История одной судьбы
Шрифт:
У Анны сложилось как бы два мнения о Тарабрине. Одно, так сказать, официальное и другое — для себя. Но она не решалась высказать Кострову это свое, внутреннее мнение прежде всего потому, что сама не была до конца уверена в его правильности. Да и Кострова какие-то личные ее впечатления вряд ли интересовали. Ему нужны не субъективные оценки, а беспристрастное, объективное мнение человека, вот почти уже два года работающего бок о бок с Тарабриным.
— Как вам сказать, Петр Кузьмич… Я считаю, Тарабрин сильный работник. Опытный. Давно уже на партийной
— Продолжайте, продолжайте, — поощрил Костров. — Вы правы, людям не надо давать засиживаться.
Анна не согласна с Костровым — она любила, да, любила свой район, в этот район столько уже вложено своего труда, — как можно засидеться там, где работается с сердцем? Наоборот, место это становится все дороже и дороже, это священная привычка; страшно не засидеться, а свыкнуться!
Но она не осмелилась поправить Кострова.
— Конечно, засиживаться нехорошо, но я думаю…
— А не думаете ли вы, — перебил Костров, — что Тарабрин сам чувствует, что ему пора менять место?
Анна усмехнулась неожиданно для самой себя.
— Им овладело беспокойство, охота к перемене мест?
Она нечаянно вспомнила эти строки.
— Это откуда? — спросил Костров.
— Из «Евгения Онегина»… — Анна смутилась и, как школьница, скороговоркой договорила: — Весьма мучительное свойство, немногих добровольный крест.
— А вы прочли всего «Онегина»? — заинтересовался Костров.
— Уже после техникума, — призналась Анна. — В техникуме мы только отрывки учили, а вот когда жила в Севастополе, времени много было. Тогда я по-настоящему начала читать.
— А вы, оказывается, образованнее, чем я думал, — признался Костров в свою очередь.
Какое-то задумчивое, грустное выражение появилось у него на лице, и Анна подумала, что сам Костров «Онегина», вероятно, не очень-то хорошо помнит. Да он, кажется, и не скрывает этого. Она не винила его. Где уж тут до «Онегина»! На плечах такая ответственность. Ночей ведь не спит! Тонет в сводках. Сев. Уборка. Госпоставки. Хлеб. Мясо. Молоко. Лен. «Им овладело беспокойство»…
Но именно цитата из «Онегина» помогла, по-видимому, составить Кострову окончательное суждение о Гончаровой.
— Послушайте, Анна Андреевна, а что вы скажете, если обком будет рекомендовать вас в первые секретари?
Чего угодно Анна ожидала, только не этого. Ее — в первые секретари?
— Справитесь?
Она даже растерялась. Значит, Тарабрин не вернется? Тогда вдвойне хорошо, что она ничего не рассказала о нем Кострову. Все образовывается само собой. Хочется ли ей стать во главе района? Это было почетное предложение, оно льстило, конечно…
— Мы тут подумали, посоветовались, — продолжал Костров. — И решили выдвинуть вас. Пока будете как бы заменять Тарабрина,
И вдруг Анна отчетливо поняла, что она не боится стать первым секретарем. Она любит свой район, любит и знает людей, живущих в районе. Ей хочется, чтобы им было хорошо, она согласна работать для них без сна и отдыха.
— Справитесь?
Костров спрашивает уже во второй раз.
Попробую. Попытаюсь. Постараюсь… Так, кажется, полагается отвечать?
— Справлюсь, — решительно сказала Анна. — Думаю, что справлюсь…
Она не смеет, не имеет права отказаться. Тебе доверяют, а ты скажешь, что не берешься это доверие оправдать? Она даже испугалась, что Костров почему-либо передумает.
А он был удивлен такой прямотой. Но она ему понравилась. Анна интуитивно чувствовала, что нравится Кострову, — не внешностью, конечно, что-то отеческое было в том удовольствии, с каким Костров рассматривал Анну.
Но тут же Костров точно отодвинулся от нее, посуровел и обратился к ней чуть ли не с пристрастием:
— А еще? Я слушаю вас. Еще что вы скажете о себе?
Анна с недоумением посмотрела на Кострова. Что может сказать она о себе? Не излагать же ему свою биографию? Костров знает ее личное дело…
— Чем вы дышите, какие планы, какие у вас мечты?
Он ставил ее в странное положение. Чем она дышит? Кострова, должно быть, занимало ее смущение.
Анна принялась рассказывать о районе. О колхозах. О планах севооборота. О фермах. О городских нуждах. О расширении промкомбината…
Костров молчал. Она вдруг заметила, что Костров ее не слушает. Он смотрел на Анну и одновременно куда-то в себя. Она продолжала говорить о постройке в Суроже механического завода. И вдруг он прервал ее на полуслове.
— Отлично, — произнес Костров. — Вы, я вижу, знаете жизнь района и представляете себе его будущее…
Что «отлично», Анна так и не поняла.
— Ну что ж, — сказал Костров. — Будем рекомендовать. Но только смотрите, Анна Андреевна, за вами еще уборка. Сумеете собрать урожай — оправдали себя. В конечном итоге это будет решать. Понятно?
Анна опять взглянула ему в глаза, не было в них веселых искр, это были холодные глаза, и тут она поняла, что Кострова нисколько не интересует, что представляет собою Гончарова, он вызвал Анну не для того, чтобы узнать ее, вызвал для формы, а может быть, и для того, чтобы она поняла, что ее назначение зависит прежде всего от него, от Кострова.
Он снял трубку телефона, набрал номер.
— Георгий Денисович, у тебя кто? Загляни ко мне.
Косяченко не заставил себя ждать. Анна знала его, они встречались и в Пронске, и в районе.
— Вы знакомы?
Косяченко вопросительно взглянул на Кострова, приветливо поздоровался с Анной.
— Что ж, Георгий Денисович, думаю, мы правильно решили, — сказал Костров. — Товарищ Гончарова, я думаю, справится…
Он встал, давая понять, что разговор с Анной окончен, вышел из-за стола, пожал ей руку и принялся ходить вдоль кабинета.