История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве
Шрифт:
Поэтому нам с Муратом было сложно открыто проявить взаимные теплые чувства. Мы стеснялись эмоций и отгораживались друг от друга на «безопасное» для самолюбия расстояние. А внутренне тянулись друг к другу. Я до сих пор думаю о том, что если бы мне не пришлось изо всех сил держать образ босса и всемогущего продюсера, пытаясь сохранить свое реноме, возможно, Мурат остался бы жив. Кощунственно звучит, я понимаю, но ничего не мешало мне быть более искренним, внимательным, открытым. Менее формальным…
Тем не менее в самые сложные моменты своей жизни Мурат обращался именно ко мне. За советом, за поддержкой и помощью. И мне же он доверил самое личное, что
Маски, которые мы носим… Мы часто находимся в рабстве у статусов и правил, которые вынуждены соблюдать для того, чтобы вписаться в социум, ладить с ним и выглядеть более успешными, чем есть на самом деле. Приходя на работу, мы играем роль исполнительных служащих или строгих начальников, которые знают все и никогда не ошибаются. Дома мы надеваем другую маску – отличного семьянина, доброжелательного и справедливого отца, нежного супруга, защитника и опоры, который не может и не должен быть слабым. Среди друзей мы также играем определенную роль – нам необходимо выглядеть успешными, перманентно позитивными, не имеющими проблем.
Мы скрываем свои опасения и трудности, ведь никому не хочется иметь дела с неудачниками. Наши родители тоже часто не знают правды, ибо волнуются за детей намного больше, чем сами дети за них, и если у бывшего ребенка, который уже давно стал взрослым, возникает серьезная трудность, даже близкие зачастую не до конца представляют, насколько ему тяжело.
А за кадром остаются душевные страдания, муки духовного роста, которые мы даже под дулом пистолета никому не можем высказать, чтобы не показаться беспомощными или смешными. Никто добровольно не признается в своей слабости и не покается в своих ошибках. Это стыдно. Чтобы снять панцирь и перестать защищаться, нужно быть действительно очень сильным человеком.
В конечном итоге мы теряем себя. Не ясно, где мы настоящие, а где просто «образ». Мы лишены искренности, готовы «плясать» на любой лад – сегодня так, завтра эдак. Сегодня одно мнение, завтра – другое. Нам страшно высказать свое истинное отношение, если оно идет вразрез с общепринятым.
В первую очередь страшно из-за того, что теряются сиюминутные преимущества связей и контактов. Мы можем не любить человека каждой клеточкой своего тела, а можем его, напротив, обожать, но он никогда не узнает об этом. А отношения будут строиться как товарно-денежные до тех пор, пока что-нибудь в этой цепочке не придет в негодность. Кто-то заболеет. Кто-то умрет. Кто-то решит сменить род деятельности или потеряет должность.
Мы также любим откладывать все на завтра. «Завтра скажу», «завтра сделаю». Мы откладываем на завтра даже любовь. Но завтра никогда не наступит. Может быть, на следующий день, позвонив по указанному номеру, мы услышим вкрадчивое: «Абонент находится вне зоны действия сети». Люди не планируют свои собственные похороны. Все случается внезапно. А потом – пустота.
Со смертью Мурата в моей жизни наступила полоса, которую я назвал бы емким: «Все кончено». Ни Баги, ни Мурата больше нет, а я до сих пор не знаю, как мне без них жить. Баглан был для меня тем человеком, который позволял мне – да и не только мне – снимать те самые маски без опасений быть непонятым. А Мурат являл собой образ той самой мужской дружбы, когда многое ясно без слов. Не было между нами ни бурных объяснений, ни заверений в вечной симпатии, но в самые сложные моменты жизни каждый из нас непостижимым образом оказывался рядом и делал то, что положено.
Это намного больше слов.
Жизнь много раз сводила нас и растаскивала.
Знаете, что еще удивительно?
Мы часто забываем о действительно ценных вещах. Ждем подходящего момента, думаем о перспективах. Говорят: «Хочешь насмешить Бога, сообщи ему о своих планах». Мурат был известен, любим многими, его музыку по сей день слушают люди. Но его жизнь внезапно оборвалась.
Я пережил немало смертей – будучи ребенком, потерял отца, потом – брата. Умер Бага, человек, который был для меня как брат. Казалось бы, столько потерь – наверное, должно быть уже не так больно. Но каждая новая утрата остается как незаживающая рана, которая саднит всегда, сколько ни заговаривай. А жизнь бьет все снова и снова – Мурат стал той последней «точкой», за которой для меня наступил предел моральных сил. Не могу сказать, что я сломался, но внутренне я сильно изменился с тех пор. Я многое понял о себе и о людях…
Да, я верю в Бога. Я верю также, что Мурат был гениальным человеком – поэты заканчивают жизнь в этом возрасте. В тридцать семь лет. Я также верю в то, что Бог не всегда может ответить человеку на его вопросы и просьбы. Он дает нам какие-то знаки, намекает, а порой и заставляет взглянуть. Вокруг нас происходят события – мы часто приписываем их удаче или неудаче, собственным способностям и наклонностям, а на самом деле это, возможно, просто ответ Творца. Через ситуации, через людей, которые вокруг нас.
После смерти никто не посмел отозваться плохо о Баглане – хотя и писали, и говорили много всего. И что Садвакасов ехал на большой скорости, и что был невнимателен. Излагали множество версий, почему так произошло.
Совершенно иное было с Насыровым. Мурат для многих был «терра инкогнита». Меньше всего о нем писали, насколько потрясающей была его музыка и насколько хорошо он пел. Зато вовсю изгалялись на тему того, что Мурат был якобы наркоман, пьяница, психопат, что покончил жизнь самоубийством, что он не думал о своей семье, что чуть ли не участвовал в секте… Только спустя время, когда этот дьявольский гомон, наконец, прекратился, все вспомнили, что Насыров – певец воистину талантливый и неординарный.
Но правда и в том, что после смерти Баглана Мурат находился в состоянии душевного разлада, даже обращался за помощью к специалистам. Мурат потерял лучшего друга, которому в моменты сомнений мог откровенно рассказать обо всем, что его тревожило. А со мной Мурат был, скорее, сильным, чем слабым, старался не давать волю чувствам. Он был стойким человеком, поэтому он сломался так, как ломаются крепкие здоровые деревья – погиб, но не прогнулся.
В тот день он не мог и не собирался умирать. Мурат панически боялся смерти и разговоров о ней, пытался спастись от наваждения в своей исконной вере. К тому же, когда его дела потихоньку снова пошли на лад, он по свидетельству тех, кто постоянно с ним находился, пребывал в хорошем расположении духа.