История Роланда
Шрифт:
а) объект важен; ты влюбляешься, если объект близок к твоему идеалу;
б) объект неважен; ты влюбляешься, если у тебя есть потребность влюбиться.
«Ролли, ты жалок в своей неспособности понять!» – сказал он мне напоследок, удаляясь в свою комнату. Он шатнулся от страсти и вцепился в дверной косяк. «Расстелить тебе, Хули?» «Оставь».
Ночью он приходит ко мне и садится в ногах, повесив голову.
Я: Брось, брат. Вот послушай – я это вычитал у старцев – если ты тоскуешь, то нет лучшего средства для исцеления, как представить, что твоя
Хулио: Но в таком случае логично предположить, что если тебе хорошо и весело – это не меньшее наваждение. Да-да, светлые сущности исподволь закладывают в тебя мушиные личинки радости, растят – и жадно ими насыщаются. Смотри, как горят их алчные глаза! Кыш, кыш, паразиты!
*всполошённый шелест крыльев, карканье, кряканье*
E5. На обороте портрета. О правде
«И вот однажды ты понимаешь, что всё, принимаемое раньше за обиду, за глупость, за непонимание – всё это правда, а ты был неправ. И что ты был плох, и есть плох – и когда же, когда же ты станешь хорош?»
E6. Побег и скитания. В поисках
«Вечно страдающие люди не такие уж и дураки, какими кажутся на праздный взгляд. Разве страдание – не лучший способ чувствовать пульс и жар жизни?» Так размышлял я, спускаясь по лестнице.
На каждой лестничной площадке я сворачивал в коридорчик с квартирами и в поисках незапертой двери нажимал все ручки одна за одной. Не то что бы меня тянуло воровать, нет, отнюдь; я взыскал лишь откровенности и открытости. Мне казалось, что вот, я сейчас войду, и меня обнимут, и назовут братом, и будут смотреть серьёзными синими взглядами. И будет торжественная клятва, вроде клятвы на верность отечеству, торжественная до слёз на глазах.
Открытая дверь попалась мне то ли на девятом, то ли на восьмом этаже, но за ней меня ждало нечто другое: табурет с подушечкой на сиденье и репродукция Перуджино с поклонением волхвов. На скрип петель из глубин квартиры откликнулся старческий голос: «Внучек? Внучек?» Я представил, каково это будет – удивление, объяснение, нескончаемо долгое знакомство – и тихонько притворил дверь. Нет, это было не то, что я искал.
Чем ниже я спускался, тем больше попадалось мне незапертых дверей. За одними стоял густой пар щей, за другими школьники учились кататься на роликах, за третьими обнажённая мокрая женщина шлёпала из ванной за забытым полотенцем. Некоторые двери застыли приоткрытыми, пахло жареной рыбой, крепким одеколоном, кошки тёрлись боками о косяки, студенты переписывали конспекты. Я не понимал, что ищу, но методично медлил у каждого порога, дотрагиваясь до коричневых и чёрных обивок, до золотистых гвоздиков, сличая номера и шрифты, сравнивая кнопки звонков.
На первом этаже все двери колебались в распахнутости, шевелимые порывистыми сквозняками. Я шёл как во сне, заглядывая в тёплые проёмы, наблюдая на вешалках пышные шубы, шерстяные шарфы, узорчатые варежки. Последняя дверь, за углом у лестницы, располагалась боком ко мне, и я не мог видеть, что внутри. Как
E7. Истории зрелости и угасания. О завершённости
Когда мы приступили к вечернему рагу, Хулио пожаловался на постоянно мучающее его чувство незавершённости: сколько бы времени он ни проводил со своей любовью и как бы он его ни проводил, всякий раз потом кажется, что не всё сказал, не всё сделал, что за суетой и вознёй так и не добрался до самого главного.
– Я пробовал много раз, и так, и этак, но всегда в итоге одно, – Хулио горько вздохнул. – А ты, Толик? Ты, женатый на одной женщине много лет, взрастивший с нею двух дочерей, чувствуешь ли ты завершённость и удовлетворение в любви?
Толик поднял брови в знак того, что услышал вопрос и сейчас будет отвечать, и довольно долго дожёвывал с поднятыми бровями. Дожевав, он отпил значительный глоток шампанского, и твёрдо сказал:
– Нет. Всё равно есть незавершённость. Может, нужно помереть вместе?
Валик заметил, что это вряд ли поможет:
– Потому что незавершённость, о которой вы говорите, намного шире: она возникает по отношению и к родным, и к друзьям, и к просто знакомым, а иногда даже и к случайным прохожим. Не замечали?
– И к предметам, – добавил Колик, открывая новую бутылку. – Это же Кант. Ограниченность познания. Ваша завершённость невозможна в принципе.
И тут все дружно посмотрели на меня. Братья застали меня врасплох: я разворачивал конфету, стараясь не шуршать фантиком. Ну! Говори, Ролли!
– В условиях ограниченности познания долг каждого честного человека – отказаться от любви, – сказал я, краснея.
E8. Истории безоблачного детства. О трусости
Однажды в субботу, когда папа сидел в солнечном квадрате у окна, пил кофе, курил сигару и был явно доволен жизнью, мы с братиками прибежали к нему и сказали:
– Папенька, как ты можешь иметь такой счастливый вид, когда в мире столько зла и страданий? Это преступный эгоизм! Это подлость!
Папа покраснел, помрачнел, погасил сигару прямо в кофе и решительно встал:
– Вы правы, дети мои! Вы правы! Пора прекращать подлеть, пришло время действовать!
– Да, папенька, действовать!
– Итак. Ты, Толик, поди сыщи нищих, бездомных и голодных, да побольше, и приведи их сюда, пусть живут в нашем доме. Подаришь им свою одежду и игрушки, а сам ступай в детдом. Вы, Валик и Колик, идите в поликлинику и отдайте себя на органы, спасите жизни тяжело больным. Да глядите не жадничайте! Ты, Хулио, бери маму, води по улицам и предлагай её несчастным, страдающим без женской ласки, горбунам, старикам, извращенцам. И сам предлагаться не ленись. А мы с тобой, Ролли, пойдём на войну, будем бороться за справедливость! Вот тебе винтовка и пули. Ты будешь стрелять за красных, а я за белых, или наоборот.