История России с древнейших времен. Том 16. Царствования Петра I Алексеевича. 1709-1722 гг.
Шрифт:
Мнения на военном совете могли быть высказаны именно таким образом; большинство и вместе с ним Петр могли иметь сильное побуждение желать продолжения похода; мы видели, что побуждало царя спешить в турецкие владения: надежда, что при появлении его здесь христианское народонаселение встанет и войско султаново, окруженное со всех сторон врагами, исчезнет. С другой стороны, возбудив надежды христианского народонаселения, обмануть эти надежды, остановившись на Днестре, было очень тяжело для Петра: Молдавия уже объявила себя за Россию, что будет с нею, когда царь не появится с главным войском и отзовет Шереметева, который один не мог держаться в Молдавии? Несмотря, однако, на такие сильные побуждения к продолжению похода, Петр не предпринял дальнейшего движения, не обеспечив себя насчет продовольствия. 13 июня от места Сороки он писал Шереметеву: «Когда я сюда с гвардиею пришел, то обрел зело мало провианта, а именно только на пять дней; того ради немедленно просим дать ведать, а именно в три дни, и от сего числа, есть ли у вас на всю пехоту, буде не хлеба, то хотя скота, недель на шесть, а буде хотя теперь нет, однако ж надеетесь конечно получить; и когда сие получим, то тотчас пойдем к вам; буде же не можете на всю пехоту сыскать, то дайте знать, на коликое число можете сыскать, такое число и пошлем к вам пехоты, дабы, ведчи, не поморити. Паки скорого прошу ответа, ибо не можем здесь долее
По удовлетворительным известиям от Шереметева, войско двинулось. Фельдмаршал писал, что ему нужны деньги для покупки провианта; царь отвечал ему 20 июня от речки Кейнора: «Денег наперед послать трудно для опасения от неприятеля; а мы, как возможно, поспешаем и чаем быть на Прут, Аларт – завтра или послезавтра, а мы дни в три или кончае в четыре; и когда будем на Прут, тогда можем послать к вам деньги, для чего просим, дабы на Пруте, где первый стан наш будет, несколько скота пригнать для солдат; впрочем, иного писать не имею, точию зело желаем как наискорее вас видеть и, войско совокупи, прося у праведного судии милости, искать неприятеля». На другой день Петр написал Шереметеву: «Понеже мы уже по известию от вас видим, что вам дале итить, не случась с нами, опасно и никакой пользы нет: того ради рассуждаем мы за благо чтобы вы с корпусом своим далее не шли, но, став где в удобном месте у Прута, дожидались нас, и мы к вам походом своим, елико возможно, поспешаем. А меж тем пошлите партию от себя с добрым командиром тысячах в трех регулярной кавалерии и, сколько пристойно, нерегулярной к Мултянской земле (Валахии) и пишите с ними от себя, тако ж Саве (Рагузинскому) велите писать с общего согласия с господарем и с Кантакузиным, призывая их, чтоб по обещанию своему к нам пристали; а меж тем велеть купить провианта, и буде провианта не могут весьма получить, то хотя и скота по последней мере на все войска недели на две или сколько возможно, ценою не гораздо дорогою, для чего с ними послать денег. Буде же станут мултяны отговариваться, что не могут пристать, то объявить, что мы из того увидим их самое неприятельство, и велеть в таком случае тому командиру, посылая, брать самим в Мултянской земле хлеба и скота, сколько могут получить безденежно, только чтоб ничего не грабили».
