История России с древнейших времен. Том 16. Царствования Петра I Алексеевича. 1709-1722 гг.

Соловьев Сергей Михайлович

Жалоба такого архиерея, как св. Димитрий, тяжело легла на памяти Мусина-Пушкина. В мае 1707 года Димитрий писал в Москву о своем состоянии: «Часто болею, отчасти и печалию смущаюсь, видя беды священникам, смотря на слезы их; и дом наш год от году оскудевает. Хотя и уповаю на бога, однако при виде их нужды скорблю, потому что естество человеческое, сердобольно сущее, обыкло соболезновать бедствующим». До нас дошло также письмо Димитрия к Иову новгородскому: «Слыша начавшееся у вашего преосвященства еллино-греческое учение тщанием вашим архиерейским, трудолюбием же премудрейших учителей Иоанникия и Софрония Лихудиевых, сильно о том радуюсь, молю бога, да содействует преосвященству вашему и пречестнейшим учителям в том благопотребном деле; ибо что человека вразумляет, как не учение? И Христос господь, хотя сотворить учеников своих учителями всей вселенной, прежде всего отверз им ум разуметь писания. Уподобляешься господу своему, когда, желая иметь людей учительных, разумных в пастве своей, собрал не малое число учеников и предложил им то учение, которое есть начало и источник всему любомудрию, т. е. еллино-греческий язык, которым все мудрые учения распространились по всем народам. Я, грешный, пришедши на престол ростовской паствы, завел было училище греческое и латинское, ученики поучились года два и больше и уже начинали было грамматику разуметь недурно; но, попущением божиим, скудость архиерейского дома положила препятствие, питающий нас вознегодовал, будто много издерживается на учителей и учеников, и отнято все, чем дому архиерейскому питаться, не только отчины, но и церковные дани и венечные памяти. Умалчиваю о прочих поведениях наших. Sat sapienti».

Жаловались архиереи, жаловались и простые священники на небывалые тягости и поборы. В Белгородском уезде один сельский священник говорил другому: «Бог знает, что у нас в царстве стало: Украйна наша пропала вся от податей, такие подати стали уму непостижны, а теперь и до нашей братьи, священников, дошло, начали брать у нас с бань, с пчел, с изб деньги, этого наши прадеды и отцы не знали и не слыхали; никак в нашем царстве государя нет!» Священник читал в постной триоде синаксарь в субботу мясопустную; в синаксаре написано о рождении антихристове, что родится от блуда, от жены скверны и девицы мнимы, от племени Данова; и стал он думать, где тот антихрист родится, не в нашем ли государстве? В это время приходит к нему по знакомству Белгородских полков отставной прапорщик Аника Акимыч Попов; Аника был человек бездомовный, кормился в разных селах, учил детей грамоте. Священник начал

говорить Анике: «В миру у нас стало ныне тяжело, прежние подати берут сполна, да сверх того прибыльщики стали брать с бань, с изб, с мельниц, с пчел деньги, лесов рубить и в водах рыбы ловить не велят, в книгах писано, что антихрист скоро родится от племени Данова». Аника отвечал: «Антихрист уже есть: у нас в царстве не государь царствует, антихрист; знай себе: толкуется Даново племя царским племенем, а государь родился не от первой жены, от другой, так и стало, что родился он от блуда, потому что законная жена бывает первая». Священник заметил: «В книгах писано, что при антихристе людям будут великие тягости, и ныне миру очень тяжко стало, того и жди, что от бога станут отвращать». Игумен Троицкого смоленского монастыря говорил то же, что и нижегородский архиерей, только прямее, не загораживая Петра Мусиным-Пушкиным: «Государь безвинно людям божиим кровь проливает и церкви божии разоряет: куда ему Шведское царство под себя подбить? Чтоб и своего царства не потерял!» В Москве недовольные новыми обычаями и новыми поборами складывали вину на немку Монсову. «Видишь, – говорили они, – какое бусурманское житье на Москве стало: волосы накладные завели, для государя вывезли из Немецкой земли немку Монсову, и живет она в Лафертовых палатах, а по воротам на Москве с русского платья берут пошлину от той же немки». Недовольные настоящим утешали себя будущим: между ними ходили слухи, что наследник также недоволен, что он окружил себя всегдашними представителями недовольных – козаками и ведет борьбу с боярами, потаковниками незаконного царя: «Царевич на Москве гуляет с донскими козаками, и как увидит которого боярина и мигнет козакам, и козаки, ухватя того боярина за руки и за ноги, бросят в ров. У нас государя нет; это не государь, что ныне владеет, да и царевич говорит, что мне не батюшка и не царь».

