История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1)

Теккерей Уильям Мейкпис

"Капитану это на пользу не пойдет, — думал Бангэй, возвращаясь к своей конторке и гроссбухам, — но очень уж Флора расстраивается, как вспоминает о своем горе. Она говорит, что дочке вчера исполнился бы двадцать один год. И как это женщины все помнят!"

Мы счастливы сообщить, что хлопоты миссис Шендон увенчались полным успехом. Ведь ей удавалось смягчать сердца кредиторов, даже когда у ней вовсе не бывало денег, а только мольбы и слезы; тем легче было уговорить их, имея в руках хотя бы половину долга; и следующее воскресенье оказалось последним — до поры до времени, — которое капитан провел в тюрьме.

Глава XXXIV

Обед на Патерностер-роу

В

назначенный день Пен и Уорингтон подходили к дому мистера Бангэя — не к главному подъезду, через который рассыльные выносили мешки, полные только что отпечатанных книг, и у которого робко жались авторы с девственными рукописями, уготованными на продажу султану Бангэю, а к боковому — тому самому, из которого великолепная миссис Бангэй выходила, чтобы сесть в коляску и, откинувшись на подушки, бросить вызывающий взгляд на окна дома напротив — на окна миссис Бэкон, еще не обзаведшейся коляской.

В таких случаях миссис Бэкон, для которой великолепие невестки было как бельмо на глазу, отворяла в гостиной окно и подзывала к нему своих четверых детей, словно говоря: "Посмотри на этих четырех прелестных малюток, Флора Бангэй! Вот почему я не могу разъезжать в собственной коляске; ты бы за такую причину не пожалела и кареты четверкой!" И эти стрелы из колчана Эммы Бэкон больно язвили Флору Бангэй, когда она восседала в своей коляске бездетная и снедаемая завистью.

В ту самую минуту, как Пэн и Уорингтон подходили к дому Бангэя, к дому Бэкона подъехали коляска и наемный кеб. Из первой неуклюже вылез старый доктор Слоукум; экипаж его был так же тяжеловесен, как и его слог, но на издателей то и другое производило должное впечатление. Из кеба выпрыгнули два ослепительно-белых жилета.

Уорингтон рассмеялся.

— Вот видишь, у Бэкона тоже званый обед. Это доктор Слоукум, автор "Мемуаров отравителей". А нашего приятеля Хулана просто не узнаешь, такой на нем роскошный жилет. Дулан работает у Бангэя, — ну конечно, вот и он.

В самом деле, Хулан и Дулая вместе приехали со Стрэнда и по дороге бросили жребий — кому платить шиллинг за проезд; теперь мистеру Дулану оставалось только перейти улицу. Он был в черном и в больших белых перчатках, на которые то и дело с удовольствием поглядывал.

В прихожей у мистера Бангэя гостей встречал швейцар во фраке, и несколько мужчин в таких же больших перчатках, как у Дулана, только нитяных, выкрикивали их имена в пролет лестницы. Когда трое наших знакомцев вошли в гостиную, там уже кое-кто сидел, но прелестный пол был представлен только хозяйкой в ярко-красном атласе и с тюрбаном на голове. Каждому входящему она делала реверанс, однако мысли ее были явно заняты другим. Дело в том, что ей не давал покоя обед у миссис Бэкон, и она, приняв каждого нового гостя, спешила обратно в нишу окна, откуда ей были видны экипажи, подъезжавшие к дому напротив. При виде колымаги доктора Слоукума, запряженной парой наемных кляч, Флора Бангэй совсем пала духом: к ее дверям в тот день подъезжали пока одни кебы.

