История одного детства
Шрифт:
— Скажите, — обратилась я нерешительно к Ушинскому, — когда вы прочли письмо моей матушки, вы не подумали, что она к вам подлизывается?..
Ушинский расхохотался.
— Ну вот, вы опять решите, что я издеваюсь над вами! Но разве можно оставаться серьезным, слушая, как вы выражаетесь! Уверяю вас, я не нашел, что ваша матушка подлизывается ко мне. Очевидно, я лучшего мнения о ней, чем ее родная дочь, — прибавил он, улыбаясь. И, заметив, что мое волнение окончательно улеглось, он заговорил о другом: — Мне кажется, что тучи рассеялись, и теперь можно приступить к делу. Итак, решено, вы останетесь здесь, несмотря на ваше отчаяние. Так принимайтесь же за чтение.
Я молчала. Краска стыда залила мои щеки. Теперь мне было мучительно стыдно за все, что я наговорила Ушинскому.
НОВЫЕ УЧИТЕЛЯ
Был март, когда институтки покинули Смольный. А занятия в седьмом классе должны были начаться только через месяц. О нас, оставшихся по доброй воле в институте, начальство не издало никаких приказов. Какие классные дамы должны были руководить нами, что они должны были заставлять нас делать до начала занятий, — никто не знал.
Классные дамы заявили, что они вовсе не желают торчать с нами, раз это не входит в их обязанности. И действительно, они не обращали на нас никакого внимания.
— Пусть их околачиваются, как знают, — говорили они про нас.
И мы околачивались: кто сидел в классе, кто в дортуаре, кто отправлялся в лазарет.
Времени для чтения было много, и я добросовестно принялась за книги. Чем больше я читала, тем больше увлекалась чтением. Очень скоро я поняла, что это дело не привлекало меня до сих пор потому, что я знала классиков только в отрывках, а объяснения Старова лишь сбивали с толку. В несколько дней я так пристрастилась к чтению, что институтский колокол, отрывавший меня от него, сделался моим злейшим врагом. Я забыла все на свете и читала, читала без конца. Читала днем, а часто и ночью.
За обедами и завтраками я с восторгом рассказывала подругам, какие интересные вещи я читаю. Скоро все они точно так же набросились на чтение.
Узнав об этом, Ушинский сразу же прислал нам из своей библиотеки остальные тома Пушкина, а за ним и Толстого, Гоголя и других русских писателей.
Наконец наступило и время занятий. Мы с нетерпением ожидали первой лекции Ушинского.
Свою лекцию он начал с того, что доказал всю пошлость, все ничтожество, весь вред наших надежд и стремлений к богатству, к нарядам, к блестящим балам и пустым развлечениям.
— Вы должны, вы обязаны, — говорил он, — зажечь в своем сердце неугасимую жажду знаний, развить в себе любовь к труду, — без этого жизнь ваша не будет ни достойной уважения, ни счастливой. Труд возвысит ваш ум и облагородит душу. Труд даст вам силу забывать горе, тяжелые утраты, лишения и невзгоды, которые встречаются на пути каждого человека. Труд доставит вам чистое наслаждение, нравственное удовлетворение и сознание, что вы недаром живете на свете. Все в жизни может обмануть, все мечты могут оказаться пустыми иллюзиями, только умственный труд один никогда никого не обманывает: отдаваясь ему, всегда приносишь пользу и себе и другим. Постоянно расширяя умственный кругозор, он мало-помалу будет открывать вам все новый и новый интерес к жизни, заставит вас больше и глубже любить и понимать ее. Он один дает человеку
Так говорил Ушинский. Каждое его слово глубоко западало нам в душу. Все, что мы слышали, было совершенно ново для нас. Наше неясное будущее рисовалось нам совсем по-иному.
Неожиданно для самой себя я почувствовала интерес к этой новой жизни, желание испробовать свои силы на том пути, который раскрывал перед нами этот замечательный человек. Страшное волнение охватило меня. К горлу подкатил комок, но на этот раз он вызвал не горькие слезы обиды, так часто лившиеся в институте, а слезы еще не изведанной до сих пор радости. Когда я обернулась на своих подруг, то увидела, что многие из них, не отрывая горящих глаз от Ушинского, потихоньку вытирают щеки.
Первая же лекция Ушинского сделала для нас невозможным возврат к прежним институтским взглядам и понятиям. А скоро после этой лекции приступили к занятиям новые учителя.
Ушинский смотрел на выбор учителей, как на самую важную свою задачу. Новые преподаватели должны были не только знать свое дело и быть талантливыми педагогами, но и должны были стать настоящими его сотрудниками. Вместе с ним они должны были бороться со старыми методами преподавания и развивать в своих ученицах интерес к знанию и любовь к труду.
Постепенно в Смольном обновился весь учительский состав.
Объединив новых учителей в тесный кружок, преданный всей душой делу, Ушинский устроил "учительские конференции", чего никогда не существовало в институте. На них обсуждались новые способы обучения, способности учениц и новые программы. Здесь же Ушинский давал советы и делал замечания учителям о только что прослушанных им лекциях и занятиях в классе.
Теперешние уроки совсем не походили на прежние.
Нам не только дали право высказываться, но новые учителя сами всячески старались нас научить этому. Во время урока мы часто вставали со своих мест, спрашивая учителей то о том, то о другом. Все, что мы говорили, как бы наивно или смешно это ни было, учителя выслушивали охотно и терпеливо.
Ушинский советовал нам записывать лекции. Составляя лекцию по какому-нибудь предмету, мы должны были пополнять ее прочитанным из книг, сказанных учителем.
Теперь по каждому предмету нам приходилось очень много читать и все прочитанное приводить в порядок, набрасывать конспекты и составлять лекции. Когда к пяти часам кончались занятия с учителями и после обеда мы возвращались в класс, мы немедленно принимались за работу.
Классным дамам не приходилось бранить нас ни за шум, ни за беготню по коридорам, — в классе стояла полная тишина, которая прерывалась лишь шелестом страниц и скрипом перьев.
Такая же напряженная работа продолжалась и после чая, когда мы приходили в дортуар, чтобы ложиться спать. Как только классная дама уходила в свою комнату, мы снимали передники и платья и, закутавшись в платки, свертывали свои салопчики так, что получалось что-то вроде подушки, клали их на пол у кровати и садились на них. На матрацах мы размещали книги и карандаши, укрепляли свечку в самодельный подсвечник из картона (лампу гасили к десяти часам) и принимались за дело.
Заполучить свечку для ночных занятий сделалось первой заботой. Самые услужливые из подруг каждый вечер разрезали перочинным ножом свою свечку на несколько частей и раздавали неимущим. Чуть бывало ночью раздастся шум из комнаты классной дамы, — мы моментально тушим огни и полураздетые бросаемся в кровать, под одеяло. Ни уговоры, ни брань классных дам не могли уничтожить этого нового обычая.