Одни жаловались на бояр за то, что они потакают новым обычаям, другие жаловались на тех же бояр, доносили на них, что не исполняют указов государевых относительно нововведений. В 1708 году разбросаны были подметные письма, в которых, между прочим, говорилось: «Воеводы посулы великие берут и беглых не высылают, и мы, сироты твои, от того вконец разорились, что с пуста платим; воеводы так поступают ради себя, что за ними беглые крестьяне живут, на твоей, государской, земле премножество много деревень населено дворов по 200 и по 300. Бояре и другому указу твоему непослушны, о русском платье: как ты придешь к Москве, и при тебе ходят в немецком платье, а без тебя все боярские жены ходят в русском платье и по церквам ездят в телогрейках, а наверх надевают юпки, а на головах носят не шапки польские, неведомо какие дьявольские камилавки, а если на ком увидят шайку или фантаж, то ругают и смеются и называют недобрыми женами тех, кто ходит по твоему указу, а в заводе (зачинщица) Алексея Салтыкова жена, князя Петра Долгорукого, Абрама Лопухина, Ивана Мусина, княгиня Настасья Троекурова, Ивана Бутурлина, Тихона Стрешнева, Юрья Нелединского, княгиня Аграфена Барятинская; а брали оне образец (шапкам?) из монастыря Чудова от чернеца Колтычевского. Как царь Федор Алексеевич приказал охабни переменить, и в один месяц переменили и указу его не ругали, а твой указ ни во что ставят, в семь лет не переведут. И так все пропали, что ты наша надежда, государь, не изволишь быть на Москве, лишь только без тебя судьи богатятся, царство твое все разорилось, а они о том велми радуются, что ты идешь вскоре с Москвы, а мы, сироты твои, и пуще все пропадем, что не изволил ничего управить при своем здоровье и им, судьям, за их неправое рассмотрение ничего не учинил. Только и всего указу твоего послушен учинился князь Александр Данилыч – велел всех беглых крестьян выслать. Воистину, государь, бояре твоего указа так не слушают, что Абрама Лопухина, и так в него веруют и боятся его, и он, Абрам, всем завладел, и что он им придумает, так и делают, кого велит обвинить, того обвинят, кого велит оправить, того оправят, кого захочет от службы отставить, того отставят, а кого захочет послать, того пошлют. Да он же, Абрам, был у Алексея Салтыкова (сидевшего в Судном московском приказе), и тут многие были и спросили его, быть ли Троекуровым детям за морем, и он, Абрам, посмеялся: „Еще тот не родился человек, кому нас посылать; разве Абрама Лопухина на сем свете не будет, тогда моим сродникам за море идти; он которых написал сродников моих за море, и я им велел деньги кинуть, на те деньги Меншиковой княгине седла покупят, на чем ей ездить в полках“. А сказывал про то князь Петр Долгорукий, как княгиня ездит верхом, и Анна Даниловна, и всякие слова про них говорили поносные. За ним, Абрамом, и за сродниками его беглых крестьян премножество много и доныне. Воистину нам твое здоровье надобно для того: если мы достанемся ему, вору Абраму, во владетельство, а он чает себе скорого владетельства».

