История нашей жизни том-3
Шрифт:
Дома скажешь, что был в горах на военной переподготовке. У тебя подошёл срок после армии. Осталось только тебе принять моё предложение и приступать к работе у нас.
– Ничего не получиться. Даже при моём желании. – ответил ему. – С вашим больничным листом, извините за откровенность, из вашей психушки, меня и одного дня не будет держать на военном заводе, где сейчас работаю. Что касается военкома в Беслане, то это мой дядя, он, точно, на такое никогда не пойдёт.
– Как, дядя? – удивлённо, спросил профессор. – Осетин! Цалоев
– Никакой ни бред. – возразил против. – Вы сами только что сказали, что вполне нормальный человек. Сестра моего отца замужем за Цалоевым. Выходит, что он мой дядя. Так все получается? У вас ничего не выйдет.
– Все так! – со злобой, процедил профессор. – Но ты далеко не умный человек. Если бы ты мне этого сейчас ни сказал, то, возможно, по моей оплошности, мог завтра быть дома? Но ты теперь будешь гнить здесь всю свою жизнь. После укола двойной дозы аминазинчика, как миленький будешь рисовать. Тут ни такие герой, как ты, были у нас и те поломались. Так что стоит тебе хорошо подумать о моём предложении по работе.
– "Пожуём, увидим" сказали дикари, когда на костре зажарили профессора. – глупо, с острил, перед профессором. – Вы за свои слова ещё отвечать будете перед законом, когда сам выйду из вашей психушки.
– Ты вначале выйди! – заорал, на меня, профессор. – Даю тебе на размышления одни сутки! После пинай на себя. Ты подумай, пока добрый. Санитары! Быстро! Посадить его в общую палату к больным! Посиди там!
Братья Жлобины схватили меня за шиворот, как щенка и потащили в вонючую общую палату к больным.
– "Вот, действительно, дурак!" – подумал, на себя. – "Мог подписать фиктивный договор с профессором и питаться с профессорского стола до своего освобождения. Теперь придётся хлебать эту баланду из ведра. Мамочку тоже сильно подвёл. Как она тут сможет утроить погром одна без меня? Надо что-то придумать."
Однако понимал и другое, что моё согласие с профессором не отменило бы погрома. Мамочка не пошла бы на сговор с профессором, а в её глазах стал бы предателем.
Мамочка теперь и меня уничтожит. Как же мне сейчас быть? Согласиться что ли с предложением профессора? Сказать профессору, что мол погорячился малость, извините, больше так с моей стороны не будет.
Может быть, профессор мне поверит? Только бы мне гадость не глотать из общего ведра, с вонючими больными. Как аминозином уколют, так все.
Сидел на полу в общей палате.
Смотрел, как больные изображают своих "героев" из психушки. Сегодня обеденным столом в палате был другой толстяк, на которого мочился "гладиатор", с куриными перьями из подушки в волосах и обрывком какой-то тряпки, свисающей от плеч до пояса на его трусах.
С другой стороны, на животе толстяка "математик" писал какие-то свои замысловатые формулы. Возможно, только что придуманные им самим?
Какой-то психический маньяк пытался через железную решётку добраться до дамы в телевизоре,
Но она спокойно объясняла ему о любовной терпимости к ближнему. Это окончательно вывело маньяка из себя.
Он разбежался и со всех сил врезался в решётку. Струйки крови потекли из его пораненного тела.
Совершенно не соображая, маньяк из психушки взял больше разгон и так сильно ударился об решётку, что сразу упал без чувств. При виде крови больные подняли дикие вопли.
В палату заскочили санитары. Больные сбились в кучу в противоположный угол от двери. Стали руками показывать на маньяка, залитого ручьями крови. Санитары сделали маньяку укол аминозином и потащили его в свой кабинет-медпункт.
Моё увлечение созерцанием происходящего в палате сократило время до обеда. Предчувствуя запах продуктов, больные почистили свой живой стол. Расселись вокруг живого стола в ожидании своего обеда.
– Что случилось? – удивлённо, спросила Мамочка, когда принесла в палату ведра с баландой.
– Профессор спровоцировал меня на скандал. – шёпотом, ответил ей. – Вот меня посадил в общую палату.
– Понятно! – тихо, сказала она, разливая по чашкам баланду. – Что-нибудь придумаю насчёт тебя.
– Мне гадость кушать не надо. – отказался, от баланды, когда Мамочка налила полную чашку.
– Сейчас тебе принесу хороший обед. Потерпи. – сказала она, укладывая облизанные чашки в ведро.
– Спасибо тебе! Но не надо меня выделять от этого коллектива. – отказался, от внимания Мамочки. – Они такие же люди, как и мы с тобой, только больные. Не нужно нам их обижать. Мне жалко всех этих больных.
То, что сравнил её со всеми людьми, это её обрадовало. Она вспыхнула румянцем на лице, измученном переживаниями жизни. Видимо, у неё появилось желание выжить в этом кошмаре повседневной жизни, в которую её принудительно втянули с самого дня рождения?
Возможно, что она поможет мне выйти? Она вышла с эмалированными вёдрами и облизанной посудой за дверь общей палаты. В коридоре какой-то непривычный шум, вместо привычной тишины, которая смертельно таилась в психушке. Это не было насильем братьев Жлобиных над больными женщинами. Там о чём-то спорили.
Стал внимательно вслушиваться в шум через замочную скважину в двери и понял, что в коридоре есть посторонние люди.
– Мы требуем, чтобы вы показали все палаты! – услышал, мужской голос. – Есть точные сведения, что у вас под видом больного прячется агент иностранной разведки. Покажите нам больных. Мы сами проверим.
– Давно работаю в этой больнице. – возразил профессор. – Тут только душевно больные люди. Других нет.
– Если вы не покажите все палаты! – громко, требовал мужчина. – КГБ вынужден будет привлечь вас к суду.