История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1)
Шрифт:
Опечаленная миссис Шендон продолжала работать, сидя у окна. Окно выходило во двор, и она увидела, как Шендон, в сопровождении каких-то двух мужчин, пробежал в сторону тюремного кабака. Она мечтала в этот день покормить его обедом: на наружном подоконнике у нее хранился кусок мяса и немножко салата, и она рассчитывала закусить вместе с мужем и маленькой Мэри. Теперь эта надежда угасла. Он просидит в кабаке до самого закрытия, а потом пойдет к кому-нибудь играть в карты и пить и ввалится к себе молча, с остекленелыми глазами, пошатываясь на ходу, и ей же придется за ним ухаживать. О боже, каких только мук мы не причиняем нашим женщинам!
Миссис Шендон подошла к шкафчику и вместо обеда заварила себе чаю. Сколько раз, с тех пор как мы ввели у себя в обиход это милосердное растение, смиренный чайник служил наперсником и
За этим угощением их застал господин, с которым мы уже немного знакомы, — мистер Джек Финьюкейн, земляк капитана Шендона. Джек считал Шендона гением; раза два беспутный капитан, у которого, при его широкой натуре, всегда находилось для приятеля доброе слово, а то и гинея, выручал его из беды; и теперь не проходило дня, чтобы Джек не навестил его и не принес маленькой Мэри конфетку. Он готов был выполнять любые поручения Шендона, улаживать его недоразумения с издателями, редакторами и кредиторами, с держателями его расписок и с теми, кто не прочь был нажиться на этих обязательствах, словом — делать тысячу мелких дел за увязшего в долгах ирландского джентльмена. Я не могу припомнить ни одного увязшего в долгах ирландского джентльмена, у которого не было бы адъютанта — какого-нибудь соотечественника в столь же стесненных обстоятельствах. У этого адъютанта есть свои подчиненные, а у тех, возможно, свои, и тоже неплатежеспособные, так что наш капитан всю жизнь шагал во главе отряда оборванцев, деливших все удачи и неудачи своего главаря.
— Ненадолго ему хватит этих пяти фунтов, — сказал мистер Бангэй, выйдя на улицу.
Он не ошибся: вечером, когда миссис Шендон проверила мужнины карманы, она нашла там всего два-три шиллинга да несколько монеток по полпенса. Из утренней получки Шендон отдал фунт кому-то из прихлебателей; послал баранью ногу с картошкой и пива какому-то знакомому в отделение для бедняков; заплатил старый долг в заведении, где менял свою пятифунтовую бумажку; и там же пообедал с двумя приятелями, после чего проиграл им малую толику в карты. Таким образом, к вечеру он оказался так же беден, как был с утра.
А издатель и двое наших друзей еще побеседовали дорогой, и Уорингтон повторил мистеру Бангэю все, что уже говорил его конкуренту Бэкону, а именно, что Пен — замечательный человек, с большим талантом, а главное вхож в высшее общество и родня "чуть ли не всей нашей знати". Бангэй отвечал, что будет счастлив иметь дело с мистером Пенденнисом и надеется, что оба они не откажутся в ближайшее время у него отобедать, после чего они распрощались, наговорив друг другу кучу любезностей.
— Тяжело смотреть на этого Шендона, — сказал в тот вечер Пен, вспоминая утреннее знакомство. — Образованный человек, наделен и талантом, и юмором, а проводит полжизни в тюрьме, да и в остальное время что он такое? Поденщик у книгопродавца.
— Я тоже поденщик у книгопродавца, — рассмеялся Уорингтон, — и тебе предстоит испробовать силы на этом поприще. Все мы так или иначе тянем лямку. Но я не хотел бы поменяться местами с нашим соседом Пэйли, для которого жизнь таит не больше радостей, чем для крота. Эх, сколько же сострадания тратится зря на тех, кого тебе угодно называть рабами книгопродавцев.
— А ты слишком много куришь и пьешь в одиночестве, вот и стал циником, — возразил Пен. — Ты Диоген у пивной бочки. И не пытайся меня убедить, будто это правильно, что такой талант, как Шендон, подчинен такому невежде
— Итак, ты уже начал ругать издателей и причислять себя к нашему сословию. Молодец, Пен! Но что тебе не нравится в отношениях между Бангэем и Шендоном? Ты еще, может, скажешь, что это издатель засадил автора в тюрьму? Кто сегодня пропил пять фунтов, Бангэй или Шендон?