Письмо писал поп Алексей Федоров по приказанию жены Никиты Пушкина. Свидетельствами таких источников, как подметные письма, надобно пользоваться осторожно: они писались преимущественно под влиянием личных отношений; несмотря на то, нельзя необратить внимания на сопротивление московских дам указу о немецком платье; нельзя не обратить внимания на значение Абрама Лопухина, значение, которое основывалось на близости его к наследнику, царевичу Алексею: велико было это значение в настоящем, еще больше грозило стать в будущем…

Мы уже видели, что все эти неудовольствия, выражавшиеся в разных слоях общества, не могли повести ни к какому серьезному сопротивлению действиям правительства в областях центральных; вооруженное восстание могло вспыхивать только на украйнах, в Астрахани, у башкирцев, между козаками; но и тут везде правительство восторжествовало, несмотря на развлечение его сил борьбою с страшным врагом внешним. Расчет Мазепы и Карла XII на сильное неудовольствие в Малороссии на Москву и на царя также оказался неосновательным: народная масса осталась при народном знамени, которое держал Петр; но понятно, что после Полтавы Петр не мог оставить всю власть по-прежнему в руках людей, которые при стремлении к личным целям обращали так мало внимания на народное знамя. Немедленно после Полтавы, 17 июля, в Решетиловке гетман Скоропадский подал царю статьи для утверждения. Первая статья заключала в себе просьбу об утверждении и сбережении всех прав, вольностей и порядков войсковых. Царь отвечал, что эти права, вольности и порядки подтверждены им генерально при поставлении гетмана в Глухове и теперь он обещает ненарушимо содержать их по милости своей; обстоятельные статьи дадутся гетману после, ныне же это невозможно по неимению времени и послучаю похода государева в Польшу. Во второй статье гетман просил, чтоб в случае не генерального похода, а выступлений только части малороссийского войска на службу наказный гетман был независим от генералов и офицеров, чтоб они не возили впредь козаками дров, сена и не заставляли их пасти рогатый скот и коней, как то бывало прежде. Царь отвечал, что нельзя наказным гетманам не быть под командою великороссийских генералов; но генералам будет настрого приказано не употреблять козаков никуда, кроме войскового дела, в случае непослушания генералов этому приказу наказные обязаны доносить государю, и преступники подвергнутся жестокому гневу царскому. В третьей статье гетман просил, чтоб великороссийские воеводы, где они на прежних местах останутся, ни в какие распорядки и дела городские и полковые не вмешивались, а присматривали бы только за замками, да чтоб малороссиян, рассвирепевших и законной власти непокорных, к себе на службу не принимали; не обижали бы обывателей и расправы без малороссийской старшины сами не чинили. Также чтоб были выведены гарнизоны, в некоторых малороссийских городах вновь помещенные, потому что неприятель побежден и нет уже его больше в Малороссии. Ответ: Воеводам дано будет повеление, чтоб они, без указу, до малороссиян притязаний не имели, вольностей их не нарушали, в суды и расправы не вмешивались; а если будет какое важное дело до малороссиянина, то розыск и справедливость чинили бы с согласия полковников и старшины, не включая в это постановление государственных дел, измены и т. п. Что касается до гарнизонов, то они выведены отовсюду, кроме Полтавы, потому что большая часть городов Полтавского полка были замешаны в бунт запорожский. В четвертой статье гетман просил, чтоб на козацких дворах никто из великороссиян не становился самовольно, а посланникам квартиры указывали бы старшины городовые или сельские, «бо чрез тое вольность козацкая, за которую едино тылько служат, нарушается». Царь отвечал, что самовольно ставиться на козацких дворах будет строго запрещено; в случае же неповиновения со стороны великороссиян козаки должны жаловаться находящемуся при гетмане ближнему стольнику Андрею Петровичу Измайлову, а в Киеве и вблизи его – воеводе князю Дм. Мих. Голицыну. В пятой статье гетман просил, чтоб великороссияне не брали самовольно подвод, не уводили лошадей, взятых в подводу, как это случалось несколько тысяч раз, чтоб не вымышляли допросов на ратушах, «бьючи и мордуючи людей», и чтобы великороссийские войска при переходах не обижали обывателей. Ответ: Государь даст приказание, чтоб постою без крайней нужды у козаков не было, а что в прежней статье к лицу государя выражено, что козаки служат за одну козацкую вольность, того писать не надлежало: весь народ довольно испытал царские милости; он пользуется и ныне привилегиями и вольностями, притом государь освободил его от шведов, от Мазепы и от тиранства, погибели и разорений польских, турецких и татарских. В шестой статье заключалась просьба об увольнении от походов по причине крайнего разорения жителей. Государь уволил на лето 1709 года, кроме крайней нужды и некоторого числа, по требованию обстоятельств. В седьмой статье говорилось: хорошо, что проклятые запорожцы чрез измену утратили Сечь, но малороссияне пользовались оттуда солью, рыбою и зверями: просим, чтоб позволено было нам ездить туда за добычею и чтоб ни каменнозатонский воевода, ни гарнизон не делали промышленникам обид и препятствий. Ответ: На этот счет будет сделано распоряжение после, а теперь нельзя, потому что под этим предлогом бунтовщики запорожцы могут вгнездиться на прежних местах и устроить собрания бунтовщицкие. Осьмая статья: «Один проклятый Мазепа с малым числом единомышленников изменил вашему величеству, а на всех нас, непоколебимых в верности, лежит досада и порок: нас называют изменниками». Ответ: О том уже было запрещение, и ныне оно строго подтвердится. Девятая статья: «Бьем челом, чтоб указы не от многих в Малороссию были посылаемы и не в полки, а единственно от вас, великого и всенадежно милостивого государя, и к одному только гетману, он же их будет рассылать куда следует». Ответ. Указы будут посылаться в Малороссию прямо на имя одного гетмана и только из приказа Малой России и от министров его величества.

