История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1)
Шрифт:
Он был старше ее более чем на двадцать лет и никогда не отличался особенной пылкостью. Возможно, была у него в юные годы большая любовь, которую ему пришлось задушить, — возможно, всякую юную любовь следует душить или же топить, как слепых котят; так или иначе, в сорок три года это был сдержанный, спокойный человечек в черных чулках и с лысой головой, и спустя несколько дней после похорон он навестил мисс Тислвуд и, пощупав ей пульс, задержал ее руку в своей и спросил, где она думает жить теперь, когда семейство Понтипул предъявило права на имущество ее покровительницы, и его заколачивают в ящики, и увязывают в корзины, и перекладывают сеном, и укрывают соломой, и замыкают на три замка в обитых зеленым сукном шкатулках для серебра, и увозят на глазах у бедной мисс Элен… Словом, спросил, где она теперь думает жить.
Глаза ее наполнились слезами, и она отвечала, что еще не знает. У нее есть немного денег. Леди Понтипул отказала ей тысячу фунтов; она поселится в каком-нибудь пансионе или в какой-нибудь школе, словом, она еще не знает.
Тогда Пенденнис,
Если он в юные годы познал любовь, то, может быть, и она некогда мечтала о лучшей доле, нежели стать женой пожилого низкорослого джентльмена, который имел привычку постукивать себя ногтем по зубам и притворно улыбаться, который был сугубо любезен с дворецким, когда бесшумно поднимался в гостиную, и отменно учтив с горничной девушкой, дожидавшейся у двери в спальню; которого старая ее покровительница вызывала к себе звонком, как слугу, и он являлся на зов с еще большей поспешностью. Может быть, выбор ее пал бы на человека совсем иного рода; но, с другой стороны, она знала, сколь Пенденнис достоин уважения, какой он осмотрительный и честный, каким хорошим был сыном для своей матери и как неустанно о ней заботился. И беседа их кончилась тем, что она, зардевшись румянцем, склонилась перед Пенденнисом в низком-пренизком реверансе и просила позволить ей… обдумать его любезное предложение.
Они поженились в Бате в мертвый сезон, когда в Лондоне сезон был в разгаре. И Пенденнис, который заранее, через посредство одного своего собрата, члена Королевской коллегии хирургов, снял квартиру на Холлес-стрит близ Кавендиш-сквер, привез туда свою жену в карете парой; свозил ее в театры, в парки и в Королевскую часовню; показал ей, как знатных девиц везут представлять монарху; словом — приобщил ее ко всем столичным удовольствиям. Он также завез визитные карточки к лорду Понтипулу, к высокочтимому графу Бейракрсу, и к сэру Пепину и леди Рибстоун, своим первым и самым милостивым покровителям. Бейракрс оставил карточки без внимания. Понтипул заехал с визитом, очень восхищался молодою миссис Пенденнис и сказал, что леди Понтипул будет к ней. Миледи так и сделала, но не лично, а через своего лакея Джона, привезшего ее карточку и приглашение на концерт, имевший состояться через месяц с лишком. К тому времени Пенденнис уже снова разъезжал по Бату в одноконной своей карете, снабжая больных микстурами и пилюлями; зато Рибстоуны позвали его с супругой к себе на прием, и мистер Пенденнис любил вспоминать об этом событии до самой своей смерти.
В глубине души мистер Пенденнис всегда лелеял честолюбивую мечту сделаться помещиком. Провинциальному лекарю, чьи заработки не так уж велики, нелегко скопить денег на покупку земли и дома; но наш приятель был от природы бережлив, а к тому же и судьба немало благоприятствовала ему в достижении заветной цели. Он весьма выгодно купил дом и небольшое поместье вблизи упомянутого выше городка Клеверинга. Богатство его еще приумножилось удачной покупкой акций одного медного рудника, которые он затем, с присущей ему осмотрительностью, успел продать, пока оный рудник еще приносил большие прибыли. И, наконец, он продал свое заведение в Бате мистеру Паркинсу за изрядную сумму наличными и при условии, что ему будет вдобавок ежегодно отчисляться доля прибыли в течение нескольких лет после того, как он навсегда распростится со ступкой и пестиком.