— Несчастья толкают человека в дурное общество, — сказал Пен. Возмущаться легко, а что бедняге делать, если в тюрьме у него нет ни порядочных знакомых, ни каких-либо развлечений, кроме бутылки? Нельзя слишком строго судить странности гения, надобно помнить, что caмый пыл и горячность натуры, которые привлекают нас в писателе, человека нередко уводят с прямого пути.
— А поди ты с твоими гениями! — вскричал Уорингтон, который в некоторых вопросах был очень суровым моралистом, хотя, возможно, и очень плохо применил свою мораль в жизни. — И вовсе у нас не столько гениев, как уверяют люди, скорбящие о горькой участи литераторов. На свете есть тысячи способных людей, которые могли бы, если б захотели, сочинять стихи, писать статьи, читать книги и высказывать свое суждение о них; и в разговоре у профессиональных критиков и писателей ничуть не больше блеска, глубины и живости, нежели в любом образованном обществе. Если юрист, или военный, или священник живет не по средствам и не платит долгов, его сажают в тюрьму, так же должно поступать и с писателем. Если писатель напивается — непонятно, почему именно у него не должна назавтра болеть голова, если он заказывает портному сюртук, почему именно он не должен за него платить?
— Я бы давал ему больше денег на сюртуки, — улыбнулся Пен. — Мне, конечно, хотелось бы принадлежать к хорошо одетому сословию. По-моему, главное зло — это посредник, ничтожный человек, который стоит между талантом и его великим покровителем — публикой и загребает себе больше половины заработка и славы писателя.
— Я пищу прозу, — сказал Уорингтон. — Ты, мой милый, в некотором роде поэт и как таковой разрешаешь себе, видимо, известную легкость в мыслях. Чего ты хочешь? Чтобы богатые люди покупали произведение любого писателя, который явится к ним с рукописью под мышкой? Чтобы каждого, кто накропает эпическую поэму, каждого, кто с ошибками или без оных настрочит бездарный роман или трагедию, ждал мешок с червонцами в обмен на их писанину? Кто будет решать, что хорошо, а что плохо, что найдет сбыт, а что нет? Словом, имеет или не имеет покупатель право покупать то, что ему нужно? Да если Джонсон обедал на Сент-Джон-гейт один, за ширмой, потому что был так беден и плохо одет, что его нельзя было посадить за один стол с литературными тузами, которых угощал мистер Кейв, — это не значит, что издатель хотел ему зла. Как ему было угадать гения в молодом человеке, когда тот явился к нему оборванный, тощий, голодный? Лохмотья еще не есть доказательство таланта. А вот капитал в наше время всесилен и, стало бить, диктует условия. Он вправе поступать с литературным изобретателем, как со всяким другим. Бели я сказал новое слово в литературе, я постараюсь на нем заработать; но заставить мистера Мэррея купить мою книгу путешествий или проповедей я же могу, так же как не могу принудить мистера Тэттерсола дать мне сто гиней за мою лошадь. Пусть у меня свой взгляд на достоинства моего Пегаса, пусть он кажется мне самым замечательным конем на свете; но и у торговца может быть свое мнение: допустим, ему нужна кобылка под дамское седло, или спокойный жеребец для тяжелого, робкого наездника, или выносливая почтовая лошадь — тогда мой крылатый конь ему не подойдет.
— Ты говорили, метафорами, Уорингтон, но ты и вправду очень прозаичен. Бедный Шендон! Его человечность, кротость его прелестной жены — все это меня глубоко взволновало. Боюсь, он мне более по душе, чем иной более достойный человек,
— И мне тоже, — сказал Уорингтон. — Ну и хорошо, будем сочувствовать ему и жалеть его за слабость, хотя думаю, что человек благородный усмотрел бы в такой снисходительности презрение. Ты же видел, он не только страдает, но и утешается, одно порождает другое, или уравновешивает его, как обычно бывает. Он в тюрьме, но нельзя сказать, что он несчастен.