История русского романа. Том 1

Бушмин А. С.

В вопросах чисто литературного характера Нарежный занимал свою, индивидуальную и самостоятельную позицию. Ему глубоко чужд был не только Карамзин, но и Шишков. Полемика о языке и слоге, которая в начале XIX века велась между карамзинистами и шишковистами, нашла отражение и в «Российском Жилблазе». Под видом пиршества, на котором присутствуют «знаменитейшие члены Варшавской академии», Нарежный изобразил одно из заседаний Российской академии, а ее главу — Шишкова — вывел под весьма прозрачным псевдонимом Филолога. Писатель зло высмеял Филолога, ставящего себе в особую заслугу введение в русский язык таких слов, как «позорище» (вместо «театр»), «шарокат» и «шаропех» (вместо «биллиард» и «кий»), «печальновоище» (вместо «трагедия») и т. д.

В годы,

когда писался «Российский Жилблаз», теория классицизма вызывала у Нарежного критическое отношение. Проявлялось это не только в его выпадах против шишковистов, но и в создании сатирических образов писателей — классицистов. К числу их относится, в частности, Яков Голяков — «самый задорнейший из стихотворцев и притом, что всего опаснее, трагических» (I, 362). С юмором повествует Нарежный о том, как Голякоз, задумавший написать трагедию, был сочтен отцом за сумасшедшего, а начало трагедии предано сожжению.

Выразителем своего отношения к различным жанрам поэзии классицизма писатель делает главного героя — Чистякова. В его уста Нарежный вкладывает свои собственные критические суждения о таких жанрах классицизма, как эпическая поэма. Чистяков с иронией говорит о произведениях «эпических стихотворцев», в которых находит «необъятные дарования, неисчерпаемое воображение, парящую пылкость», но вместе с тем «столько же вздору и нелепостей, и совершенно ничего для пользы мира земного» (I, 369).

Такого же невысокого мнения герой Нарежного и о традиционной классической трагедии. Осуждая французские трагедии за их подражательность, Чистяков говорит о том, что они кажутся ему «узкими, мелкими лодками, на коих чучелы Ахиллесов, Агамемнонов, Гекторов, Александров и Кесарей плывут по пузырящемуся ручью, одеты будучи в шитые камергерские кафтаны, с кошельками на косах, в париках XVII века» (I, 369).

Несколько иное отношение у Нарежного к комедиографам русского и французского классицизма. Он выступает против произведений тех из них, которые содержат множество «соблазнительных положений и вообще всякой возможной низости» и тем самым развращают зрителя. Но писатель является защитником «настоящей комедии», которая «исправляла бы нравы» (I, 370). Говоря о такого рода комедии, Нарежный, несомненно, имел в виду пьесы Фонвизина («Недоросль», «Бригадир») и Крылова («Модная лавка», «Урок дочкам»), т. е. нравоучительную русскую комедию конца XVIII — начала XIX века с ее стремлением к социально — обобщенной сатире.

Те три основных элемента композиции западноевропейского романа, которые характерны для Лесажа и для более раннего типичного образца испанского плутовского романа — «Жизнь Ласарильо с Тормеса», есть и у Нарежного. Один из элементов — описание житейского странствования героя, которому приходится нести службу у разных хозяев. Чистяков служит сначала у купца Саввы Трифоновича, затем попадает к метафизику Бибариусу, а позднее последовательно находится в услужении у Ястребова, Бываловой, Доброславова, графа Такалова и князя Латрона. При этом Чистяков Нарежного, подобно главным героям западноевропейских плутовских романов, последовательно меняет свои профессии, являясь то приказчиком, то учеником, то секретарем и, наконец, швейцаром.

Два других элемента романа — изображение пестрой социальной действительности и тех ее характерных представителей, которые встречаются герою на его жизненном пути, и морально — философские рассуждения о разных лицах, событиях, предметах, которые попадают в поле зрения героя.