В январе 1710 года царь дал гетману грамоту с подтверждением пунктов, «на которых приступил под высокодержавнейшую руку отца нашего гетман Богдан Хмельницкий». Через месяц настрого было запрещено войсковым людям брать в Малороссии подводы сверх указного числа, ставиться самовольно на козацких дворах и вымогать излишние кормы и питье, велено довольствоваться тем, что дадут. «Также дабы отнюдь никто не дерзал наших верных подданных малороссийского народа людей изменниками называть. Ежели же кто сему нашему указу явится в чем преслушен, и за то учинен будет офицерам воинский суд и по тому достойное наказание, а рядовым жестокое наказание». Верных подданных запрещено называть изменниками, ибо один Мазепа изменил с малым числом единомышленников, по Мазепа изменил, его предшественники изменили также или по крайней мере были обвинены в измене своими. Чтоб предотвратить на будущее время измену и ложные обвинения в ней, верным средством было поставить подле гетмана великороссийского чиновника, который бы отвечал за его поведение и не давал места крамоле. Жаловаться на такое средство было нельзя, оно оправдывалось необходимостью, а между тем это был шаг к уничтожению сана гетманского, ибо власть гетмана стеснялась присутствием этих очей и ушей царских.

Ближнему стольнику и наместнику суздальскому Андрею Петровичу Измайлову поручено было находиться при гетмане для управления, по общему с ним совету, делами великого государя по случаю бывшего возмущения в Малороссийском краю и бунта запорожцев; ему было наказано стараться вместе с гетманом о сохранении тишины и благоустройства в Малороссии посредством поимки всех возмутителей; препятствовать вооруженною рукою запорожцам селиться вновь в Сечи или в другом каком месте; иностранных посланцев принимать вместе с гетманом, доставлять к государю привозимые ими письма и без высочайшего соизволения не отвечать, равно и козацких посольств никуда не отправлять; смотреть, чтоб гетман без указа государева никого из старшин и полковников не отставлял и чтоб избирались они с общего совета и с утверждения царского; препятствовать принятию в службу поляков и других иноземцев; наблюдать, чтоб гетман никого не казнил без воли царской; описать все имение изменников и прислать ему ведомость; впредь гетман не должен маетностей и земель ни давать, ни отнимать ни у кого без царского соизволения, за усердную же службу назначать земли с общего согласия генеральных старшин и потом представлять об этом государю; гетману иметь свое пребывание в Глухове; с городов в Полтавском полку и в других, замешанных в измене Мазепиной, взыскать в казну по два ефимка с каждого двора, в случае неплатежа разорить их до основания, подобно Батурину; истребовать от гетмана и полковников подробную ведомость о войсковых доходах. Кроме этого наказа Измайлову был дан еще тайный: иметь неослабное смотрение за поступками гетмана, старшины и полковников и препятствовать им сноситься с турками, татарами, поляками, шведами и с изменниками-козаками; в случае же измены или народного возмущения требовать пособия от воеводы киевского и от других соседних, а для скорейшего прекращения всякого беспорядка употреблять пехотные великороссийские полки, данные ему в команду и находившиеся прежде при Мазепе. Проведать тайно, сколько прежде собиралось