История Русской Церкви. Том 2. История Русской Церкви в период совершенной зависимости ее от константинопольского патриарха (988-1240)

Митрополит Макарий

От митрополита Иоанна II, которого современный летописец называет, с одной стороны, «добрым и кротким», а с другой, – «хитрым в книгах и ученьи», дошли до нас два послания: одно к папе Римскому, другое к черноризцу Иакову.

Первое послание, сохранившееся не только во многих славянских списках, но и в греческих и даже в латинском переводе несомненно принадлежит Иоанну II, потому что в греческих списках оно надписывается «От Иоанна, митрополита Русского, к Клименту, папе Римскому». А из всех наших митрополитов, носивших имя Иоанна, только двое – Иоанн II (1080–1088) и Иоанн III (1089) имели себе современником папу, или, точнее, антипапу Климента, который по настоянию немецкого короля Генриха IV, противодействовавшего Григорию VII Гильдебранду, избран был в папы на сейме в Бриксене (25 июля 1080 г.) из архиепископов Равеннских под именем Климента III и умер в 1110 г. после многолетнего сопротивления законным папам. Но митрополит Иоанн III, который, по летописи, был «некнижен, и умом прост, и просторек», не мог писать к папе Клименту III. Следовательно, остается приписать послание ученому и кроткому митрополиту Иоанну II. Случай к написанию послания подал сам Климент III: противоборствуя законным папам, не признаваемый в Риме, он хотел сблизиться с восточными иерархами, хвалил православную веру, желал соединения Церквей и прислал с такими известиями к нашему митрополиту своего епископа. Отсюда объясняется, почему наш первосвятитель вопреки духу того времени обращается в послании к Римскому первосвященнику с отверстою любовию, говорит с кротостию, называет его законным пастырем, нимало, однако ж, не колеблясь обличать самые заблуждения латынян. Достойно также замечания, что при изложении этих заблуждений Иоанн II не раз выражается: «Якоже слышахом», или: «Аще тако суть, аще воистину творимая вами, якоже слышахом», и тем показывает, что у нас тогда, как и на всем Востоке, судили о заблуждениях латинских преимущественно по слухам и потому могли говорить о них не всегда верно.

Обстоятельства всего дела довольно объясняются в начале послания. «Я узнал, – пишет наш первосвятитель к Римскому, – твою любовь о Господе, воистину человек Божий и достойный

кафолического седалища и призвания, потому что, и находясь далеко от нашей худости и смирения, ты досягаешь даже до нас крилами своей любви, и приветствуешь нас законно и любезно, и молишься о нас в духе, и догматы нашей непорочной и православной веры приемлешь и почитаешь, как возвестил и подлинно изъяснил нам всечестной и добродетельный епископ твоего священства. Если же это так и такой дан нам от Бога архиерей, а не подобный тем, которые немного прежде сего архиерействовали противно истине и низвратили благочестие (разумеются, вероятно, предшественники Климента III, папы Лев IX и Григорий VII), то и я, худший из всех, приветствую твою священную главу, и мысленно лобызаю ее, и всегда желаю, да хранит тебя всегда свыше всесильная десница и да дарует всеблагий и милосердый Господь совершиться воссоединению между нами и вами. Не знаю, как возникли соблазны и преграды на Божественном пути, и крайне удивляюсь, как и почему даже доныне не последовало исправления. Не знаю, какой лукавый демон, какой завистливый враг истины и противник благочестия произвел все это и расторг нашу братскую любовь и единодушие всего христианского общества. Не вообще я это говорю, ибо мы знаем вас благодатию Божиею и во многом совершенно принимаем как христиан; но знаем также, что вы не во всем с нами согласны и в некоторых вещах от нас отделились. Вот смотрите, я покажу вам...» В следующем затем рассуждении нашего митрополита об отступлениях латинян различаются три части: в первой он говорит, что всеми христианами признаются седмь Вселенских Соборов как основания православной веры, и раскрывает, что на каждом из этих Соборов присутствовали и Римские первосвященники или сами лично, или чрез своих послов. Во второй исчисляет шесть более известных заблуждений латинян, именно: касательно поста в субботу, несоблюдения поста в первую неделю Великого поста, запрещения священникам жениться, запрещения священникам совершать таинство миропомазания, употребления опресноков в таинстве Евхаристии и прибавления к Символу: «И от Сына». В третьей, наконец, части по порядку показывает, что каждое из означенных шести заблуждений латинских несогласно с правилами Вселенских Соборов. Все доказательства митрополита основательны и справедливы. Заключение послания не менее достопримечательно, как и вступление. «Итак, прошу тебя, – говорит Иоанн II, – и умоляю, и припадаю к священным стопам твоим, чтобы вы отстали от всех этих заблуждений, особенно же от употребления опресноков и приложения к Символу, потому что первое опасно по отношению к таинству святого причащения, а последнее – по отношению к православной вере. Хотел я написать к тебе еще об удавленных и нечистых животных и о монахах, вкушающих мяса, но даст Бог, что все это и многое тому подобное вы исправите впоследствии. Ты же прости мне ради Господа, написавшему сие от великой любви. И если истинно, как мы слышали, совершаемое вами, то испытайте писания и вы увидите, что все такие вещи требуют исправления. Еще молю любовь твою о Господе прежде всего, если пожелаешь, написать к святейшему нашему патриарху Константинополя и к находящимся там святым митрополитам, которые имеют слово жизни, сияя в мире, как светила, и могут благодатию Божиею все таковое исследовать вместе с тобою и исправить; а потом, если будет тебе благоугодно, написать и худшему из всех – мне. Приветствую любовь твою о Господе я, Иоанн, недостойный митрополит Русский, и весь подвластный тебе клир и народ. Приветствуют вас также вместе с нами и все наши святые и боголюбезнейшие епископы, и игумены, а с ними и весь священный клир, и народ».

