История, рассказанная в полночь
Шрифт:
Куксон взглядом измерил расстояние до зеркальной тени: не более двух стрел. Микмака больше не слушал: в голове гоблина родился отчаянный план и теперь Куксон выжидал подходящий момент. Он сделал крошечный незаметный шажочек в сторону тени: сначала один, потом — другой.
— Убей гоблина, а затем отправляйся…
Пора!
— А-а-а-а! — отчаянно завопил Куксон, в два лихих прыжка преодолел расстояние до зеркальной тени и вонзил осколок ей в спину.
Пусть глупцы считают, что бить в спину — удел трусов, что это не по чести и не по правилам. Гоблины никогда не играют по правилам!
Тень содрогнулась,
— Убей его! — донеслось до слуха гоблина свистящий, точно зимняя вьюга, голос микмака.
Куксон бросился наутек. В дверь не выскочишь, возле порога микмак стоит, так что гоблин метнулся к лестнице, что наверх вела: больше бежать некуда. На первой же ступеньке споткнулся и едва не упал, но тут же вскочил и даже успел взглянуть назад: плохо дело!
Микмак идет следом, а зеркальная тень…
Увидев ее в двух шагах от себя, почтенный гоблин взвился по лестнице с такой прытью, что и сильф бы позавидовал. Но тень взмыла по ступеням еще быстрее, занесла над головой сверкающий обломок зеркала и стала надвигаться на гоблина. Куксон был начеку: свой осколок держал крепко и, понемногу отступая назад, не сводил глаз с противника. Но, как ни сторожил он каждое движение тени, все равно пропустил момент, когда она метнулась вперед. Прямо перед глазами гоблина блеснуло зазубренное стекло, и лицо вдруг обожгло словно огнем.
Больно было так, что Куксон даже вскликнуть не смог, словно голоса лишился. А потом, (он и глазом моргнуть не успел), как тень оказалась прямо перед ним: серебристая фигура, будто сделанная из жидкого зеркального стекла. Мгновение — и холодная твердая рука схватила гоблина за горло.
Куксон забарахтался, пытаясь освободиться, но не тут-то было: зеркальный мастер без труда удерживал его.
Силы были неравны, от ледяной руки, стиснувшей горло, растекался по всему телу гоблина холод и в нем, в этом холоде, ощущалась какая-то зияющая, бездушная пустота. Точно гигантская ледяная змея (кто-то из магов рассказывал о таком чудовище) обвилась вокруг и сжимая кольца все крепче и крепче, замедляя сердцебиение, лишая возможности дышать.
Осколок зеркала, напоминающий узкий острый нож, появился перед лицом Куксона.
Гоблин задергался, стараясь вырваться — тщетно.
Нет, не справиться ему с тенью, нипочем не справиться! Сейчас сверкнет зеркальная молния — и это будет последнее, что суждено увидеть в своей жизни Куксону. И микмак, поднявшись по лестнице, обнаружит его с перерезанным горлом, как и всех тех, кого убил по его приказу зеркальный мастер. Задыхаясь и почти теряя сознание, гоблин Куксон уставился в глаза тени: жуткие, безжизненные… и вдруг замер: показалось, что там, в глубине зеркальных глаз снова мелькнуло чье-то отражение, но не его, Куксона, а…
Позабыв о тени, о холодной стеклянной руке, сжимающей его горло, гоблин напряженно вглядывался в чужие глаза.
— Пичес?! — прохрипел он.
Зеркальная нежить оскалила зубы.
Куксона вдруг захлестнула волна свирепой ярости.
Он сжал осколок и, собрав последние силы, вонзил
Краешком сознания, там, куда забился здравый смысл, Куксон все еще ощущал страх и панику, и отчетливо понимал, что жизнь его висит на волоске, но все это тут же было смыто новой волной ярости.
— Ага! — завопил он, нанося беспорядочные удары и почти не чувствуя боли от того, что и ему достается. — Хочешь убить меня? Давай, попробуй!
Помнил твердо: каждый удар, нанесенный куском волшебного зеркала, ослабляет тень, забирает у нее частичку силы — так в записке, полученной от гоблинов с ночного рынка, говорилось.
— Вот тебе! Вот тебе!
Тень скользнула к стене и в одно мгновение оказалась вдруг на другом конце коридора.
Куксон бросился следом, что-то крича во все горло (надеялся, конечно, что издавал древний гобинский клич, призванный устрашить противника). Ему было наплевать, что тень порежет его на кусочки, что в другое время он ни за что не осмелился бы схватиться с таким противником, и даже возможная близкая смерть его больше не пугала.
С воинственным воплем, Куксон сделал два громадных пряжка по узкому коридору, вслед за зеркальной тенью (ее в полутьме прекрасно видно было, этакий серебристый блик) и остановился. Куда она делась? Быстро огляделся по сторонам, опасливо посмотрел наверх — не прячется ли под потолком? Но там ее не было.
Где же она? Вдруг в конце коридора заметил, словно сверкнуло что-то.
Это она в каморку бирокамия нырнула, сообразил Куксон, но зачем? И тут же догадался, зачем. Удалось ему ранить зеркальную тень, (тут гоблин с досадой хлопнул себя по лбу: в сердце нужно было вонзать осколок, прямо в сердце, как он об этом забыл?!), ранить серьезно, но все же не смертельно, и теперь она, эта нежить проклятая, замыслила скрыться в зазеркалье, исцелиться и набраться сил.
— А ну стой! — во все горло гаркнул Куксон. — Стой!
Он бросился по коридору, в одну секунду достиг каморки и ворвался внутрь.
И тут же что-то стремительное и блестящее налетело на него, сбило с ног и отшвырнуло в сторону. Куксон с размаху ударился о дверь и брякнулся на пол, крепко приложившись затылком и, удивительное дело: сначала услышал в собственной голове странное жужжание и щебетание, а потом — сокрушенный голос Синджея, звучавший как бы откуда-то издалека:
— Ты, Куксон, гоблин, конечно, смелый, но вот с мозгами у тебя, прямо скажем, не очень. Мог бы и догадаться, что он тебя здесь поджидает!
Куксон со стоном пошевелился, гадая, целы ли кости, потом осторожно повернул голову набок (где же тень?) и вдруг глаза его выпучились от ужаса: прямо в лицо ему летело сверкающее лезвие.
Гоблин отпрянул, острый осколок вонзился в пол. Мгновение Куксон лежал неподвижно, скосив вытаращенные глаза на кусок зеркала, потом вскочил на ноги. От резкого движения голова закружилась, и он едва не упал, пришлось упереться рукой в стену. На стене остался смазанный отпечаток ладони, красного цвета. Куксон отыскал глазами свой осколок: вот он, под ногами! Попытался быстро поднять — комната вдруг закружилась, пол качнулся и гоблин едва не упал. Однако же удалось ухватить осколок, хотя он так и норовил выскользнуть из плохо гнущихся, перепачканных кровью пальцев.