История Русской Церкви (1700–1917 гг.)
Шрифт:
При Александре II в 1869–1872 гг. были изданы новые указы о земельных наделах. В 1867 г. отчисления духовенству натурой в юго–западных (а в 1870 г. — и в северо–западных) епархиях были заменены соответствующими денежными суммами [1254] . В 60–е гг. общественное мнение отстаивало мысль о жалованье или добровольном церковном налоге в пользу духовенства, которое возымело надежду на освобождение от тяжелого сельского труда и не выказывало особой заинтересованности в наделении землей. Тем не менее наделение продолжалось и не было завершено даже к моменту созыва Предсоборного Присутствия в 1905 г. В 1890 г. в европейской части России церквам принадлежало 1 686 558 десятин, из них 143 808 десятин неурожайных земель и 92 550 десятин дворовых и садовых участков. С начала XVIII в. по инициативе государства церквам было выделено свыше 1 000 000 десятин (за вычетом уже находившихся в церковном владении земель, особенно на Севере). В Сибири и Туркестане сельские церкви были немногочисленны. Поэтому общая площадь церковных наделов исчислялась здесь только 104 492 десятинами. На Кавказе она была еще меньше — 72 893 десятины. Таким образом, для всей империи получаем 1 863 943 десятины, которые пусть не юридически, но фактически являлись неотчуждаемой собственностью приходского духовенства. Стоимость этой земли на 1890 г. оценивалась в 116 195 000 руб., а доход с нее — в 9 030 000 руб. С учетом последующих отводов на 1914 г., по самым грубым оценкам, можно принять доход 10 млн руб. при 30 000 церквей, располагавших наделами, т. е. в среднем примерно по 300 руб. на причт каждого прихода [1255] .
1254
2 ПСЗ. 42. № 44121; 45. № 48139, 50726; Извлечения… за 1869 год. С. 139; Извлечения… за 1870 год. С. 236; Извлечения… за 1872 год. С. 187 и след.; 2 ПСЗ. 48. № 48433; Свод законов. 9, 10, 4; Калашников. № 616–646, 1989–2009.
1255
См. § 10.
К сожалению, нет точных данных о том, как практически отразились эти меры на материальном положении духовенства в первые полтора десятилетия XX в. Можно лишь с уверенностью сказать, что в разных местах ситуация была различной — например,
г) Все описанные меры имели в виду исключительно штатное, т. е. реально служащее, духовенство и никак не способствовали обеспечению священнослужителей, ушедших на покой, вдов и сирот, а также безместных клириков. В Московском государстве эти вопросы решены не были. Неспособные к служению престарелые духовные лица ввиду недостаточного числа богаделен были предоставлены заботам своих детей. По этой причине духовенство так цепко держалось за наследование мест, которое гарантировало поддержку в старости. На Украине наследственный порядок распространялся не только на зятьев (как то было повсюду), но и на вдов священников, которые продолжали владеть приходом, используя для исполнения служб викариев (см. § 11). Духовному начальству было удобно решение проблемы обеспечения духовенства путем наследования мест, и оно стремилось сохранить замкнутость духовного сословия, препятствуя проникновению в него лиц из других сословий. В остальном же выходили из положения, предоставляя вдовам духовенства монополию на печение просфор или просто полагаясь на волю Божию. После 1764 г. ситуация осложнилась, так как многие священнослужители остались за штатом.