Другое послание Иоанна II известно только по рукописям славянским под заглавием «Иоанна, митрополита Русскаго, нареченнаго пророком Христа, написавшаго правило церковное от святых книг вкратце Иакову черноризцу» . Но так как это послание содержания канонического, то мы и рассмотрим его в ином месте, в отделе о церковном управлении.

Митрополиту Никифору усвояются по рукописям три послания против латинян: одно к великому князю Владимиру Мономаху, другое – к неизвестному князю, третье – к князю муромскому Ярославу Святославичу (1096–1129) – и два сочинения о посте церковном: изложенное в виде послания к тому же великому князю Мономаху и написанное в форме поучения ко всему духовенству и народу. Послание к великому князю Владимиру Мономаху о латинах написано по запросу князя. «Ты спрашивал нас, благородный княже, – пишет митрополит, – за что отлучены латиняне от святой, соборной и православной Церкви, и вот я, как обещался благородству твоему, поведаю тебе вины их». Затем святитель повторяет то самое, что мы читали в начале послания митрополита Георгия против латинян, и излагает вины, или заблуждения, латинян (числом 20), воспользовавшись, по всей вероятности, как нами уже замечено, сочинением этого своего предшественника, потому что говорит почти везде теми же словами, только по местам короче и в другом порядке. По исчислении вин Никифор снова обращается к великому князю, чего нет в послании Георгия: «Ты же, княже мой, прочитай послание сие не однажды, не дважды, а многократно, прочитай ты, пусть читают и сыны твои. Князьям, от Бога избранным и призванным к православной вере Его, должно хорошо знать учение Христово и твердое основание церковное, да послужат сами подпорами для святой Церкви в назидание и наставление порученным им от Бога людям. Один Бог царствует на небесах, а вам с помощию Его определено царствовать здесь – на земли в роды и роды. И так как вы избраны от Бога и возлюблены Им и сами возлюбили Его, то разумейте и испытывайте слова Его, чтобы и по отшествии из сего тленного мира соцарствовать вам с Ним на небесах, как веруем и надеемся, молитвами святой Богородицы и всех святых».

Другое послание митрополита Никифора о латинах к неизвестному князю начинается словами: «Так как в судах у тебя (т. е. в твоем владении), чадо блаженное и сын света, есть земля Лядская (Польская) и живущие на ней служат на оплатках и приняли латинское учение, то я извещаю тебя, по какой причине отступили они от святой, соборной, апостольской Церкви». Из этих слов можно догадываться, что послание написано, вероятно, к князю волынскому, потому что у него только во владении была земля Лядская, находились Червенские города, взятые некогда у Польши, и были живущие, которые служили на оплатках, – многие поляки, выведенные великим князем Ярославом из Польши и расселенные по реке Роси. Видно также, что митрополит подвигся написать это послание единственно по сознанию своего пастырского долга, заботясь предохранить своих духовных чад от влияний латинства. Настоящее послание Никифора совершенно отлично от подобного послания его к Владимиру Мономаху, потому что, хотя излагает некоторые и те же предметы, но вместе излагает некоторые другие и раскрывает первые в ином виде, в ином порядке. В составе послания после небольшого вступления, из которого мы привели только начало, можно различать две главные части.

В первой кратко исчисляются одно за другим разные отступления латинян, каковы: прибавление к Символу и от Сына, совершение Евхаристии на опресноках, обычай епископов ходить на войну, пост в субботу, безженство священников и под. В числе этих отступлений упоминаются некоторые новые, какие не упоминались в прежних наших подобного рода сочинениях. Например, говорится: «А вот иное зло: если случится в субботу, или в среду, или в пятницу Рождество Христово, или Богоявление, или другой Господский праздник, они (латиняне) поста не разрешают, но как будто бы сетуют, когда с ними находится Жених». Или: «Они говорят, что не должно иным языком хвалить Бога, а только тремя – еврейским, еллинским и римским. В этом они заблуждают: Христос умер за всех, и пророки научают всех. Давид говорит: Вей языцы восплещите руками (Пс. 46. 2); ecu языцы приидут и поклонятся пред Тобою, Господи (Пс. 85. 9); всякое дыхание да хвалит Господа (Пс. 108. 6). Значит, всяким языком должно хвалить Господа, ни одного народа Господь не отстраняет от прославления Его и от пения Ему». Первая часть оканчивается следующим замечанием: «Вот почему не приемлет их (латинян) святая соборная Церковь в единение и общение, но, как член гнилой и неисцельный, отрезала от себя и отвергла. Нам же, православным христианам, не должно с ними ни есть, ни пить, ни приветствовать их. А если случится по нужде православным есть с ними: надобно поставить им трапезу особо и подавать пищу в их сосудах. Они, хотя исповедуют Христа, но нехорошо поступают. А Христос сказал: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное, но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех...» (Мф. 7. 21).

