История Нины Б.
Шрифт:
— Что-нибудь как раз случилось. У твоего мужа сердечный приступ, самый тяжелый за всю его жизнь. Он…
— О боже! Он…
— Нет, он жив. В ближайшие два часа его прооперируют.
На это она ничего не ответила. В открытую связь ворвался шум помех. После небольшой паузы я сказал:
— Доктор Цорн запретил мне говорить с тобой об этом. Он хочет сохранить это в тайне. Я дал ему слово, что ничего тебе не скажу.
— Но почему? Почему?
— Это связано с делами твоего мужа. Он вернулся к себе на виллу и обнаружил
— Я сейчас же возвращаюсь домой!
— Исключено!
— Но я боюсь, я очень боюсь! Я хочу быть рядом с тобой, по крайней мере поблизости.
— Это безумие. Никто не должен знать, что я тебя проинформировал. Ты должна остаться, Нина. Я тебе еще позвоню. На днях напишу тебе. Но ты должна остаться!
— Роберт…
— Что?
— Врачи считают, что он выживет?
— Да.
— Но, может быть, они ошибаются… Врачи иногда ошибаются… Ведь у него действительно больное сердце.
— Если что-то случится, я тебе сразу позвоню. Я должен ехать в клинику. Цорн уже там. Он меня отпустил всего на час.
— Роберт, ты еще думаешь об этом?
— Конечно, любимая…
— Я думаю об этом постоянно. Целыми днями. Я с этим засыпаю. И ночами мне снится это.
— Выпей немного. Выпей виски.
— Я делаю это уже весь вечер.
— Выпей еще стакан.
— Здесь идет дождь. Я стою у окна и смотрю на дождь.
— Здесь тоже идет дождь.
— И тоже есть окно — там, откуда ты звонишь?
Я бросил взгляд на стены кабины и маленький аппарат, на котором светящаяся надпись сообщала: «Лимит времени превышен. После окончания разговора подойдите к окошечку». Я сказал:
— Да, здесь есть окно. Я тоже смотрю на дождь.
— Смотри на дождь. Я тоже смотрю на дождь. Дождь — это все, что у нас есть.
— Скоро мы будем вместе навсегда, — сказал я.
— Прощай, Роберт. Созвонимся.
— До завтра, моя дорогая, до завтра.
— Может быть, он умрет…
— Да, — сказал я, — может быть…
Потом я подошел к окошечку, доплатил за разговор и выскочил на улицу. Я надел капюшон, поднял голову — и дождь побежал по моему лицу. Я становился тихим и спокойным, и дождь одаривал меня сотнями звонких маленьких поцелуев, а ведь он шел и на Мальорке тоже. И на Мальорке тоже.
24
Юлиус Мария Бруммер не умер этой ночью. Он вообще не умер, хотя прошло достаточно много времени, пока врачи окончательно не вернули его к жизни.
Им потребовалось на это десять дней. Десять дней Юлиус Бруммер висел между жизнью и смертью. За эти десять дней я написал Нине десять писем, и она написала мне десять писем: «Господину Роберту Холдену, Дюссельдорф, почтамт, до востребования». Три раза я ей звонил. Я говорил ей то же самое. Что я ее люблю. И еще: «Его состояние не изменилось. Не лучше, но и не
— Вчера я совершила ужасное. Я молилась, чтобы он умер.
— Я все время об этом молюсь.
Однако наша молитва не была услышана. На одиннадцатый день я вынужден был сообщить Нине: «По сведениям врачей, кризис миновал. Опасности для жизни нет. Еще долгое время ему нужно для отдыха, но он поправляется».
Этой ночью я напился. Я сидел в своей комнате у окна и смотрел на другую сторону, на темную виллу. Этой ночью был сильный ливень, и я пил очень много. Наконец я заснул в своем кресле. Когда я проснулся, было уже светло, но дождь все еще шел.
Затем я был приглашен к доктору Цорну. Маленький адвокат выглядел неважно, покашливал, дергал воротник, речь его была невнятна. С чувством безрадостного удовлетворения я подумал, что этой осенью все мы погубили друг друга.
— Господин Хольден, я разговаривал сегодня с господином Бруммером. Всего пять минут. Пройдет еще какое-то вре-время, прежде чем вы сможете с ним разговаривать. Поэтому он просил меня передать вам привет.
— Да?
— Он просит у вас прощения за то, что наговорил вам тогда, после разгрома. Он очень волновался.
— Означает ли это, что он наконец-то мне поверил?
— Да, это можно так понимать. Мы… — адвокат устроился поудобнее, долго дергал свой воротник, обдумывая каждое слово, прежде чем высказаться, — …мы должны признаться, что есть человек, очень похожий на вас. Противники господина Бруммера решили его этим человеком террор-рор-рор… («Черт возьми!» — подумал я.) …ризировать.
Это что — очередной театр? Или это искренне? Правду говорит этот маленький адвокат или лжет, как он уже однажды мне солгал? Кто мне может сказать?
— Вы не хотите сделать какое-нибудь открытое заявление против этого человека? — спросил я.
— Нет.
— Почему же?
— Дело против господина Бруммера еще не завершено. Представляете, какой будет скандал, если мы сделаем заявление! Когда об этом узнает пресса! Эта братия только того и ждет. Нет, никаких заявлений, ни по какому поводу! Сначала надо приостановить дело. И только после мы должны идти в полицию, не раньше, — доктор Цорн погладил свою светлую шевелюру «а-ля Герхард Гауптман». — Поэтому господин Бруммер признателен вам, что вы храните молчание по поводу последних происшествий. Особенно он волнуется за свою жену.
— Фрау Бруммер сейчас на Мальорке.
Он взглянул на меня без всякого выражения:
— Может быть, она вам напишет. Или как-нибудь вам позвонит.
— Мне?
— Чтобы узнать, что происходит дома. В этом случае господин Бруммер просит вас сказать его жене, что дома все в порядке.
— Не кажется ли вам, — сказал я, — что фрау Бруммер что-нибудь заподозрит, поскольку так долго не слышала своего мужа?
— Но она его слышала!
— Разве?