Только в 1791 г. императрица Екатерина II заложила основу пенсионного фонда. Святейшему Синоду было поручено регулярно класть в банк излишки доходов Синодальной типографии, а проценты использовать на пенсии священно–и церковнослужителям [1256] . Однако этих денег хватало только для меньшинства, большинство же оставалось на содержании своих семей. По мнению П. Знаменского, их спасала «крепость семейных уз», а также то, «что почти каждое духовное лицо всегда считало своим неизбежным долгом разделять свой иногда самый нищенский достаток с бедной родней и с первого же дня своей службы делалось тружеником–кормильцем большею частью огромной семьи лиц разного пола и возраста» [1257] . Император Павел I издал 7 марта 1799 г. указ Святейшему Синоду, которому поручалось обсудить вопрос о пенсиях городскому духовенству. Уже 4 апреля Синод представил императору обширный доклад. Основные его положения, одобренные Павлом, подтверждали действовавший наследственный порядок и замкнутость духовного сословия: 1) сыновья умерших священнослужителей обучались за казенный счет в духовных школах, причем за ними сохранялись места их отцов; 2) дочери по достижении брачного возраста должны были выходить замуж за священно–или церковнослужителей, которые получали преимущественное право занятия вакансий, в первую очередь — места своего тестя; 3) вдовы преклонного возраста помещались в церковные или монастырские богадельни, а до тех пор занимались печением просфор, матери взрослых и обеспеченных детей содержались этими последними. Все это уже практиковалось в епархиях и теперь было лишь официально санкционировано. С утверждением штатов 1764 г. имевшиеся при епархиальных управлениях богадельни получали на каждого жильца по 5 руб., а с 1797 г. — по 10 руб. в год. Святейший Синод велел выплачивать такое же вспомоществование и вдовам, которые не попадали в богадельни, а кроме того, распорядился, чтобы те из них, кто желал принять постриг, принимались в монастыри в первую очередь. В фонд богаделен поступали доходы с кладбищенских храмов, сюда же шли штрафные деньги за проступки духовенства, а также «добровольные» взносы ставленников (со священника — рубль, с диакона — 50 коп.). В богадельни принимались только старики и больные [1258] . Очень скоро обнаружилось, что средства богаделен совершенно недостаточны. Их единственной прочной базой были скромные суммы из казны — в целом по 500 руб. на епархию. Из прочих источников, на которые слишком оптимистично рассчитывал Святейший Синод, средства поступали нерегулярно. Несмотря на то что некоторые епархиальные архиереи время от времени вспоминали о вдовах сельских священнослужителей, в целом бедственное положение последних не было никак смягчено, поскольку упомянутый указ касался только городского духовенства. Отчеты епархиальных архиереев побудили обер–прокурора князя А. Н. Голицына потребовать в 1822 г. от Синода заняться проблемой неимущих. Об этом поступила докладная записка от митрополита Московского Филарета, в которой предлагалось устроить при епархиальных управлениях «попечительства о бедных духовного звания» [1259] . Представленный в 1823 г. проект Святейшего Синода содержал следующие меры: 1) установку в церквах кружек для пожертвований; 2) ежегодные отчисления по 150 000 руб. из сумм, вырученных от продажи церковных свечей; 3) использование поступлений от кладбищенских храмов и штрафных денег, как то предусматривалось указом 1799 г.; 4) вложение сумм в Государственный банк; 5) создание в епархиях предложенных попечительских служб под управлением нескольких священников. Указ Александра I последовал 12 августа 1823 г. [1260] и дал некоторые положительные результаты только благодаря деньгам от продажи церковных свечей — другие статьи не обеспечили постоянных поступлений. При разверстке приходских штатов в 1842 г. предусматривалось, что 2% от жалованья подлежит отчислению в пенсионный фонд. С 1791 по 1860 г. эти отчисления возросли до 5,5 млн руб. С 1866 г. священникам со служебным стажем в 35 лет начислялась пенсия в 90 руб., а их вдовам — 65 руб. В 1876 г. пенсионным обеспечением были охвачены протодиаконы, а в 1880 г. — диаконы (65 руб., вдовам — 50 руб.). В 1878 г. пенсии священников были повышены до 130 руб., а их вдов — до 90 руб. С 1866 г. из жалованья городских священников в пенсионный фонд отчислялось 6–12 руб., сельских — 2–5 руб., городских диаконов — 2–5 руб. и сельских — 1–3 руб. ежегодно [1261] . Живительный дух 60–х гг. проявился прежде всех в Орловской епархии, где было создано первое церковное Общество взаимопомощи (1864), а затем — в Самарской епархии с организацией здесь первой епархиальной эмеритальной (пенсионной. — Ред.) кассы (1866); оба учреждения действовали на добровольных началах [1262] . С переходом синодального пенсионного фонда в казну в 1887 г. духовенство почувствовало себя несколько увереннее, так как пенсии теперь не зависели от состояния епархиальных касс [1263] . Эти государственные меры были дополнены в 1902 г. Уставом о пенсиях и единовременных пособиях епархиальным священнослужителям [1264] . Наряду с этим продолжали существовать и упомянутые церковные организации взаимопомощи. Правда, величина пенсий духовенства еще далеко не соответствовала государственным нормам, повышение их до уровня пенсий государственных служащих предусматривалось в законопроекте, внесенном в IV Государственную думу партией октябристов, но обсудить его не успели. Таким образом, вопрос о пенсиях духовенства к концу синодального периода полностью решен не был.
