История одной судьбы
Шрифт:
Это было несправедливо и оскорбительно.
— Нет, нет! — воскликнула Анна. — Как вы могли, Иван Степанович…
Неужели Тарабрин и в самом деле думает, что заработок ей дороже работы?
Если бы это слышали Толя, ее товарищи по фронту, Петухов! Неужели она о своем благополучии думала, когда надрывалась вместе со всеми девчатами, сажая по весне кукурузу?
— Нет, Иван Степанович, — жестко повторила Анна. — Вы ошибаетесь…
— Значит, можно считать, что вы согласны?
У Анны замерло сердце.
— Да, — твердо
— Ну и отлично… — Тарабрин сразу подобрел. — Я так и передам товарищу Подобедову… — Он дружелюбно похлопал узкой ладонью по руке Анны. — Знаете, как мы с вами еще поработаем… А теперь подумайте! — Он предостерегающе поднял вверх указательный палец. — Я вас не учу, но сами учтите. Критиковать райком критикуйте, но учтите, что своей критикой вы обяжете самое себя. Говорить легко, но ведь отдуваться вам же придется. Увидите разницу между колхозом и целым районом.
И ведь он натянул узду! Сдержал Анну. Она выступила на конференции далеко не так резко, как собиралась. С позиций колхоза ей было что предъявить райкому, но с позиций района нужды «Рассвета» не превосходили нужд других колхозов. Формально Анна представляла еще «Рассвет!», но чувствовала себя уже работником райкома.
Анна встретилась с другими делегатами из «Рассвета» перед открытием конференции Никто ей ничего не сказал, но она поняла, что рассветовцам тоже известно о предстоящем избрании. Поспелов многозначительно пожал ей руку, да и другие держались с Анной и уважительнее и сдержаннее, чем обычно, — из своей рассветовской агрономши она уже становилась для них начальством.
Она чувствовала, что и другие делегаты обращают на нее внимание До сих пор она была агрономом одного из колхозов, секретарем тамошней партийной организации, теперь в ней были заинтересованы уже все колхозы, весь район…
Поздно вечером с ней беседовал Подобедов, интересовался, насколько она подкована. Сам Подобедов долгое время работал в лекторской группе ЦК, назубок знал все важнейшие решения партии, и уж он-то погонял Анну, точно она держала экзамен в ВПШ.
— А вы помните, где сказано…
Анна читала газеты, читала различные выступления, но, конечно, не могла помнить все речи, о которых ее спрашивал Подобедов. Она чувствовала, что тонет, а ей хотелось выдержать этот экзамен. Сперва она отвечала, как могла, как умела. Не очень внятно. Она не так-то уж сильно разбиралась в идеологических вопросах. Потом решила схитрить Это была скорее женская хитрость, подсознательное женское умение уходить от неприятных вопросов.
Она оборвала Подобедова на полуслове:
— Я хотела бы, товарищ Подобедов, посоветоваться с вами по одному местному нашему, практическому делу.
Подобедов
— Пожалуйста…
— Вы знаете, у нас в колхозе еще очень плохо со строительством. Ни материалов, ни инструмента. Чуть что, зовут шабашников. Что, если нам создать межколхозную строительную бригаду? На паевых, так сказать, началах. И построить черепичный завод. Тоже на кооперативных основах. Если бы обком…
Подобедов поморщился.
— Ну, это действительно вполне местное дело. Это вы на бюро, в рабочем порядке…
— Я понимаю, — покорно согласилась Анна. — Но ведь это рекомендация ЦК.
К чести Подобедова, он тотчас вспомнил, где и когда была сделана эта рекомендация. Анна, сама того не подозревая, выдержала перед ним экзамен.
— Совершенно справедливо, — сказал ей Подобедов. — Вот и ставьте вопрос на бюро. И проводите. Для этого вас и берут в райком…
Они расстались довольные друг другом. Подобедов посчитал Анну неплохим практиком, вполне годным впристяжку к такому опытному партийному работнику, как Тарабрин.
На конференции выяснилось, что агронома из «Рассвета» знают не только в Мазилове и Кузовлеве Когда объявили результаты тайного голосования, Анна с изумлением услышала, что из двухсот делегатов против нее голосовали только два, а против Тарабрина двадцать…
— Поработаете с мое, наберете сорок, — не без горечи сказал ей Тарабрин после конференции. — На такой работе нельзя не нажить врагов.
XXXV
Будь Бахрушин на конференции, Анна собрала бы против себя не два, а три голоса. Ни Алексей, ни свекровь не хотели возвращаться в Сурож. Избрание Анны секретарем райкома Алексей принял как личное оскорбление.
— Куда тебя несет? — зло сказал он, встретив жену после конференции. — Надоело голову носить на плечах?
Анна не хотела ссориться.
— Ну, не надо, Алеша! При чем тут голова?
— Да ты же баба, баба! — воскликнул Алексей. — Это тебе не колхоз! Тут за тебя и пашут, и сеют. А там всех надо на поводу… Могла бы теперь как сыр в масле кататься. Так нет. Пусть всем хуже, лишь бы сама на виду…
— Но это же бесполезно, Алеша, — устало сказала Анна. — Что решено, то решено.
— Откажись!
— На попятную я не пойду, я коммунистка.
— А я не коммунист? Я на фронте вступил в партию!
— А теперь тебя больше интересует собственный огород.
— Значит, я тебе недостаточно хорош?
— Да!
— Другого нашла?
Он ушел, хлопнув дверью…
Анна понимала, ему обидно, что приходится приспосабливаться к положению жены.
Так, не помирившись с ним, она и уехала через несколько дней в Сурож.
Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять дети без материнского присмотра. Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда Никоновна не обижала.