История моей жизни
Шрифт:
Опыт этот закончился, когда я уже не был министром, причем оказалось, что разницы в расходах не было; но мой преемник, тем не менее, вернулся к прежнему закону, который давал ему возможность получать несколько десятков тысяч прогонных денег в год. Я за время управления Министерством не получал ни одного рубля прогонов, так как уезжал из Петербурга только в отпуск; в остальное же время считал своим долгом работать в Министерстве; если же надо было что-либо осмотреть, то это я поручал другим, более сведущим, чем я.
В ноябре шли заседания Верховного военно-уголовного суда по делу Стесселя{13}. Они проходили в зале Собрания армии и флота; я лишь раз, 30 ноября, был на заседании и никакого участия в этом деле не принимал. Я сожалел, что суд, приговорив Стесселя к смерти, ходатайствовал о смягчении наказания: оно и без того ходатайства было бы, конечно, смягчено государем. По крайней мере суд, в назидание будущим комендантам крепостей,
В конце года стало неспокойно на Ближнем Востоке. В Персии пошли внутренние беспорядки, в которых был убит один русский подданный, Аскеров, и Министерство иностранных дел просило выставить для угрозы два отряда - у Тавриза и Ардебиля. Я на это не согласился, так как предвидел, что это втянет наши войска в Персию, а конца этой новой авантюры нельзя было предвидеть.
Относительно Турции Палицын тоже говорил мне, что он от наших агентов из Министерства иностранных дел получает тревожные сведения о происходящей в Малой Азии мобилизации войск*; наконец, 27 декабря, он, зайдя ко мне, сказал, что Турция предполагает вторгнуться в Персию, из-за чего у нас могут возникнуть серьезные осложнения с Турцией. Это было первое серьезное предупреждение о надвигавшейся опасности, так как он не делился со мною сведениями, которые получал из-за границы. На возможность столкновения с Турцией он смотрел не только спокойно, но даже весело, говоря, что после неудачной войны с Японией, нам надо поднять наш военный престиж, а для этого предоставится удобный случай при войне с Турцией. Я ему заявил, что смотрю на дело иначе, так как мы не готовы даже к такой войне, и считаю ее нежелательной, так как она задержит общее упорядочение и снабжение всей армии. Во всяком случае, я должен знать, чего нам ждать от Турции, и прошу его сообщать мне все получаемые им по этому поводу сведения, и если они не будут вполне успокоительными, то нам надо будет принять подготовительные меры на Кавказе. Изложение дальнейшего хода этого дела относится уже к 1908 году.
В ноябре прежним гусарским и уланским полкам (обращенным при Александре III в драгунские) были возвращены их прежние названия и формы. Это было предрешено государем еще весной, но я затормозил дело заявлением о том, что раньше всего надо улучшить форму пехоты, как наименее приглядную, да и драгунам тоже надо украсить форму, чтобы они не были какими-то "париями" в кавалерии. Для пехоты была тогда принята форма, которая уже предлагалась государю, но он ее тогда отклонил: мундир с талией и двумя рядами пуговиц, расходящимися кверху; гусарам, уланам и Гвардии вернули их прежние мундиры. Затруднение представляли головные уборы: касок государь не хотел, а ничего другого, подходящего к мундирам, в виду не было. Лейб-драгуны на полковом празднике представили государю образец своего обмундирования при Александре I, с головным убором в виде кивера, и государь решил дать всей армии кивера. Форму киверов, а равно и вопрос о полковых цветах в кавалерии взялся разработать великий князь Петр Николаевич, который всю эту зиму часто ездил в Царское и докладывал государю в моем присутствии свои предположения. Этим и ограничивалось мое участие в этом деле. Вся армия была крайне заинтересована новой формой, и, когда объявление ее описания затянулось, я даже стал получать ругательные письма, конечно, анонимные. Верхом гадости в этом отношении было анонимное письмо гусарского офицера, который грозил мне смертью, если армейские гусарские полки действительно получат меховые шапки не прямые, а в виде бочонка! Замечу при этом, что такая форма была предписана государем (по немецкому образцу), нарисовавшим мне схематический чертеж такой шапки*.
На 6 декабря я получил, составленный в Главном штабе по моим же указаниям, рескрипт от государя об увеличении содержания строевым офицерам с 1909 года: мне предписывалось разработать соображения и испросить нужные средства. Рескрипт этот должен был обнадежить офицеров и доказать им, что государь о них заботится; его изданию предшествовали долгие переговоры с Коковцовым, в которых мне помогал великий князь Николай Николаевич.
Глава десятая
1908 год.
– Военный бюджет на 1909 год.
– И. И. Воронцов-Дашков. Предложение американцев.
– Новые слухи о покушении.
– Обострение отношений с Турцией.
– Утверждение Думой кредитов для армии.
– Приезд в Петербург князя Николая Черногорского.
– Собрание командующих войсками европейских округов. Представление молодой жены императрице.