Сыну его, Артуру Пенденнису, было в ту пору восемь лет от роду, и не удивительно, что мальчик, оставив Бат и докторскую приемную в столь юном возрасте, совершенно не помнил о существовании таких мест и о том, что пальцы родителя его когда-то не отмывались добела после смешивания тошнотворных пилюль и приготовления отвратительных припарок. Старший Пенденнис никогда не говорил о своей лавке, даже не упоминал о ней; к своим домашним он приглашал лекаря из Клеверинга; от коротких черных панталон с чулками отказался вовсе; ездил на рынок и на судебные сессии и носил бутылочного цвета сюртук с медными пуговицами и серые гетры, точно всю жизнь был помещиком. Он любил постоять у ворот своего имения, глядя на проезжающие по большаку кареты и важно раскланиваясь с кучерами и форейторами, когда они почтительно прикладывали руку к шляпе. Не кто иной, как он основал в Клеверинге библиотеку-читальню и учредил Самарянское общество "Суп и Одеяло". Не кто иной, как он добился, чтобы почтовые кареты, ранее следовавшие через Кэклфилд, стали направлять в объезд этой деревни, через Клеверинг. В церкви он выказывал одинаковое рвение и как молящийся и как член приходского совета. На рынке каждый четверг обходил лари и загоны, смотрел образцы овса, пробовал на зуб пшеницу; щупал скотину, хлопал по грудке гусей и с понимающим видом взвешивал их на руке; и заключал сделки с фермерами в "Гербе Клеверингов" столь же успешно, как и старейшие завсегдатаи этой харчевни. Обращение "доктор" теперь вызывало в нем уже не гордость,
Со временем все стены в обшитой дубом столовой докторова дома оказались увешаны портретами Пенденнисов, неведомо откуда взявшимися; он уверял, что все они — кисти Лели или Ван-Дейка, а когда расспрашивали его об оригиналах, отвечал неопределенно, что это всякие его предки. Малолетний его сын верил в них всей душой, и для него Роджер Пенденнис Азенкурский, Артур Пенденнис Крессийский, генерал Пенденнис Бленгеймский и Уденардский были герои столь же достоверные и живые, как… ну, скажем, как Робинзон Крузо, или Питер Вилкинс, или Семь поборников христианства, коих жизнеописания имелись в его библиотеке.
Состояние Пенденниса, приносившее не более восьмисот фунтов годовых, не позволяло ему даже при сугубой экономии и рачительности знаться с виднейшими семьями графства; но в порядочных и приятных знакомых второго сорта у него не было недостатка. Они не были розами, но, так сказать, жили неподалеку от роз, и от них исходил аромат великосветской жизни. По два раза в год они доставали парадное серебро и по очереди давали друг другу обеды в лунные вечера, съезжаясь на эти пиршества за десять — пятнадцать миль. А помимо соседей, Пенденнисы, сколько хотели, и даже более того, общались с жителями Клеверинга: миссис Лайбус постоянно рыскала по теплицам Элен и вмешивалась в раздачу бесплатных обедов и угля; капитан Гландерс (50-го гвардии драгунского полка, в отставке) вечно вертелся в саду и в конюшнях, пытаясь втянуть Пенденниса в свои ссоры с пастором, с почтмейстером, с его преподобием Ф. Уопшотом, учителем клеверингской классической школы, сверх меры наказавшим розгами его сына Энглси Гландерса, — короче, со всей деревней. И Пенденнис с женой не раз благодарили судьбу за то, что их дом в Фэроксе отстоит от Клеверинга почти на целую милю: иначе они бы никогда не знали покоя от любопытных глаз и болтливых языков тамошних обывателей и обывательниц.
