История Нины Б.
Шрифт:
Я сел на край кровати, взглянул на Микки и услышал ее слабое дыхание, услышал, что она стонет, и увидел на ее губах запекшуюся кровь. Где-то поблизости дети пели старую песню про тихую священную ночь.
29
— Господин Хольден?
— Да.
— Говорит Цорн. Я только что узнал, что доктор Лофтинг возил вас к малышке Микки Ромберг.
— Да.
— Это ужасная катастрофа, да еще прямо на Рождество!
— Да.
— Вы очень расстроились?
— Да.
— Доктор Лофтинг воспользовался
— Да.
— Вы дали ему какую-нибудь ин-ин-ин-формацию?
— Нет.
— Это хорошо. Полчаса назад у меня был господин Ромберг, отец ребенка.
— Что… что он хотел?
— Он принес мне фотографию, господин Хольден, и негатив. Вы знаете, о какой фотографии идет речь?
— Да.
— Господин Ромберг высказал странное предположение, что несчастье с его ребенком произошло отчасти из-за фотографии. Я попытался его в этом разубедить. Но теперь он не хочет держать у себя эту фотографию. Он… он произвел очень удручающее впечатление. Надеется, что малышка вскоре поправится. Он попросил передать в больницу цветы и игрушки. Вы меня слышите?
— Слышу.
— Я желаю вам счастливого Рождества, господин Хольден, благословенного праздника!
30
Я ничего не рассказал Нине про несчастье с Микки, когда говорил с ней по телефону в очередной раз, ничего не написал ей и в своем следующем письме. Я попытался навестить малышку, но дежурный перед входом в больницу покачал головой:
— К сожалению, это невозможно.
— Невозможно?
— Мне строго предписано родителями и полицией никого к ребенку не пускать.
— Можно, по крайней мере, узнать, как ей сейчас?
— Получше, — сказал он.
Выйдя на улицу, я встретил Петера Ромберга и его жену. Я поприветствовал их, но они молча прошли мимо. Его взгляд был неподвижен, а Карла посмотрела на меня, стеклышки ее очков сверкнули, и я увидел за ними слезы, брызнувшие из ее глаз. На ее лице лежала печать отчаяния, покорности судьбе и чудовищного бессилия. В 1938 году в Вене я видел еврейку, мывшую раствором соляной кислоты улицу, по которой шагали ухмыляющиеся «арийцы». Фрау Ромберг выглядела сейчас так же, как та еврейка. Еще была одна женщина, в Берлине, она во время воздушной тревоги в переполненном убежище родила ребенка на глазах у двухсот людей. В России так выглядели крестьянки, когда стояли перед своими сожженными избами. У Карлы был такой же взгляд, как и у тех женщин. В глазах Петера Ромберга по-прежнему горела ненависть, и я это чувствовал, хотя он на меня даже не взглянул. Он ненавидел меня так сильно, что не мог меня больше видеть.
Теперь я ежедневно звонил в больницу и справлялся о самочувствии Микки. Ей становилось лучше.
— Она такая маленькая и нежная! После выписки ей надо бы отдохнуть где-нибудь на теплом юге. Но, по крайней мере, не в сопровождении матери. Думаю, что у этой семьи мало денег, — сказал мне дежурный по телефону.
В этот день я зашел в свой банк. Когда Бруммер находился в предварительном заключении, он разрешил мне открыть
— Доброе утро, — сказал я. — Я хотел бы снять со своего счета пять тысяч марок.
Служащий достал блокнот с чеками и выписал чек на пять тысяч марок, спросив:
— Номер вашего счета?
Я ответил:
— Тридцать семь восемнадцать семь четыре.
Он записал номер счета и протянул мне блокнот:
— Распишитесь, пожалуйста.
Я расписался: «Роберт Хольден». Я расписался не так, как обычно, но не слишком по-другому. Моя нынешняя роспись была очень похожа на мою обычную. Служащий вырвал чек из блокнота, к задней стороне чека приклеил половину контрольной квитанции, другую половину он вручил мне. Обе половины имели одни и те же контрольные цифры: 56745. Я поблагодарил и прошел в другую сторону зала, где другой служащий оформлял выдачу и прием вкладов. Перед ним было большое табло, на котором все время появлялись новые контрольные цифры. Когда чеки приходили к нему из бухгалтерии, кассир нажимал в своей кабине на кнопку и подзывал клиента с контрольными цифрами на его квитанции, соответствующими цифрам на табло. Я ждал шесть минут, пока на табло не загорелся мой номер:
56745 / КАССА 5
Я подошел к пятой кассе и улыбнулся кассиру. Кассир улыбнулся мне и спросил:
— Сколько?
— Пять тысяч.
— Какими купюрами вы желаете?
— Сотенными.
Он выдал мне пятьдесят стомарочных купюр, я положил деньги в карман и покинул зал. При этом я забыл, что часом раньше переоделся в душевой Центрального вокзала. Сейчас на мне был дешевый черный костюм с белыми пуговицами, который у меня был для подобных целей. Я вернулся на вокзал, переоделся и опять сдал свой чемодан. Затем я поехал на почтамт и оформил перевод на пять тысяч марок. Получатель — Петер Ромберг. Я написал вымышленное имя отправителя, номер несуществующего дома, улицу, которой не было.
На следующий день я получил из банка справку, из которой следовало, что я лично снял со своего счета пять тысяч марок. Потом я позвонил доктору Цорну и сказал ему, что мне надо с ним срочно поговорить.
— У меня много дел… Нельзя ли завтра?
— Нет, мне нужно сейчас же!
— С вами случилось что-то серьезное?
— Разумеется!
— Приезжайте сейчас, — сказал он.
31
Справка из банка лежала между нами на письменном столе Цорна.
— Здесь написано, что вчера в банке я снял пять тысяч марок, — сказал я. — Но я не был в банке! — Я перешел на крик. — И не снимал я пять тысяч марок!
— Не кричите! И не волнуйтесь вы так!
— Легко сказать: «не кричите»! Это мои деньги! Этот наглец теперь каждый раз такое будет проделывать! Кто знает, может, он уже опять там!
— Но он же должен знать номер вашего счета!
— Посмотрите сюда, на справку!
— И должен суметь подделать вашу подпись!