Гости, собравшиеся в гостиной, были Пену незнакомы, но все подвизались в литературе. Среди них был мистер Боул, подлинный редактор того журнала, главою которого числился мистер Уэг; мистер Троттер, в свое время подаривший миру поэмы трагического и самоубийственного толка, а затем осевший в недрах издательства Бангэя в качестве литературного редактора и рецензента; и капитан Самф, бывший красавец и щеголь, все еще вращающийся в светских кругах и имеющий какое-то отношение к литературе и к поэтам Англии. Говорили, что когда-то он написал книгу, что он был другом лорда Байрона, что он родня лорду Самфингтону; анекдоты о Байроне не

сходили у него с языка, он постоянно поминал этого поэта и его современников: "Никогда не забуду, как беднягу Шелли исключили из школы за крамольные стихи, а написал-то их я, от первой до последней строчки". Или: "Помню, когда мы с Байроном были в Миссолонги, я держал с графом Гамба пари…" — и тому подобное. Пен заметил, что к его рассказам внимательно прислушивается миссис Бангэй: жена издателя упивалась анекдотами из жизни аристократов, и капитан Самф в ее глазах затмевал даже знаменитого мистера Уэга. Будь у него еще собственный выезд, она бы заставила своего Бангэя скупить все, что вышло из-под его пера.

Мистер Бангэй, как радушный хозяин, каждому из гостей имел сказать что-нибудь приятное:

— Как здоровье, сэр?.. Погода — лучше не бывает, сэр… Рад вас видеть, сэр… Флора, голубушка, имею честь представить тебе мистера Уорингтона. Мистер Уорингтон — миссис Бангэй; мистер Пенденнис — миссис Бангэй. Надеюсь, джентльмены, вы захватили с собой хороший аппетит… В вас-то, Дулан, я не сомневаюсь, вы всегда готовы есть и пить за двоих.

— Бангэй! — одернула его супруга.

— Ну, знаете, Бангэй, если уж человек в этом доме ест без аппетита, на него поистине трудно угодить, — сказал Дулан, подмигивая и поглаживая большими перчатками свои жидкие бачки в робких попытках завоевать расположение миссис Бангэй, которые та решительно отвергала. "Терпеть не могу этого Дулана", — сообщала она по секрету друзьям. И сколько бы он ей ни льстил, все было напрасно.

И тут, пока миссис Бангай обозревала вселенную из своего окна, перед ней возникло и стало быстро приближаться волшебное видение в образе огромной серой в яблоках упряжки. За ней виднелись белые вожжи, удерживаемые узкими белыми перчатками: лицо — бледное, но украшенное пышной бородкой; и голова миниатюрного грума, подскакивающая над задком кабриолета. Едва завидев все эти прелести, восхищенная миссис Бангэй произнесла:

— Высокочтимый Перси Попджой точен, как всегда, — и поплыла к дверям, чтобы достойно встретить знатного гостя.

— Это Перси Попджой, — сказал Пен, подойдя к окну и увидев, что из пружинящего кабриолета вышел молодой человек в блестящих, словно зеркало, сапогах; и в самом деле, это он — старший сын лорда Фальконета, как всем вам известно, — приехал на обед к своему издателю.

— Он был моим фагом в Итоне, — сказал Уорингтон. — Жаль, мало я его лупил,

А с Пеном он состязался на диспутах в студенческом клубе, в которых Пен неизменно выходил победителем. И вот он появился в гостиной, с шляпой под мышкой и с выражением безграничного добродушия и глупости на круглом, с ямочками, лице, которое природа щедро наградила бородкой, но затем, видимо, устала либо поскупилась на иную растительность.

Временный церемониймейстер возвестил зычным голосом:

— Высокочтимый Перси Попджой! — чем очень смутил этого джентльмена.

— Почему этот человек отнял у меня шляпу, Бангэй? — жалобно обратился он к издателю. — Я не могу без шляпы, как же я поклонюсь миссис Бангэй?.. Вы сегодня прекрасно выглядите, миссис Бангэй. Почему я не видел в парке вашей коляски? Вас там очень недоставало, очень.

— Какой же вы насмешник! — сказала миссис Бангэй.

— Это я-то насмешник? Да я ни разу не пошутил за всю… О, кого я вижу? Здорово, Пенденнис! Здорово, Уорингтон!.. Это мои старые друзья, миссис Бангэй… Нет, скажите, вы-то как сюда копали?.. — И, щелкнув лакированными каблуками, он повернулся спиной к миссис Бангэй, а она, обнаружив, что молодые гости ее мужа по-приятельски беседуют с сыном лорда, сразу прониклась к ним уважением.