История Первой мировой войны
Шрифт:
Провал Июньского наступления вызвал громадный политический резонанс в стране вообще и на фронте в частности. Об отношении солдат к наступлению особенно ярко говорят сводки цензоров. Так, сводка с наиболее разложившегося Западного фронта за 1-9 июля свидетельствует о крайне неустойчивом и противоречивом настрое солдат, что внушает «сильные сомнения в успехе наступления». Одни подразделения в одной и той же дивизии были «за», другие – «против», но любые уговоры командования и комитетов высшего звена играли чрезвычайно незначительную роль. Например, ротные комитеты 220-го пехотного Скопинского полка постановили прекратить артиллерийскую стрельбу как «не приносящую пользу отечеству, а уносящую не одну жертву».
Парадоксально, но сводка за 16-22
506
РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 411. Л. 27-28, 101.
Поражение вызвало новый всплеск антивоенных настроений в русской Действующей армии, с одной стороны, и с другой-желание обескураженных итогами наступления лучших из фронтовиков реабилитироваться. Так, брат комиссара Юго-Западного фронта, известного эсеровского террориста Б. В. Савинкова, В. В. Савинков, описывая случаи гибели горсток героев на глазах равнодушных корпусов, писал: «Впечатление от всего этого было неописуемое. Никто, ни офицеры, ни солдаты не ожидали, что дело зашло так далеко, что возможны такие последствия разложения. Ощущение греха перед родиной остро возникло в солдатской массе…» [507] Однако превалирующими настроениями все-таки остались антивоенные. И определялось это не столько событиями на фронте, сколько в тылу.
507
Савинков В. В. Без аннексий и контрибуций // Военно-исторический журнал, 2006, № 5. С. 64.
«Отказ от войны» во всех своих формах (от отказа открывать огонь по немцам до угроз своим же стрелявшим артиллеристам, а также и массового дезертирства) теперь стал определяющим процессом в ходе развития революционного процесса на Восточном фронте. Наверное, по-иному и не могло быть: наступление все равно было обречено на неуспех, а масштабы поражения только подлили масла в огонь общественной конфронтации, все более и более разгоравшейся внутри России. Заведомо обреченное на неудачу Июньское наступление уничтожило все надежды на возможность восстановления боеспособности армии.
Недаром на совещании 16 июля в Ставке Верховного Главнокомандования (ставшей к этому времени, впрочем, только техническим органом военного министра) военные власти были вынуждены принять решение об отсрочке попыток широких наступательных действий до весны 1918 года, чтобы в очередной раз попытаться «оздоровить» вооруженные силы. Тогда же Временное правительство готовилось продолжать войну вплоть до 1919 года. Спрашивается, где же были теперь те поборники «справедливости», что в свое время на всех перекрестках кричали о невозможности царизма выиграть войну?
В то же время всем окончательно стало ясно, что никакой революционный энтузиазм, даже если бы он и существовал, не сможет заменить воинской дисциплины. В письме министру-председателю Временного правительства А.
В сентябре правительство заявляет об «активной обороне». Это означало, что на самом высоком уровне была признана неудача кампании 1917 года, раз при таком сложившемся на Восточном фронте превосходстве в силах приходится переходить к обороне. Вообще же «вынужденность» реагирования власти на давление со стороны масс стала характерной тенденцией взаимоотношений между государственной властью и народом в 1917 году.
Теперь армия в постановлениях комитетов низового звена, резолюций солдатских митингов, писем с фронта заявляла, что попытка наступления наглядно выявила неспособность войск к наступательным действиям. А так как позиционная война, по определению окопников, есть «бессмысленное истребление людей», то правительство должно начать переговоры о мире. Солдаты заявляли о несогласии драться для выгод «буржуазии и помещиков», хотя пока и обещали обороняться.
«Классическим» в отношении солдат к оперативным потугам власти выглядит постановление ротного комитета 61-го пехотного Владимирского полка: «Никакое наступление существенной пользы принести не может, что и было доказано наступлением 18 июня с. г… Позиционная война, а следовательно, бесполезное истребление людей и наступающая осень вызовут окончательный упадок духа и полную дезорганизацию в армии, что может оказаться гибельным для свободной России… мы согласны продолжать войну до октября месяца 1917 г., в наступление не пойдем, занимаемую позицию обязуемся удержать…» [508]
508
Революционное движение в русской армии в 1917 г. 27.02-24.10.1917 г. М., 1968. С. 278.
Заодно провал наступления был использован в своих собственных целях радикальными партиями. Большевики, объективно поддерживаемые левыми эсерами, и даже анархистами, перешли в наступление. Это официально большевистская партия подверглась репрессиям, а сам В. И. Ленин был вынужден скрыться в Финляндии. В войсках же – как Действующей армии, так и в тыловых гарнизонах, – солдаты все больше воспринимали практически свободно ведшуюся большевистскую пропаганду о необходимости выхода из войны. И, если признать истину, Россия уже более не могла продолжать войну: если монархический режим еще мог выиграть войну в 1917 году на последних остатках доверия и напряжения последних усилий нации, то революционная власть не могла и этого.
Косвенным признанием данного положения явится намерение последнего правительства поставить перед союзниками вопрос о преждевременном выходе России из войны. Парадоксально, но такой шаг готовились предпринять все те политические деятели, что с 1916 года клеветнически обвиняли царский режим в попытках заключения сепаратного мира. Вот только в отношении царя и его правительства это была явная ложь, что и подтвердили выводы Чрезвычайной следственной комиссии, созданной после Февраля, а в отношении Временного правительства последнего состава – чистая правда. Так кто же после этого «предатель интересов Отечества»?