Лужайка в Фэроксе спускалась к речке Говорке, а на другом ее берегу тянулись саженые и естественные леса (вернее, то, что от них осталось) Клеверинг-Парка, поместья сэра Фрэнсиса Клеверинга, баронета. Когда Пенденнисы поселились в Фэроксе, поместье это сдавалось в аренду под пастбища, и его постепенно съедали коровы и овцы. Дом стоял с закрытыми ставнями — роскошный дворец из известняка, с широкими лестницами, статуями и портиками которого изображение вы можете увидеть в книге "Красивейшие места Англии и Уэльса". Постройкой этого дворца сэр Ричард Клеверинг, дед сэра Фрэнсиса, положил начало разорению семьи; проживая в нем, его преемник довершил начатое. Нынешний сэр Фрэнсис обретался где-то за границей; и не находилось никого достаточно богатого, чтобы нанять непомерно большой этот дом, по опустевшим покоям, сырым и гулким залам и мрачным переходам которого Артур Пенденнис не раз бродил в детстве, боязливо поеживаясь. На закате с лужайки Фзрокса открывался чудесный вид: и Фэрокс и Клеверинг-Парк за рекой наряжались в богатый золотистый убор, который был им обоим необыкновенно к лицу. Верхние окна огромного дома пылали так ярко, что на них нельзя было смотреть, не мигая; шумливая речка убегала на запад и терялась в темном лесу, из-за которого поднимались в пурпурном великолепии башни старинной церкви Клеверингского монастыря (по которому городок этот до сего дня зовется Клеверинг Сент-Мэри). Длинные синие тени — маленького Артура и его матери — ложились на траву; и мальчик тихим, взволнованным голосом (унаследовав чувствительность матери, он никогда не оставался равнодушен к красоте природы) повторял памятные строки: "Вот дело рук твоих, отец добра; Всесильный! Вот тобой рожденный мир", чем доставлял великую радость миссис Пенденнис. Такие прогулки и беседы обычно заканчивались взрывом сыновних и материнских ласк; ибо любить и молиться — в том и состояли главные занятия милой этой женщины; и я не раз впоследствии слышал, как Пенденнис по легкомыслию своему уверял, что непременно попадет в рай, ибо без него мать никогда не будет там счастлива.
Что касается до Джона Пенденниса, отца семейства и проч., то все питали к нему величайшее уважение, и каждое его приказание исполнялось столь же послушно, как законы персидские и мидийские. Никому во всей империи так старательно не чистили шляпу. Кушать ему всегда подавали минута в минуту, и плохо приходилось тем, кто опаздывал к столу, как то случалось иногда с шаловливым и не слишком аккуратным маленьким Пеном. Неизменно в одни и те же часы он творил молитву, прочитывал письма, занимался делами, обходил конюшни и сад, заглядывал в курятник и на псарню, в амбар и в свинарник. После обеда он всегда засыпал, держа на коленях газету "Глобус" и прикрыв лицо ярко-желтым шелковым платком (желтые эти платки присылал ему из Индии майор Пенденнис, которому он содействовал в покупке майорского чина, так что теперь братья были друзьями). И так как обедал он ровно в шесть часов, а описанная выше сцена на закате происходила, надо полагать, примерно в половине восьмого, вполне вероятно, что он не уделял особенного внимания виду, открывавшемуся с его лужайки, и не приобщался к поэзии и нежностям, коими там занимались. Да он ничего о них и не знал. Вот так же и в гостиной — едва мистер Пенденнис входил туда с газетой под мышкой, как мать и сын, сколько бы они перед тем ни резвились, тотчас затихали… И здесь, в гостиной, пока маленький Пен, забравшись в глубокие кресла, читал подряд все, что попадалось ему под руку, помещик прочитывал собственные статьи в "Газете садовника" либо, храня на лице величайшую серьезность, играл в пикет с миссис Пенденнис или с каким-нибудь гостем из Клеверинга.