1256
ПСЗ. 23. № 17004; 21. № 15255.
1257
Знаменский, в: Прав. соб. 1872. 3. С. 335.
1258
ПСЗ. 25. № 18921.
1259
Филарет. Собрание мнений. 2. С. 91 и след., 95–107.
1260
ПСЗ. 38. № 29583, 29613.
1261
2 ПСЗ. 41. № 43288, 44970; 44. № 47138; 46. № 49382, 49361; Извлечения… за 1866 год. С. 99–101; Извлечения… за 1878 год. С. 272 и след. См. также: 2 ПСЗ. 47. № 51250. О дальнейших дополнениях к этому закону см.: Калашников. № 1434 и след.
1262
Извлечения… за 1866 год. С. 102, 104; Калашников. № 2853.
1263
Отчет… за 1887 год. С. 146–155; Обзор… Александра III. С. 402–406.
1264
3 ПСЗ. 22. № 21564; устав издан также в: Нечаев. 1915. 12–е изд. Приложения. С. 133–139.
§ 17. Социальное положение приходского духовенства
а) Нравственное, душевное и умственное состояние белого духовенства решительным образом зависело от совокупности тех условий, в которых возникло и развивалось духовное сословие. Кроме того, особенности правового положения и материального обеспечения белого духовенства глубоко влияли на его место в обществе, и прежде всего — на взаимоотношения с приходом, да и на всю его деятельность.
Пастырское служение предполагает тесное общение духовенства с паствой. Но духовное сословие было организовано как замкнутое и тем самым отделено от верующих, что было, конечно, большой помехой. Городское духовенство имело дело с относительно обеспеченным населением, тогда как более многочисленное сельское духовенство окормляло крестьян, экономическое положение которых в различных областях огромной страны было весьма неодинаковым. Недостаточная материальная обеспеченность духовенства ставила его в зависимое положение от крестьян, а это препятствовало свободе пастырского служения, которое именно среди сельского населения требовало особых усилий.
Развитие крепостного права во многом изменило положение сельского духовенства. Этот фактор, игравший с начала XVIII до середины XIX в. такую большую роль, в трудах историков недооценивается [1265] . Главные процессы, определившие крепостной строй, происходили в частных вотчинах. Первоначальные нормы Уложения 1649 г. и последующие законы прикрепляли крестьянина к земле, которую он обрабатывал и на которой жил, но не к личности землевладельца [1266] . Лишь Петр I, который посредством иерархической системы прав и обязанностей привязал сословия к государству, изменил эти юридические отношения, предоставив землевладельцу целый ряд прав в отношении крестьянина и сделав его посредником между крестьянством и государством. Затем эта основа обросла плотью обычного права и в таком виде была окончательно кодифицирована при Николае I в 10–м томе Свода законов [1267] . Отныне помещик становился не только фактически, но и юридически собственником населявших его землю крестьян. В течение полутора столетий сельское духовенство являлось не просто свидетелем этого процесса, но было им непосредственно затронуто на всех его стадиях. Оно оказалось в зависимости от дворянина–помещика, которая, хотя и не фиксировалась буквою закона, практически
1265
В своей работе «Приходское духовенство» П. Знаменский лишь слегка касается этого вопроса. Об условиях на Украине, где в ходе исторического развития сельское духовенство заняло совершенно особое положение, некоторый материал собран в работе Шпачинского. В работах Семевского воздействие крепостного права на положение сельского духовенства обсуждается также только эпизодически. Большое количество фактов по этому вопросу можно найти в мемуарах, которые учтены в нашем изложении. Тема настоящего параграфа представляет большой интерес для историка не только потому, что она еще недостаточно исследована, но и потому, что она весьма важна для истории синодального периода. К сожалению, мы вынуждены излагать здесь собранный нами обширный материал чрезвычайно сжато. Различные факты, освещающие данный вопрос, уже приводились в § 13–16.
1266
О развитии крепостной зависимости в XVII в. имеется очень обширная литература, рассматривающая как проблему в целом, так и отдельные ее стороны. Назовем здесь: Русская история в очерках и статьях / Изд. М. В. Довнар–Запольский. К., 1912. 3. С. 34–84, 267–311; Engelmann I. Die Leibeigenschaft in Russland. Dorpat, 1884; Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. М., 1946; Владимирский–Буданов; Филиппов А. (библиогр., общ. лит. б); ср.: Smolitsch. Russisches M"onchtum. Гл. 8 (здесь и библиогр.).
