История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей
Шрифт:
— Эх, и зачем я тогда побил песика? — воскликнул Лаци и, уронив голову на стол в корчме, заплакал. — Почему не отправился я тогда прямиком в Шарошпатак? Были бы у меня теперь и деньги и собака, и братца своего я уже давно выручил бы!
— Гергей Надь! Просьба у меня к вам, — позвал он к себе корчмаря.
— Что прикажете?
— Пойдите снова к армянам и продайте им участки обратно, за любую цену, какую дадут.
— Как? Разве мы не будем строиться?
— Нет, не будем.
Корчмарю было все равно. Продал он за гроши землю,
— Куда же мы направимся, барин? — спросил его Мартон Бонц.
— Не барин я тебе больше. А если согласен — буду я тебе товарищем.
— Как так? — уставился на Лаци слуга. — Разве вы — не принц?
— Бедняк я!
— А я-то думал, чудак богатей…
— Был, да весь вышел. Уплыли мои денежки, слуга. Как-нибудь в другой раз расскажу я тебе обо всем.
— Тем лучше, коли так, — весело воскликнул Мартон.
— Пойдешь со мной?
— Хоть на край света.
— Тогда отправимся в Шарошпатак.
— Что же, мне подходит.
— Там мой брат в темнице сидит. Хочу ему помочь.
— Черт побери, если б я знал! Но только уж не куруцы ли его посадили?
— Они, как я слышал.
— Странно, — покрутил головой Мартон. — В чем же он провинился перед куруцами?
— Этого я и сам не ведаю. Там узнаем.
И Ласло Вереш с тяжелым сердцем и пустым карманом отправился в путь. От огромных богатств его не осталось и следа, кроме грошей, вырученных от продажи земли, кольца с гербом на пальце да воспоминаний о днях, проведенных словно в сказочном сне.
И спроси его, он, пожалуй, затруднился бы сказать, чего ему было больше всего жалко: денег, Агнеш или Дравы.
Глава XII.Узник
С каким облегчением вздохнул Лаци, когда после длинного и утомительного путешествия они остановились наконец перед воротами Шарошпатакской крепости. Над крышей не развевалось флага: значит, князя в городе не было.
— Ну вот мы и прибыли, дядя Мартон, — сказал Лаци. — Теперь первым долгом нам нужно будет разузнать про моего брата. А там уж присмотрим себе и какое-нибудь занятие.
Хоть с большим трудом, им все же удалось узнать, что Иштван Вереш действительно сидит в заточении в одном из казематов крепости. Один добрый стражник с пикой даже показал им его окошко.
— В чем же его провинность?
Стражники только плечами пожали: кто, мол, его знает? Нам ведь не много про то говорят.
— А не слышали вы, что с ним собираются сделать?
— Повесить! — коротко ответил тюремщик.
У Лаци на глаза навернулись слезы.
— Как видно, очень вам жалко его, барич. Родственником он вам доводится, что ли?
— Брат мой.
— А я так думал, что нет у него никого. Только большой черный пес все ходит сюда да воет. Говорят, его пес.
— Да, да! Была у него черная собака, я бы ее сразу признал, если б увидел.
Стражник поглядел
— Верная животина. Так и сидит здесь неизменно, стережет хозяина. Хотя мы его и сами хорошо стережем.
— Эта собачка, видно, вернее, чем наша белая была, — заметил Мартон Бонц.
— Я просто диву даюсь: и чем она только кормится? Здесь даже и костей-то никаких нет, — продолжал тюремный страж.
Глухим, надломленным голосом Лаци спросил, нельзя ли поговорить с узником.
— Не выйдет ничего. Не стоит вам понапрасну и к коменданту крепости ходить.
— А кто у вас комендант?
— Кручаи.
Лаци содрогнулся, услышав это имя, но упрямо пробормотал:
— У кого же мне узнать, в чем вина моего брата?
— Про то может дать ответ его сиятельство господин Берчени. Его люди привезли вашего брата из Шаторальяуйхея в кандалы закованным.
Берчени находился в это время в Шарошпатаке, но Лаци к нему на прием не допустили. Сказали, что графа мучает подагра и что он не принимает никого, кроме знахарок и предсказателей судьбы. Первые лечат его, а вторых он любит за добрые их пророчества, ибо, распространившись в народе, они поднимают боевой дух так же, как и двойное жалованье для солдата [41] .
41
См. Thaly — «Исследования по литературе и истории культуры эпохи Ракоци». (Прим. автора).
— Что же нам теперь делать? — ломал в отчаянии руки Лаци.
— Знаю я один способ, — сказал Мартон.
— Какой же?
— Надо проникнуть к графу под видом гадателя или знахарки. Последнее, правда, труднее…
— Верно, выдам-ка я себя за гадателя…
— И глупо сделаешь. Чую я из того, что ты рассказал мне по дороге, что тот Янош Рожомак — не кто иной как сам граф Берчени.
— Ты думаешь?
— Убежден в этом. Успех восстания говорит за то, что кто-то, вероятнее всего именно он, предварительно обошел всю страну и подговорил дворян. А на такое он только переодетым, под чужим именем мог решиться.
— Это верно!
— Поэтому, если позволишь, попробую-ка лучше я проникнуть к графу. Я ему такое предскажу, что у его сиятельства подагра сразу из обеих ног вылетит.
У Мартона Бонда была душа авантюриста. Еще два года назад он был мельником на Таллошской мельнице, что стоит на речке Дудваг. В поисках приключений он отправился затем в Буду, где его совсем опустившимся встретил и взял к себе в услужение Лаци. Бонц обладал незаурядным артистическим талантом и даром подражания, так что без труда выдавал себя за кого угодно.