В романе Нарежного, так же как у Лесажа и в испанском плутовском романе (здесь, впрочем, не всегда), главный герой является и рассказчиком, выступает в качестве мнимого автора повествования. Он сам рассказывает читателям о событиях своего жизненного пути, насыщая рассказ самокритическими замечаниями и самооценками. При этом не следует забывать, что в качестве рассказчика своих похождений герой «Российского Жилблаза» выступает на склоне лет, в конце своего жизненного пути, ведя повествование в довольно значительном отдалении от событий

своей жизни.

Рассказывая о своем прошлом, Чистяков всё время производит определенный отбор материала, соответствующий идеологическим задачам его повествования. Критически относясь к своей прежней жизни, герой — повествователь как бы снимает противоречие между собой и своим прошлым. А автор, вводя в свое произведение морально — философские рассуждения, тем самым снимает идеологическое противоречие между отрицательными поступками героя и дидактическими целями произведения, в котором он хотел «соединить с приятным полезное» (I, 43).

Роман Лесажа, [125] который был в известной степени образцом для Нарежного, когда он создавал «Российского Жилблаза», является цепью новелл, механически объединенных личностью главного героя. Значительная часть этих новелл может быть опущена без заметного ущерба для содержания произведения. [126]

Следуя в основном в построении «Российского Жилблаза» традиции, идущей от плутовского романа, Нарежный тем не менее в ряде случаев отступал от нее. Еще Н. А. Белозерская в своей монографии о Нарежном справедливо указала, что в его первом романе то переплетаются, то развиваются самостоятельно три повествовательные линии: первая из них — история жизни князя Гаврилы Симоновича Чистякова (российского Жилблаза), вторая — история его сына Никандра и третья — история семьи помещика Простакова. [127] В связи с этим «Российский Жилблаз» уже нельзя охарактеризовать, подобно роману Лесажа, как цепь новелл, из которых большинство может быть отброшено без ущерба для развития основного сюжета.

125

«Похождения Жиль Бласа из Сантильяны» были впервые переведены на русский язык в 1754 году В. Г. Тепловым. В XVIII веке они выдержали у нас семь изданий.

126

См.: Г. Н. Гендрихсон. Лесаж. В кн.: История французской литературы, т. I, 1946, стр. 622.

127

Н. Белозерская. В. Т. Нарежный. Историко — литературный очерк, ч. II. Изд. 2–е, СПб., 1896, стр. 82.

Роман Нарежного начинается с истории семьи помещика Простакова, которая проходит через все шесть частей «Российского Жилблаза». Эта история прерывается другими рассказами и эпизодами, большей частью не имеющими к ней прямого отношения. Жизнеописание Простаковых является как бы фоном, на котором изображены приключения главного героя — князя Чистякова. В дидактических целях он рассказывает Простаковым историю своей жизни, полную разнообразных происшествий.

Существенную роль играет в романе и история Никандра, сына Чистякова, в раннем детстве похищенного у отца. Никандр, влюбленный в дочь Простаковых Елизавету и, подобно своему отцу, рассказывающий в их доме историю своих приключений, является как бы связующим звеном между Чистяковым и семьей Простаковых.

При наличии этих трех основных повествовательных линий в «Российском Жилблазе» имеется, как сказано, множество вставных эпизодов, разбросанных автором в разных частях его романа. К числу их относятся рассказы о Великом Моголе (ч. II, гл. 1), рассказы Ликорисы (ч. IV, гл. 6), Никиты (ч. IV, гл. 8), Ивана Особняка (ч. V, гл. 13) и др.

Чтобы ввести в роман эти вставные эпизоды — новеллы, писатель прерывает изложение той или иной из основных сюжетных линий и вкладывает в уста рассказчика рассказы и анекдоты, образующие параллель к его собственным приключениям. Обычно они преследуют дидактическую цель. Так, во второй части в главу 12 «Разные происшествия (конец повести Никандровой)» вставлен назидательный рассказ о ревнивом муже.