История Русского народа от потопа до Рюрика
Шрифт:
В одном из хеттских текстов, представляющем собой описание ритуала, осуществлявшегося при сооружении нового дворца, в котором образ царя связывается с возвращением его ранее утерянных и как бы разобщенных частей существа, так описывается его роль:
Приди ты, Орел(Орел фигурирует в качестве вестника к Богу Грозы и богу Солнца).
(И) лети!.. К месту вечного огня лети! И принеси мне кинуби!Возврат
(За ним кликнули карьба и вопль, поскакали по Русской земле, мча в пламенном роге огонь воскрешения{132})
«Огонь и жар «воскрешения», — считает Л. Гурченко, — «смага в пламенном роге», связанная с проявлением одоления и победы, а через слово «мычючи» — с молнией и грозой (то есть, опять же, с Богом Грозы. Не исключено, что это самое «кинуби» с пылающим тремя языками огнем воскрешения и держит в своей руке изображенный на барельефе бог Пирва, он же — славянский Перун. — В.М.) имеет естественный повод для соотнесения с символикой факелов древнеславянского ритуала на празднике в честь мертвых, когда «весною в воскресенье четвертой недели поста, совершая праздник в честь мертвых, лужичане ходят на Тодесберг, с зажженными факелами, поминают покойников и на возвратном пути поют: «Смерть мы погасили, новую жизнь зажгли». Можно утверждать, что существует определенное соответствие между этим и упомянутым хеттским ритуалом, в котором кинуби соотнесен с обретением «прежнего лада» и «обновлением» царя»»{133}.
Такое соответствие тем более вероятно, что между культурой упомянутых выше лужичан (западных славян, одной из отраслей венедов) и культурой хеттов существуют определенные связи: «Можно предполагать, что влияние хеттов распространялось на территории, занимаемые племенами с лужицкой культурой. В этих условиях необходимо выдвинуть гипотезу, что лужицкому обществу не было чуждо изображение божеств в образе всадников. Далее, правдоподобна точка зрения, что такое изображение божеств было заимствовано из Малой Азии, вероятно, от хеттов. Лужицкие племена могли познакомиться с ними непосредственно или через другие народы»{134}.
Хотя В. Хенсель и считает, что наиболее вероятно опосредованное влияние хеттов на лужичан через другие народы, однако это не так. Лужичане-венеды являются потомками племени Фувал, еще одной составляющей хеттского этноса и потому не получили от хеттов через посредников, а пронесли сквозь века традицию тех изображений божественных всадников, о которых идет речь. Здесь можно вспомнить верховное божество балтийских вендов, Свитовита с острова Готланд, для которого были построены вполне реальные конюшни, где содержались вполне реальные белые скакуны, на которых он время от времени объезжал свои владения. С ним ассоциируется хеттский бог дня и света Сиват (на Руси — бог Свентовит; именно белый всадник на белом коне — «ездец» — является древним символом Белой Руси, он же — Георгий Победоносец на московском гербе).
Кстати, как это часто бывает, несколько эпитетов, прилагаемых к одному божеству, исследователи хеттской мифологии превратили в несколько «богов». Так, из эпитетов Бога Грозы Пирвы «могущественный» появляется в статьях о хеттах
Кроме того, хеттологи, прекрасно зная, что хатты и хетты — два разных народа, смешивают пантеоны их богов, редко когда это оговаривая. Видимо, надеются на профессионализм читателя. А в результате получается, что тот бог бури, которого призывал хаттский царь Анитта, проклиная столицу хеттов Хаттусу, приравнивается к Богу Грозы Пирве, под покровительством которого хеттский царь Лабарна Хаттусу восстанавливает…
Иногда пишут, что хеттское государство было «царством 1000 богов»{135}, добавляя к хеттским и хаттским также и хурритские божества. Но такое расширение пантеона произошло уже в эпоху заката Новохеттского царства, и именно религиозный синкретизм послужил одной из основных причин крушения Хеттской империи. Она не смогла выжить, затеряв свое Божество среди тысячи чужих.
Показательна в этом случае история с главным женским божеством хеттов, Богиней-Матерью. Эту древнейшую и наиболее почитаемую у хеттов богиню нередко идентифицируют с Кибелой-Иштар-Аштарот семитских и хамитских племен. На самом деле «Великая Мать» хеттов гораздо древнее приписываемых ей поздних обличий. В крайнем случае, она является их первообразом, искаженным и изуродованным азиатскими племенами в культ оргиастического характера, сопровождаемый самооскоплением, исступленностью, ритуальной проституцией. В таком виде он и вернулся потом бумерангом к хеттам.
Об этом свидетельствует то, что богиня Аштерот стала известна хеттам только в новохеттский период, после завоевания Северной Сирии{136}. Что же касается богини Иштар-Шаушки (вавилонской ипостаси Аштарот), то ее культ был нововведением царя Хаттусили III и его жены — царицы Пудухепы (1–я половина XIII в. до Р.Х.). Однако о «Великой Матери», богине солнца, писал в своих священных гимнах еще за 400 лет до этого основатель династии хеттских царей Хаттусили I{137}.
Иногда «Великая Мать» изображалась в облике крылатой женщины. Этот образ, весьма распространенный в древности, характерен, как ни покажется это странным, и для русской православной культуры. В «Слове о полку Игореве»: «Въстала обида в силах Дажьбожа внука, вступилъ(а) Девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на Синем море у Дону плещучи». Крылатая Дева появляется на Синем (Азовском) море не случайно — здесь скифы-магоги, предки славян, обитали почти тысячелетие. Л. Гурченко, автор перевода и комментариев к «Слову…», небезосновательно считает, что «образ крылатой Девы соотнесен с образом Богородицы «Взбранной Воеводы»»{138}. Он указывает, что «в древнейшей иконографии Софии Премудрости Божией и «Деисуса» в одних случаях Богородица подразумевается крылатой, в других Она изображена с крыльями. Так, например, в Новгороде София Премудрость Божия предстает в образе крылатого Ангела, который в Троице изображен посредине. В Киеве крылатый Ангел замещен образом Богородицы «Оранты». В традиционном «Деисусе» с Богородицей и Предтечей встречаются композиции, изображающие Богородицу с крыльями{139}. В общем виде мы можем сказать, что славянская Дева-лебедь связана с фракийско-этрусскими представлениями о человеке-лебеде, причастном к богам войны{140}.