История одной судьбы
Шрифт:
— Вот, касатка, я к тебе и пришла.
— Но от вас, от варсонофьевцев, другой депутат, к нему надо, бабушка, обращаться.
— И-и, касатка, мы нашего депутата в глаза не видали.
— Ну как так?
— Не-не, нашему не до людей. Ен песни пишет.
Отчасти это было справедливо. От Варсонофьевского избирательного округа в депутатах ходил композитор Аллилуев. В свое время он написал оперу на революционный сюжет, в известной мере прославился, опера была поставлена, сезон продержалась на столичной сцене, и кому-то в обкоме пришла в голову идея выдвинуть кандидатуру Аллилуева в качестве представителя
Анна вполне могла отослать от себя Анютину, но просительница смотрела на нее так зорко и доверительно, что Анна взяла на себя и эту заботу.
А дальше началось то, что случалось каждый раз, когда к ней обращались люди. Работой своей в колхозе Анна не могла пренебречь. Колхоз есть колхоз. Хозяйство. Но у нее бывало свободное время. То она с детьми, то надо почитать, а то и провести часок-другой просто в безделье. Но перед нею сидела бабка. Чужая бабка. И все-таки чем-то своя. Доверчивая и беспомощная.
Жени уже нет рядом. Женя училась в Пронске. Ниночку и Колю можно оставить на свекровь. Алексей, кажется, чувствует себя спокойнее в отсутствие жены…
Куда ж ее деть, эту бабушку? Ей небось много чего пришлось хлебнуть за свою жизнь. У нее и документов-то никаких нет. Сколько лет смотрят на мир ее добрые и доверчивые глаза? Она сама считает, что более девяноста. Но, уж во всяком случае, не менее восьмидесяти. Неужели же не стоит постараться сохранить ей еще два-три года жизни?
Да живи ты, живи себе, бабушка! Но бабушке нужно есть. Ломтик хлебца, кусочек сахара…
— Куда же вас, бабушка, поместить?
— А у меня хата, хата! В Варсонофьевском. Я оттуда никуды. Где родилась, там и помру. У меня две курицы есть.
Куда уж разлучать ее с ее курицами!
— Сидите, бабушка…
Надежда Никоновна волком смотрела и на просительницу, и на депутата.
— Вы не обращайте внимания, бабушка.
— А я и не обращаю.
Анна пошла к Поспелову. Его «газик» только что вышел из ремонта.
— Василий Кузьмич, нужна машина…
Анна повезла свою подопечную в Варсонофьевское. Вызвала председателя сельсовета. «Я вас очень прошу…» Зашла в школу. «Найдите двух хороших девочек…» — «А разве есть плохие?» — «Девочки, я вас очень прошу: присмотрите за бабушкой… Прабабушка она вам! А я похлопочу…»
Ну, что ей ветхая эта Анютина? Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Документов не было — нашлись документы. Нашли их с грехом пополам в сельсовете. В райсобесе, конечно, закон! Закон есть закон. Анна к Тарабрину. «Иван Степанович, неотложное дело». — «Что-нибудь в колхозе?» — «Старушка одна». — «А я уж думал, что-нибудь серьезное». — «Если бы вы ее видели!» — «Нам о тысячах надо думать, о тысячах». — «Но ведь тысячи
Оно было в ней всегда, но оно все разрасталось и разрасталось, неистребимое это беспокойство!
На Анну жаловались: вот уж ко всякой бочке гвоздь!
Ее вызвал Тарабрин.
— Анна Андреевна, как у вас в колхозе?
— Да, по-моему, ничего.
— Помните, обещали подумать над севооборотом. Загодя надо думать.
— А мы думаем…
— Эх, Анна Андреевна…
— Что, Иван Степанович?
— Беспокойный вы человек, Анна Андреевна.
— Да уж какая есть.
— И другим не даете покоя.
— Так ведь не из-за себя.
— А вам больше всех нужно?
— Да не мне, Иван Степанович! Вам нужно…
В чем-то она сильнее Тарабрина. Тарабрин, должно быть, понимал это. Если год назад колхозу «Рассвет» предоставили честь выдвинуть в депутаты Гончарову, то уже через год многие понимали, что существовала необходимость выдвинуть в депутаты именно Гончарову.
XXXIV
Многие делегаты на районную партийную конференцию собрались под вечер в правлении колхоза. Гончарова, Поспелов, Донцов, Кучеров. Чуть позже подошла Мосолкина. Позвонил из Кузовлева Числов. Уговаривались, когда выехать.
— Утром, пораньше, — решил Василий Кузьмич. — На грузовой машине. Чтоб всем вместе.
Посоветовались, кому выступать. Вопрос этот заботил больше всего, разумеется, присяжного мазиловского оратора Кучерова.
— Кто пожелает, — сказала весело Анна. — Кому есть что сказать.
— Как кто пожелает? — недовольно ответил Поспелов. — Вам, Анна Андреевна…
— Ей положено, — согласился Кучеров. — Но кому-то еще. Колхоз большой…
— А еще Василию Кузьмичу, — подсказала Мосолкина.
— Не-не, я не буду, — отказался Поспелов. — У нас с Анной Андреевной все обговорено, мне незачем вылезать, она все скажет…
Это всем известно, Василий Кузьмич не любит встревать поперек начальству, а время такое, что без критики выступать нельзя. Гончарова на этот счет посмелее, вот Поспелов и предоставляет ей честь выступить на районной конференции.
Донцов усмехнулся.
— А вы здорово собираетесь, Анна Андреевна?
Анна в ответ тоже усмехнулась.
— Чего здорово-то, Андрей Перфилыч?
— Ну, как говорится, выдавать?
— Кому и что?… Извините, Андрей Перфилыч, но мы иногда хуже детей. Самим себе, что ли? Неполадок много, но ведь все это наши неполадки. Что в колхозе, то и в районе. Выдавать буду, да только самим себе!
— Ну, это вы полегче, — забеспокоился Поспелов. — Себе-то себе, да только, когда шишки делят, себе лучше поменьше. На колхоз и без вас собак навешают…
Анна давно уже собиралась выступить на районной конференции, у нее было что предъявить райкому. В самом деле, стоит задержать сдачу мяса или молока, к колхозу сразу приковывается внимание, а если все сдавать вовремя, «Рассветом» никто и не поинтересуется. Ей иногда казалось, что коровами в райкоме занимаются больше, чем людьми. В районе плохо налажен обмен опытом, и если где и блеснет огонек, районная газета, конечно, отметит — передовая доярка, передовая свинарка, но как человек добился успеха, об этом ни слова.