История России в занимательных рассказах, притчах и анекдотах IX - XIX вв
Шрифт:
Миша и его товарищи уже слышали бой барабана и крик: «Ужинать!», уже другие мальчики убежали к костру, откуда вкусно запахло кашей, а они все еще крутились вокруг палатки, укрепляя ее остов, натягивая веревки и поглубже забивая в землю колышки. Наконец, все вроде было готово, и Миша со своими новыми друзьями тоже побежал к костру.
О, какой необыкновенно вкусной оказалась солдатская каша! Миша не только выскреб ее ложкой всю до донышка, но еще и собрал остатки хлебной коркой. Он не однажды видел, что так поступали дворовые и мужики в Федоровском. Все они до капельки съедали щи, до крупинки — кашу, а хлебные крошки обязательно
«Вот так и я нынче», — подумал Миша. И потому что он всегда старался понять, отчего происходит то или другое с ним самим или с другими людьми, подумал: «А почему и я сегодня ел кашу, как мужик, и даже котелок вычистил коркой?»
И вдруг понял.
Миша вырос не в бедной семье. И, казалось, могла ли его удивить обыкновенная, к тому же чуть подгоревшая каша? А ведь вот — не только удивила, но даже восхитила.
И произошло это оттого, что сегодня, прежде чем опуститься у костра на теплую землю и получить в только что выданный ему солдатский котелок черпак каши, Миша много и упорно трудился.
А пролежи он целый день на боку в садовой беседке или у себя в комнате, разве показалась бы каша такой вкусной? Нет, конечно.
Потому что если человек здоров, то есть ему не хочется только потому, что он перед тем не работал, а ленился и бездельничал.
А сегодня Миша устал и наработался так, как каждый день работали и уставали крестьяне и солдаты. Оттого и аппетит у него сегодня был таким же, как и у них, и даже ел он не как хорошо воспитанный мальчик из дворянской семьи — ложкой с тарелки, — а как крестьянский паренек или солдат-новобранец — хлебной коркой из котелка.
А вскоре после ужина, когда уже закатилось солнце и на темное небо выплыл золотой кораблик месяца, Миша услышал первый крик медной военной трубы, увидел, как тотчас же отовсюду побежали к палаткам кадеты. Последний кадет, пробегая мимо новеньких, проговорил-пропел, подражая трубе: «Спать-спать! По-палаткам!» И нырнул под полог своей палатки, стоявшей неподалеку от Мишиной.
Миша едва улегся на тюфяк, набитый свежим сеном, как тут же уснул. А под утро приснился ему сон, который запомнил он на всю жизнь...
Снилось Мише, будто пришла к нему маменька. Он плохо помнил ее, потому что маменька умерла, когда было Мишеньке три года. Маменька была ласкова, но серьезна и грустна. На ней была надета длинная белая шаль, и маменька вдруг сняла ее и плавно развернула. Шаль побежала из рук маменьки, коснулась пола и стала развертываться и убегать все дальше и дальше, застилая сначала пол, а потом и порог, шла от порога в дальнюю даль. И вот уже шаль слилась с дорогой и скрылась за горизонтом.
«Ступай, Мишенька, — сказала маменька, — дай Бог, чтобы твоя дорожка была чиста да ровна, как моя шаль», — и исчезла. А вместе с нею исчезла и ее шаль.
А Миша взглянул под ноги и увидел дорогу — узкую, каменистую, черную. «Неужели моя дорога будет столь коротка и трудна?» — подумал он и оглянулся, надеясь, что маменька где-то здесь, где-то рядом и ответит ему.
Однако маменька не появилась, но ответила ему откуда-то издалека. «Гляди, сынок, — сказала маменька, — вот она, твоя дорога». И Миша увидел вдруг дальние дали, реки, бегущие поперек его пути, густые леса, пропасти, высокие и крутые горы, вершины которых терялись в облаках. А еще выше, в разрывах облаков, над вершинами гор, Миша увидел стаю
...Миша проснулся от громкого крика трубы, звавшей кадетов на первую утреннюю поверку, на первое построение. Он быстро оделся и выскочил из палатки. Над лагерем вставало солнце. Миша взглянул на него, вспомнил только что приснившийся сон и подумал: «Солнце уже встало, и, наверное, скоро прилетят сюда и мои орлы».
А потом всех новичков выстроили и повели в баню. Когда они закончили мыться, каждому из них выдали мундир — тот самый — красно-черный, а сверх того шляпу, башмаки, чулки и пояс.
Обратно повели строем, под настоящий барабан. И хотя строй был еще нечетким и ломким, каждый из них старался идти в ногу с другими.
Так началась очень трудная и очень почетная военная дорога — дорога победы, по которой Михаил Кутузов шел всю свою жизнь. В конце жизни он стал фельдмаршалом. Тогда-то и прилетели к нему его орлы — орлы из бронзы и мрамора, — и опустились на памятники русским солдатам и офицерам, которые прошли под его командованием пол-России и пол-Европы.
А орла всегда называли царем птиц. И у всех народов изображение орла означало победу.
’анкт-Петербургскую ар-
тиллерийскую и инженерную школу, когда Миша Кутузов в ней учился, некоторые называли по-старинному: «Государевой школой бомбардиров, розмыслов и хитрецов». Много надо было размышлять и многим хитростям выучиться, прежде чем безусый, мало что знавший кадет становился офицером — инженером или артиллеристом.
Одним из главных предметов в обучении будущих инженеров и артиллеристов была математика, потому что устроители школы считали ее основой всех наук.
Миша неплохо знал математику еще до того, как поступил в школу: отец его, инженер-полковник Илларион Матвеевич Кутузов, основательно о том позаботился, обучив сына арифметике, алгебре и геометрии с тригонометрией. Однажды преподававший кадетам математику капитан Иван Андреевич Вельяшев-Волынцев предложил своим ученикам доказать, что при ударе двух шаров друг о друга они разлетятся в стороны под прямым углом.
Вельяшев взял два деревянных лоточка, приподнятых под углом в 30°, и, пуская по дну каждого из них по одному чугунному шрапнельному шарику, направлял их так, что шарики обязательно сталкивались.
Вельяшев катил их навстречу друг другу под разными углами, но, несмотря на это, шарики всегда разлетались только под одним углом — 90°. Закончив урок, Иван Андреевич велел кадетам к послезавтрашнему дню найти доказательство этого явления.
Загадка вроде была простой, да вот разгадка никак не давалась. Миша исчертил и исписал целый ворох бумаги — ответа не было. Перебирая в уме возможные варианты решения, он даже начал разговаривать сам с собой. «Так. Нет, не так», — говорил Миша, продумывая новый, очередной способ решения. (С этого времени такие рассуждения вслух с самим собой вошли у него в привычку. И даже более чем через полвека, в ночь перед Бородинским сражением, его адъютанты, не смыкавшие глаз вместе со своим главнокомандующим, слышали, как из комнаты деревенской избы, где стояла кровать фельдмаршала, тихо доносилось знакомое присловье: «Так. Нет, не так». Это Кутузов просчитывал варианты предстоящего сражения.)