1267
Вернадский Г. Замечания о юридической природе крепостного права, в: Сборник в честь П. Б. Струве. Прага, 1925. С. 235–265; Владимирский–Буданов. Обзор. 1888. С. 222 и след.
1268
Правительство само вынуждено было признать наличие злоупотреблений со стороны помещиков–дворян по отношению к сельскому духовенству и неоднократно пыталось ограничить произвол, но безрезультатно. См. среди прочего: ПСПиР. Е. П. 2. № 780 (1744); 3. № 980 (1746 г.), 1018 (1746 г.); ПСЗ. 18. № 13286 (1769 г.); Дубровин Н. Пугачев и его сообщники. СПб., 1884. 1. С. 358–367; Знаменский, в: Прав. соб. 1872. 2. С. 116, 125 и след.; Сборник. 43. С. 430 и след.
Секуляризация и европеизация русского общества в результате петровских реформ захватили поначалу только высшие слои и лишь постепенно проникали в низшие сословия. При Петре I привилегированное положение дворянства как бы уравновешивалось возложенными на него особыми обязанностями государственной службы. В 1762 г. эти обязанности были отменены Петром III. Многие дворяне оставили службу и отправились в свои поместья, где уже внешне, городской одеждой и европеизированными манерами, они отличались от прочего населения. Внутреннее отчуждение было еще глубже и касалось не в последнюю очередь традиционных отношений с Церковью и духовенством. И в Московском государстве среди бояр и служилого дворянства встречались одиночки скептики и вольнодумцы. Теперь же, под влиянием очень поверхностного знакомства с идеями Просвещения, а иногда просто как провинциальное подражание свободным манерам высшего света, среди поместного дворянства стали расти неверие и пренебрежение к церковному учению и обрядам. Как следствие, в высшем слое русского общества XVIII в. начало проявляться и презрительное отношение к духовенству. Вернувшиеся в свои имения дворяне не видели в представителях духовенства ничего, кроме невежества, суеверий и мужицкого обхождения. Все это ставило духовенство в глазах дворян на один уровень с крепостными. Священнослужитель не только фактически был подвластен дворянину–помещику, но и в общественном отношении стоял ниже его, будучи изолирован также и здесь. Над его необразованностью насмехались, его нравственность находили недостаточной, над его пастырским трудом иронизировали.
Европеизация расколола общество на высший слой — дворянство и интеллигенцию (XIX в.), с одной стороны, и массу городского и крестьянского населения — с другой. Верхушка утратила всякое понятие о традиционных культурных ценностях, которые продолжали жить в народе, оставаясь определяющими также для духовных школ и священнослужителей. Инаковость духовного образования воспринималась как необразованность. Нельзя отрицать того факта, что духовенство вследствие традиционного характера своего образования сильно отставало от общественного развития, особенно в XIX в., по мере того как европеизация, поначалу поспешная и поверхностная, развивалась и углублялась. Духовенство оказалось неспособно к действенной апологетике. В проповедях и поучениях, составленных по устоявшейся традиции, речь шла о вечных вопросах жизни, о современных же проблемах (а ведь только через их призму общество и могло взглянуть на эти вопросы) проповедники попросту не имели представления. К решению такого рода задачи духовенство было совершенно не подготовлено. Косность духовных учебных заведений не допускала даже постановки таких проблем.
Петр I, который стремился по своим особым соображениям включить духовенство в преобразованную им государственную систему, возложил на него дополнительные, несвойственные его служению обязанности, мешавшие исполнению пастырского долга. Петр I рассматривал духовенство, по меткому замечанию Ю. Ф. Самарина, «как особый класс государственных чиновников, которым государство поручило нравственное воспитание народа. Но так как духовное сословие имело назначением трудиться для государства, и более никакого, то, следовательно, его устройство, управление, деятельность должны были условливаться государством как частный орган целым» [1269] . Эти новые государственные обязанности, которых не было в Московской Руси и которые имели в сущности полицейский характер, обременяли совесть духовенства и подрывали доверие к нему прихожан [1270] .
1269
Самарин. Сочинения. 1880. 5. С. 254.
1270
См. § 14. При повсеместной зависимости сельского духовенства от помещиков довольно комично выглядит требование правительства к духовенству сообщать гражданским властям о случаях, когда помещики заставляли крестьян работать по воскресным и праздничным дням (ПСЗ. 35. № 27270 [1819 г.]).