и теперь собирается доходов для гетмана, генеральной старшины, полковников и прочих урядников. Узнавать из разговоров и обхождения, кто из старшин и козаков более привержен к государю и какого уряда достоин. Но Измайлов, несмотря на то что сумел ужиться с гетманом, недолго, однако, при нем оставался, потому что имел неосторожность подписать вместе с Скоропадским увещательную грамоту к запорожцам. «И то мне зело удивительно, – писал Головкин гетману, – чего ради то он учинил, ибо ему того чинить ненадлежало, но вашей милости, яко гетману Войска Запорожского, таковые универсалы и прочие дела, надлежащие к управлению малороссийского народа, одному надлежит подписывать». В сентябре 1710 года Измайлов был отозван, и вместо его велено быть при гетмане думному дьяку Виниусу и стольнику Федору Протасьеву для советов о государевых делах. Гетман, узнавши, что Измайлова хотят переменить, просил Головкина, чтоб оставили его при нем по-прежнему, уверяя, что живет с Измайловым согласно, очень доволен его благоразумными советами. Желая успокоить гетмана, Головкин писал ему: «О отозвании господина Измайлова уже указ определился, отчасти по преждебывшему собственному прошению и нужд его домовых и скудости; и определены вместо его при вас для потребного советования думный дьяк господин Виниус купно с стольником Федором Протасьевым, которые вашей вельможности довольно знаемы яко суть люди искусные и неважные и которым приказано будет, дабы с вашею вельможностию во всем поступали нисходительно и вашей вельможности и советы и делами вспомогали, и уповаю, что ваша вельможность оными весьма контент будете». Присутствие при гетмане великороссийских чиновников, одного, потом двоих, разумеется, не могло не возбудить неудовольствия в Малороссии, не могло не возбудить опасения за существующий порядок. В феврале 1710 года киевский воевода князь Дмитрий Михайлович Голицын писал Головкину: «Сказывал мне бывший чигиринский сотник Невенчанный: когда ехал он из Москвы, то на дороге встретил гетманского посланца, отвозившего к государю дичину. Этот посланец спрашивал его: на Москве что делается? А у нас на Украйне слышно, что государь хочет украинских всех людей перевесть за Москву и на Украйне поселить русских людей. Москва лучшие города наши хочет себе побрать. Что наши и за вольности? Министр, который при гетмане, всякое письмо осматривает. Дурно сделал гетман Мазепа, что не объявил о своем деле всей старшине и посполитым людям. Теперь гетман просил всю старшину, чтоб потерпели какие ни есть тягости от русских людей до весны, пока выйдут в поле, а как в поле выйдут, тогда будут писать к государю, чтоб их вольности по-прежнему были; а если государь тем их не пожалует, то иное будут думать. Невенчанный спросил у того же посланца, не пришли ли запорожцы с повинною к государю? И тот отвечал: „Разве будут дураки, что пойдут; они хорошо делают, что Орду поднимают; а как Орду поднимут, то вся Украйна свободна будет, а то от Москвы вся Украйна пропала“. Тот же Невенчанный объявил, что встретились с ним два запорожца, шедшие с повинною к государю, и сказывали: „Все запорожцы для того нейдут с повинною к государю, что из Украйны дали им знать: если вы пойдете, то все пропадете, заключайте союз с татарами и освобождайте нас, потому что мы все от Москвы пропали“».