Ночью на 24 июня Петр достиг Прута и, оставив здесь войско, на другой день отправился в Яссы, куда приехал в тот же день. Кантемир встретил его за городом, жена его и дети встретили царицу. Господарь произвел благоприятное впечатление на Петра, показался «человеком зело разумными в советах способным». В Яссы приехал из Валахии великий спафарий Фома Кантакузин и объявил, что он и весь народ в их земле верен царю и как скоро русские войска явятся в Валахии, то все к ним пристанут; но господарь Бранкован не склонен к русской стороне, потому что очень богат и не хочет поставить себя в затруднительное и опасное положение, поэтому он, Кантакузин, с согласия народа, но без ведома господарского тайком приехал в Яссы. Надежды Петра увеличились робостию врагов; султан поручил иерусалимскому патриарху Хрисанфу снестись с Бранкованом, чтоб тот предложил мир царю. Петр отверг предложение, «ибо тогда частию не поверено, паче же того ради не принято, дабы не дать неприятелю сердца». Взявши с собою Кантемира и Кантакузина. Петр поехал к войску на Прут, где 27 июня праздновалась Полтавская годовщина стрельбою из 60 пушек и из ружей. На другой день у Головкина собрался генеральный военный совет: главный вопрос был, как помочь недостатку в провианте. Мало его собрано в опустошенной саранчою Молдавии. Вследствие этого положено было со всем войском переправиться за Прут и идти вниз по правой стороне до урочища Фальчи, потому что ниже этого места по причине великих болот неприятелю трудно или и совершенно невозможно было переправиться; от урочища Фальчи войско должно было идти лесами к реке Серету, за которою, как все уверяли, у турок собрано много съестных припасов, и лежат по деревням около Браилова безо всякой обороны. Чтоб захватить поскорее эти запасы и принудить Бранкована открыто пристать к русской стороне, отправлены были в Валахию генерал Ренне и бригадир Чириков с конницею, с ними отправлены были универсалы, возбуждавшие валахов к восстанию; Ренне и Чириков должны были идти к Браилову и, овладевши запасами, возвратиться к Галацу, где назначено было соединение их с главною армиею. «Хотя и опасно было, однако же, дабы христиан, желающих помощи, в отчаяние не привесть на сей опасный весьма путь, для неимения провианта позволено». Ренне с Чириковым отправились 30 июня, а главная армия перешла Прут и шла в назначенном направлении до 7 июля, несмотря на известие, что хан перешел реку сзади. 7 июля, в шестом часу пополудни, генерал Янус, шедший впереди войска мили за три, дал знать, что визирь у Прута и янычары уже переправляются через реку. Петр послал указ Янусу, чтоб отступал для соединения с главной армиею к Ренне, чтоб также немедленно шел назад, захватив с собою провианта, сколько мог собрать. Янус, получив указ, начал двигаться назад, несмотря на наступление турок, успел привести свой отряд без урона. За ним по следам явился неприятель и, несмотря на то что был встречен сильным огнем, до самого вечера не переставал нападать на русских, а ночью стал по горе. У русских в эту ночь был генеральный совет: рассуждали, что в провианте и конских кормах сильный недостаток, конница ушла с генералом Ренне, неприятель в превосходном числе: всего турецкого войска было 119665 да татар 70000, а у русских – только 38246. Положено было отступать, и рано утром двинулись назад вверх по Пруту, неприятельская конница преследовала отступавших, но без пользы для себя. 9 июля пополудни войско достигло места, носившего название Новое Станелище: здесь расположили обоз к реке, и войско стало около него в линию; к вечеру явилась неприятельская пехота и артиллерия и стала к горе, от русской линии с версту; неприятель занял также и другой берег реки. Турецкая пехота и конница наступала прежестоко, бой продолжался до ночи, но неприятель нигде не мог
Положение русского войска было отчаянное: оно было истомлено битвою и зноем, съестных припасов оставалось очень немного, помощи ни откуда. Но и визирь находился в затруднительном положении: янычары, испуганные отчаянным сопротивлением русских, потерявши 7000 человек своих, решительно отказались возобновить нападение 10 числа и кричали, чтоб визирь исполнял приказание султана – Поскорее заключил мир; кроме того, получено было известие, что генерал Ренне занял Браилов. 10 июля за хваченные в плен турки объявили, что визирь желает вступить в мирные переговоры. Это объявление подало русским слабую надежду выйти мирным путем из своего ужасного положения.
К визирю отправился трубач с письмом от фельдмаршала Шереметева: «Сиятельнейший крайний визирь его салтанова величества! Вашему сиятельству известно, что сия война не по желанию царского величества, как, чаем, и не по склонности салтанова величества, но по посторонним ссорам; и понеже ныне то уж дошло до крайнего кровопролития, того ради я заблагорассудил вашему сиятельству предложить, не допуская до той крайности, сию войну прекратить возобновлением прежнего покоя, который может быть ко обеих стран пользе. Буде же к тому склонности не учините, то мы готовы и к другому, и бог взыщет то кровопролитие на том, кто тому причина, и надеемся, что бог поможет нежелающему. На сие ожидать будем ответу и посланного сего скорого возвращения»
Ответа от визиря не было; послано другое письмо, опять от имени Шереметева: «Послали мы сего дня к вашему сиятельству офицера с предложением мирным, но еще респонсу никакого по се время на то не восприяли: того ради желаем от вас как наискорей шей резолюции, желаете ли оного с нами возобновления мирного, которое мы с вами можем, без дальнего пролития человеческие крови на полезнейших кондициях учинить. Но ежели не желаете, то требуем скорой резолюции, ибо мы с стороны нашей ко обоим готовы и принуждены восприять крайнюю резолюцию, однако сие предлагаем, щадя человеческого кровопролития, и будем ожидать несколько часов ответу».