б) В течение всего синодального периода духовенство подвергалось критике со стороны лиц, часто не знавших и не искавших причин порицаемых ими недостатков. Уже известный нам И. Т. Посошков относится к тем критикам, которые допытывались до первоистоков и старались найти пути исправить положение. Уже в самом начале реформ, в первые годы XVIII в., он распознал недостатки церковной организации и их воздействие на положение духовенства. Он полностью разделял стремление Петра I к просвещению, не желая, однако, жертвовать старыми основами московской церковности. «Священство — столп и утверждение всему человеческому спасению, — считал он. — Они (священники. — И. С.) — наши пастыри, они и отцы, они и вожди». К сожалению, полагал он, духовенство недостаточно подготовлено к этой миссии, прежде всего по вине епископов, которые мало об этом заботятся. Пастырская работа страдает из–за материальной нужды, которая вынуждает духовенство заниматься землепашеством и унижает его в глазах крестьян. Государство и иерархия не должны оставлять духовенство своим попечением [1271] . О материальной необеспеченности духовенства говорили и писали кабинет–министр Волынский (1689–1740), В. Н. Татищев (1686–1750), митрополит Арсений Мацеевич [1272] . В мемуарах А. Болотова рассыпано много критических замечаний по поводу нужды духовенства 2–й половины XVIII в. и его зависимости от помещиков [1273] . В дворянских наказах для Комиссии по составлению нового законоуложения 1767 г. высказано немало упреков духовенству за его непросвещенность, в то время как наказы духовенства полны жалоб на пренебрежительное отношение со стороны дворянства [1274] . Несколько позднее не кто иной, как Московский митрополит Платон Левшин увидел причину малоэффективности пастырского служения духовенства не только в его необразованности, но главным образом в его угнетенном положении. Как и Петербургский митрополит Гавриил Петров, он старался улучшить материальное положение клира [1275] . В согласии с морализаторским духом эпохи митрополит Платон рассматривал духовную школу прежде всего как воспитательное учреждение и лишь потом как средство получения образования. Исходя из соображений государственной пользы, воспитательную роль духовенства подчеркивал в своих указах и Павел I [1276] . Интересно также мнение по этому поводу историка Н. М. Карамзина: недостаточно только увеличить число духовных учебных заведений, нужно поднять нравственное воспитание духовенства и « 18–летних учеников не ставить в священники»; «недовольно дать России хороших губернаторов, надобно дать хороших священников» [1277] . Император Николай I разделял взгляды Карамзина и поручил в 1826 г. Святейшему Синоду затребовать по вопросу воспитания мнение митрополита Филарета Дроздова. В полученной от митрополита записке подробно говорилось о недостатках духовного образования и упоминалось также о том вреде, который наносят духовному сословию материальная нужда и обособленность. Не следовало бы, писал Филарет, принуждать выпускников семинарий к принятию духовного сана, коли у них нет склонности к этому служению [1278] .
1271
Посошков. Книга о скудости и богатстве. М., 1911. С. 2–13.
1272
Волынский, в: Чтения. 1858. Смесь. С. 155; Татищев, в: Знаменский. Приходское духовенство. Казань, 1873. С. 722; Арсений Мацеевич, в: Чтения. 1862. 2. С. 31.
1273
Болотов. Записки (изд. Русс. арх). 1. С. 148 и след., 283; 2. С. 794; 3. С. 47; 4. С. 1080; ср.: Семевский. Сельский священник, в: Русс. ст. 1877. 8. С. 501–538; Добрынин, в: Русс. ст. 1871. 4. С. 176, 214 и др.
1274
Сборник. 14. С. 396; 48. С. 276, 463, 556; 107. С. 50. Один дворянин предложил даже, чтобы помещики «аттестовали» сельских священников на предмет их «пригодности» (там же. 14. С. 35). См. жалобы духовенства там же. 43. С. 564, 571 и след., 424, 432, 428, 438.
1275
Виноградов В. Платон и Филарет, митрополиты Московские, в: БВ. 1913. С. 319.
1276
ПСЗ. 25. № 17959, 18391, 18373; 26. № 19377.
1277
Карамзин. О древней и новой России, в: Пыпин. Общественное движение при Александре I. СПб., 1900. 3–е изд. С. 533.
1278
Филарет. Собрание мнений. 2. С. 156–170, 207–242.