Голицын, донося об этом канцлеру, предлагал свое мнение, как надобно поступать в Малороссии. Если, писал он, турки не объявят войны, то черкасы ничего не могут сделать. Для нашей безопасности на Украйне надобно прежде всего посеять несогласие между полковниками и гетманом: не надобно исполнять всякие просьбы гетмана, особенно когда будет просить наградить кого-нибудь деревнями, мельницами или чем-нибудь другим; которые были в измене и произведены в чины, тех отставить и произвесть на их место тех, которые хотя малую службу к государю показали. Когда народ узнает, что гетман такой власти не будет иметь, как Мазепа, то надеюсь, что будут приходить с доносами. При этом доносчикам не надобно показывать суровости: если двое придут с ложью, а суровости им не будет показано, то третий и с правдой придет, а гетман и старшина будут опасаться. Слышу, целым полком доводят на полтавского полковника измену, что делал после баталии (Полтавской), и слышу, что гетман полковника защищает; по моему мнению, вам надобно взять себе кого-нибудь из этих доносчиков и персонально допросить, именно Черныша, который посылан был в Крым в измену Мазепину; думаю что обнаружилось бы что-нибудь и о запорожцах. Был я в Глухове и виделся с гетманом, были мы немного пьяны: и из слов гетманских не мог я выразуметь ничего доброго; всякими способами внушает злобу на тех, которые хотя мало к нам склонны. Слышал я, гетман хочет просить у государя или просил, чтоб ему дали Умань; быть может, он писал, что Умань местечко малое, но это место большое и соседнее с степью, в городе с уездом будет людей тысяч с пять или шесть; по моему мнению, ему Умани давать не следует, пусть живет со всеми своими делами у нас в середине, не в порубежных местах. Умань на границе степи, нагайским татарам, кочующим по сю сторону Днестра, и запорожцам пристанище, беспрестанно татары из Очакова приезжают туда покупать скотину, а уманцы к ним в Очаков ездят, возят лубья, доски и уголья. Гетман, думаю, многократно писал к вам жалобу на Палея: ему хочется выжить его из порубежных городов и на его место послать кого-нибудь от себя; знаю и то, что если еще не писал, то вперед будет писать к вам жалобу на чигиринского полковника Галагана и на Бреславского: хочется ему, чтоб их не было или чтоб были в его воле, потому что они сравнительно с другими к нам склоннее. Теперь от него в Корсуне полковником Кандыба, который был в измене, и Мазепа из Ромна послал его в Корсунь в полковники; я, узнав об этом, перестерег и не допустил его; ему негде было деться, пришел ко мне своею волею, я послал его к гетману, и тот сейчас отправил его в полковники туда же, куда и Мазепа посылал; а я думаю, что от него, кроме плутовства, нельзя ждать никакого добра; хорошо, если б на его месте был другой с нашей стороны. Как прежде я вам писал, так и теперь повторяю: необходимо, чтоб во всех порубежных городах были полковники несогласные с гетманом; если будут несогласны, то дела их все будут нам открыты.

Подозрительность киевского воеводы относительно порубежных полковников будет понятна, если вспомним, что в Бессарабии при войске шведского короля находился козацкий отряд под начальством гетмана обеих сторон Днепра Войска Запорожского. Мазепа, убежавший с Карлом XII в турецкие владения, продолжал носить этот титул; Петр хотел добыть в свои руки изменника: отъезжая из-под Полтавы, он поручил Головкину велеть Пиперу написать к своему королю письмо о размене его, Пипера, на Мазепу. Головкин немедленно призвал Пипера, письмо было отправлено, но желанного ответа не последовало. Толстой в Константинополе хлопотал о выдаче Мазепы как изменника, и также понапрасну. 22 сентября 1709 года Мазепа умер и похоронен в Варнице, близ Бендер; пошел слух, что, боясь попасться так или иначе в руки царя, он отравил себя; но по другим, более вероятным известиям, он умер от старости, усталости и горя. Только в апреле следующего 1710 года решено было, чтоб козаки, бежавшие с Мазепою, выбрали вместо его нового себе гетмана.