На это второе письмо визирь прислал ответ, что он от доброго мира не отрицается и чтоб присылали для переговоров знатного человека. Того же десятого июля отправлен был подканцлер Шафиров с тремя переводчиками и подьячим, а для пересылок отправились с Шафировым генерального шквадрона ротмистр Артемий Волынский да сын обер-комиссара Петра Бестужева Михайла Бестужев, служивший волонтером при армии. Петр дал Шафирову следующую инструкцию: «В трактовании с турками дана полная мочь г. Шафирову, ради некоторой главной причины, которое дело его не только с моей воли, но и всех, и суть истинна: 1) туркам все городы завоеванные отдать, а построенные на их землях разорить, а буде заупрямятся, позволить отдать. 2) Буде же о шведах станут говорить, чтоб отдать все завоеванное, и в том говорить отданием лифляндов, а буде на одном на том не могут довольствоваться, то и прочие по малу уступать, кроме Ингрии, за которую, буде так не захочет уступить, то отдать Псков, буде же того мало, то отдать и иные провинции, а буде возможно, то лучше б не именовать, но на волю салтанскую положить. 3) О Лещинском буде станут говорить, позволить на то. 4) Впрочем, что возможно, салтана всячески удовольствовать, чтоб для того за шведа не зело старался». При этом царь позволил Шафирову обещать визирю и другим начальным лицам, в ком сила есть, большие суммы денег, а именно: визирю – 150000 рублей, кегае его – 60000, чаушбаше – 10000, янычарскому аге – 10000; секретарю, переводчику и прочим обещаны также большие дачи. Между тем весь генералитет и министры по последней мере положили на совете: «Ежели неприятель не пожелает на тех кондициях быть довольным, а будет желать, чтоб мы отдались на их дискрецию и ружья положили, то все согласно присоветовали, что итить в отвод подле реки».
Шафиров дал знать, что хотя турки и не прочь от мира, но проволакивают время. На это Петр написал ему И июля: «Я из присланного слова выразумел, что турки хотя и склонны, но медленны являются к миру: того ради все чини по твоему рассуждению, как тебя бог наставит, и ежели подлинно будут говорить о миру, то ставь с ними на все, чего похотят, кроме шклявства, и дай нам знать конечно сегодни, дабы свой десператной путь могли с помощию божиею начать. Буде же подлинно склонность явится к миру, а сегодни не могут окончить договора, то б хотя то сегодни сделать, чтоб косить за их траншаментом». В тот же день Шафиров возвратился в русскую армию с следующими условиями: 1) отдать туркам Азов в таком состоянии, как он взят был; новопостроенные города – Таганрог, Каменный Затон и Новобогородицкий на устье Самары разорить, а пушки из Каменного Затона отдать туркам. 2) В польские дела царю не мешаться, козаков не обеспокоивать и не вступаться в них. 3) Купцам с обеих сторон вольно проезжать торговать, а послу царскому впредь в Цареграде не быть. 4) Королю шведскому царь должен позволить свободный проход в его владения, и если оба согласятся, то и мир заключить. 5) Чтоб подданным обоих государств никаких убытков не было. 6) Все прежние неприятельские поступки предаются забвению, и войскам царского величества свободный проход в свои земли позволяется. Но до подтверждения мирных договоров и до исполнения с царской стороны всех обязательств подканцлер Шафиров и сын фельдмаршала Шереметева Михаил Борисович, полковник астраханского полка, должны оставаться в Турции.
Шафиров был немедленно же отправлен назад в турецкий обоз, чтоб поскорее заключить мир на этих условиях. Договор был написан и скреплен 12 июля. Шафиров дал знать Петру, что русское войско может беспрепятственно выступить из лагеря.
Легко представить себе радость русских, когда они узнали о заключении мира; радость была тем сильнее, чем меньше было надежды на такой исход. «Если бы, – говорит один из служивших в русском войске иностранцев, – если бы поутру 12 числа кто-нибудь сказал, что мир будет заключен на таких условиях, то все сочли бы его сумасшедшим. Когда отправился трубач к визирю с первым предложением, то фельдмаршал Шереметев сказал нам, что тот, кто присоветовал царскому величеству сделать этот шаг, должен считаться самым бессмысленным человеком в целом свете, но если великий визирь примет предложение, то он, фельдмаршал, отдаст ему преимущество в бессмыслии».
У войска, у офицеров и генералов радостное чувство не могло очень уменьшиться и после, когда прошло первое впечатление. Но другое было с царем. Прийти с тем, чтоб своим появлением поднять все христианское народонаселение, прогнать турок из Европы или по крайней мере предписать им мир; вместо того заключить позорный мир, отказаться от Азовского моря, от южного флота, который стоил таких трудов и издержек. Как освободиться от упреков, зачем небольшое войско заведено так далеко в чужую сторону, без обеспечения насчет продовольствия, по слухам, что народонаселение примет русских как освободителей? Зачем повторена была ошибка Карла XII, который с такими же надеждами на козаков вошел в Малороссию? И все это бесславие после «преславной виктории»! Петр привык уже писать к своим письма с известиями о победах; а теперь о чем он должен известить их?