– Обсуждение в Думе и Госсовете вопросов о постройке Амурской железной дороги; - Гучков против великих князей.
– Отстранение от должности председателя Совета гособороны.
– Новый начальник Генерального штаба В. А. Сухомлинов.
– Назначение профессора А. 3. Мышлаевского начальником Главного штаба.
– Упорядочение организации
Наступивший 1908 год был последним годом действия предельного бюджета и с начала этого года надо было приступить к составлению на общих основаниях сметы на 1909 год. При предельном бюджете цифру расходов, вносимых в смету, можно было уменьшить с целью свести этот бюджет без дефицита в назначенной для него сумме, так как Военное министерство могло дополнять недостающие ассигнования из поступивших в его распоряжение остатков от прежних смет. Впредь оно уже не должно было получать таких остатков, а потому в смету надо было вносить полностью все предстоявшие расходы. Одно это обстоятельство приводило к увеличению сметы (без увеличения действительных расходов) миллионов на пятнадцать; но сверх того, масса нужд армии требовала удовлетворения и надо было составить хотя бы примерный план постепенного их удовлетворения, а для этого хотелось бы, хоть приблизительно, знать, на какие ассигнования мы могли рассчитывать в ближайшие годы. Я просил Коковцова о беседе на эту тему с приглашением на нее также Поливанова, которому поручил руководство составлением расчетов по расходам на новые мероприятия. Коковцов, вследствие этого, пригласил нас обоих к себе завтракать 17 декабря; после завтрака состоялась деловая беседа. Коковцов сказал, что ежегодно доходы казны возрастают в среднем на 75 миллионов рублей, из коих он около 40 процентов, то есть 30 миллионов готов давать на военные нужды, так что военная смета может возрасти на такую же сумму в год.
Прибавка к смете, в первый год - 30 миллионов, во второй - 60 миллионов, в третий - 90 миллионов и так далее, открывала возможность составления плана постепенного удовлетворения наших нужд, и мне лишь приходилось от души благодарить его за это обещание, которое, к сожалению, осталось неисполненным.
На 6 декабря великий князь Николай Николаевич ходатайствовал о производстве Гулевича в генералы. Я доложил государю, что тот еще не выслужил срока для производства; что если он будет произведен, то я попрошу о производстве и его сверстника, Данилова, а лучше всего отложить Производство обоих. Государь решил отклонить ходатайство; на его вопрос, является ли Данилов столь же выдающимся, как Гулевич (о котором ему говорил великий князь), я ответил утвердительно и добавил, что вероятно, со временем, один из них, а то и оба, будут сидеть на том же кресле, на котором я сидел в кабинете государя. Этот случай, когда я высказался против ходатайства великого князя, который был, собственно говоря, моим начальником, показывает ложность наших отношений и то, что у министра не может быть другого начальства, кроме государя.
Ложны были также мои отношения с наместником графом Воронцовым-Дашковым. Он обращался непосредственно к государю, который иногда читал мне выдержки из его писем, писанных собственноручно, красивым старческим почерком. Граф испросил себе особое право - чтобы никто не назначался на должность на Кавказе без предварительного его согласия, и даже полагал, что министр не имеет права своею властью отказывать ему в каком-либо его ходатайстве! В мое отсутствие он высказал такую претензию по поводу отказа в производстве одного полковника, и Поливанов (к сожалению) поспешил того произвести. Я, однако, не находил возможным соглашаться с претензией графа, а потому по возвращении из отпуска, написал ему собственноручное письмо такого содержания:
"Милостивый государь граф Илларион Иванович. С письмом Вашего сиятельства от 20 сентября сего года относительно производства полковника Ф. в генерал-майоры я познакомился лишь теперь, по возвращении моем из отпуска. Означенное производство уже состоялось до возвращения и таким образом вопрос этот уже исчерпан; но я считаю долгом высказаться по Вашему заявлению, что Вы не можете согласиться с правильностью моего отказа в докладе Вашего ходатайства нашему верховному вождю. С этим взглядом я решительно не могу согласиться. В порядке военного управления Кавказский округ ничем не отличается от других округов и все восходящие от него представления подлежат такой же критике военного министра, как и поступающие из других округов, в отношении их закономерности и применения к служащим на Кавказе того же масштаба, как и к служащим его величеству в других частях его империи. Допустить иной порядок значило бы допустить нарушение единства армии.
Остается затем вопрос, имеет ли военный министр право собственной властью отклонять ходатайства, не согласные с законом или с общими указаниями его величества, в тех случаях, когда эти ходатайства поступают от главного начальника округа, облеченного теми особыми правами, кои присвоены Вашему сиятельству? Со своей стороны, я не вижу в законе никаких указаний на какое-либо различие в отношении военного министра к главным начальникам отдельных округов и не вижу какого-либо повода утруждать его величество докладами по всем решительно представлениям, поступающим в Военное министерство от имени Вашего сиятельства.