Выбран был Филипп Орлик, и написан был договор между ним и его избирателями. Договор начинается возгласами о древнем могуществе козацкого народа, который одно и то же, что козары, гроза империи Восточной, и один из императоров греческих должен был выдать дочь свою за кагана козарского, т. е. за предводителя козаков. Потом Болеслав Храбрый и Стефан Баторий подчинили козаков своему игу; гетман Богдан Хмельницкий освободил их от этого ига с помощью шведского короля Карла Х и крымского хана. Освобожденная Малороссия соединилась с единоверным государством Московским, которое, однако, посягнуло на права и вольности козацкие, вследствие чего гетман Мазепа и отдался в покровительство шведскому королю. Первым условием договора с новым гетманом козаки постановили нетерпимость никакой чуждой религии, преимущественно иудейской; потом требуют усиления способов для русского юношества обучаться свободным наукам, восстановления прежних отношений между киевским митрополитом и константинопольским патриархом; постановляется, чтоб Малороссия находилась в покровительстве шведском и союзе крымском на том основании, что народ козарский, или козацкий, ведет происхождение свое от храбрых и непобедимых готов; постановляется, что гетман должен созывать раду три раза в год: о Рождестве Христове, о Пасхе и о Покрове; гетман не имеет власти наказывать никого из Войска без согласия старшин, постоянно при нем находящихся; управление финансами вверяется генеральному казначею; гетман не имеет права назначать войсковых чиновников, которые выбираются свободными голосами, однако не без согласия гетмана. Карл XII утвердил эти условия и избранного гетмана Орлика, который говорил ему за это речь, блестящую по тогдашним понятиям, например: «Мне ли, новому Атласу, суметь поддержать на плечах своих обрушивающуюся твердыню Русского отечества? Мне ли, неопытному аргонавту, направить обуреваемый российский корабль к золотым островам? Мне ли, новому Тезею, вывести стрегомую московским драконом Ариадну, нашу родину, из лабиринта страшного рабства на прежнюю свободу?» и проч.

Новый Тезей не мог вывести своей Ариадны из лабиринта; но он мог, наоборот, ввести ее в лабиринт смут, и царь послал в Малороссию своего человека, который бы вместе с гетманом старался о сохранении тишины и благоустройства. Для тех же целей в областном управлении Великой России еще прежде произведена была важная перемена, в конце 1708 года она была разделена на 8 губерний: Московскую, С. – Петербургскую, Киевскую, Смоленскую, Архангельскую, Казанскую, Азовскую и Сибирскую. Управителями были назначены: в Московскую – боярин Тихон Никитич Стрешнев, в С. – Петербургскую – князь Меншиков, в Киевскую – ближний стольник князь Дм. Мих. Голицын, в Смоленскую – боярин Петр Самойлович Салтыков, в Архангельскую – ближний стольник князь Петр Алексеевич Голицын, в Казанскую – боярин Петр Матв. Апраксин, в Азовскую – адмирал Федор Матв. Апраксин, в Сибирскую – московский комендант князь Матв. Петр. Гагарин. Одною из главных обязанностей новых управителей было доставление в Москву сполна доходов, собиравшихся в их губерниях. 27 января 1710 года государь велел в первый раз сличить приход с расходом: оказалось во всех губерниях доходу 3051796 рублей; по табелям губернаторским средних доходов 3016590; из общего сложенного трех годов перечня треть 3133879. Расход на армию простирался до 1252525 рублей; на флот – до 444288; на разные посольские дачи – до 148031; на артиллерию и припасы – до 221799; рекрутам – 30000; на оружейные дела – 84104; гарнизонным служителям – 977896; на разные дачи (царицам, царевичу, царевнам, на дворцовые расходы, аптекарского чина людям, на покупку лекарств, духовенству, русским пленным в Стокгольме, приказным, мастеровым и дворцовым людям, кормовщикам, ружникам, ямщикам, на постройки) – 675775, итого: 3834418. Сумма прихода разделялась по губерниям таким образом: на Московскую – 1140097 рублей; на Петербургскую – 336627; Киевскую – 114857; Смоленскую – 83258; Архангельскую – 374276; Казанскую – 600000, Азовскую – 154933; Сибирскую – 222080.