Всю вторую часть митрополит исключительно посвящает одному предмету – учению об Евхаристии и раскрывает, что латиняне уклонились от истины, совершая это таинство на опресноках и на одном вине без примеси воды. Неправость первого нововведения он доказывает тем, что а) употребление опресноков заповедано было в Ветхом Завете во дни пасхи, а не заповедано в Новом Законе – евангельском; б) Христос, по свидетельству евангелистов, при установлении таинства Евхаристии благословил, преломил и преподал ученика своим хлеб – артод, говоря: Приимите, ядите, cue есть Тело Мое (Лк. 14. 22), следовательно, хлеб квасной, а не опреснок; в) все мы, по выражению святого Павла, едино тело есмы мнози, яко от единого хлеба причащаемся (1 Кор. 10. 17), – от хлеба – артоса, т. е. квасного, а не от опресноков; г) Господь преподает в Евхаристии, без сомнения, живое Тело Свое: Аз семь, — сказал Он, – хлеб животный (Ин. 6. 35), – таким и представляется хлеб квасной, поднявшийся, созревший, как бы оживленный, а опреснок есть что-то мертвое, бездушное, сухое; д) Господь установил таинство Евхаристии в 13-й день марта, когда иудеи еще не могли употреблять опресноков, ибо по закону пасха иудейская начиналась с вечера 14 марта, а праздник опресночный, когда надлежало употреблять опресноки, начинался уже с 15 марта, следовательно, Господь установил таинство Евхаристии на хлебе квасном, а не на опресноках; е) три тысячи христиан, обратившиеся после

первой проповеди апостола Петра, бяху, по свидетельству евангелиста Луки, терпяще во учении апостол, и во общении, и преломлении хлеба (Деян. 2. 42) – хлеба, или артоса, следовательно, квасного, а не опресночного... и проч. Против обычая латинян совершать Евхаристию на одном вине без воды наш митрополит замечает: а) из ребра Спасителя на кресте истекла вместе Кровь и вода, «службу тайную нам являя»; б) Иаков, брат Господень, потом святые Василий Великий и Иоанн Златоуст, передавшие нам Божественную службу в письмени, заповедали совершать ее на вине, смешанном с водою; в) Собор Карфагенский постановил: «В святилище да не приносится ничего, кроме Тела и Крови Господни, якоже и сам Господь предал, т. е. кроме хлеба и вина, водою растворенного» (правило 46). Надобно сказать, что первая часть рассмотренного нами сочинения имеет большое сходство с другим сочинением неизвестного, издревле встречающимся в наших Кормчих под заглавием «О фрязех и о прочих латинах», одно из них, очевидно, составлено на основании другого, хотя какое именно, сказать не можем.

Послание митрополита Никифора к Ярославу Святославичу, князю муромскому, почти буквально сходно с посланием того же автора к неизвестному князю, только что нами разобранным, за исключением весьма немногих и небольших разностей. Первая разность встречается в приступе, в котором странно соединены два приступа: один – из послания митрополита Никифора к великому князю Владимиру Мономаху, другой – из послания его же к неизвестному князю. Представим сполна этот сложный приступ с обозначением, что откуда заимствовано: «Вопрошал еси был нас, градный княже, како отвержени быша латына от святыя, сборныа, правоверныа, апостольскыа Церкви, отступиша: и се, якоже обещався благородству твоему, поведаю ти о них» (это из послания к Владимиру Мономаху). «Понеже, чадо блажене и сыну света, земля Ляскаа в суседах у тебе есть, живущий же на ней суть оплатки служащей, латинское приали учение, добре рекох» (это из послания к неизвестному князю, но только не могло иметь прямого приложения к князю муромскому, у которого ни во владениях, ни в соседстве не было никакой Ляшской, т. е. Польской, земли и приявших латинское учение). «Изначала бо преже век ветхый Рим с Костянтином градом единомудрьствовше и пять патриаршеств, иже держаша весь мир в вере» (из того же послания с самою небольшою переменою). «Понеже Великий Костянтин приим царство и крести е и поча рости, и приложися римьское царство ветхаго Рима в Костянтин град» (из послания к Владимиру Мономаху). «На седми святых всея Вселенскыа Соборех вкупе бяху, якоже папа Римский, и патриарх Костянтина града, и патриарх Александрьский, и патриарх Иерусалимьский, и учения и предания святых апостол сохраняху вкупе лета многа» (из послания к неизвестному князю). «Да 7 Сбор бысть; на 7-мь Зборы плнежеве (папежеве) стараго Рима, еже бы то чину, любо сам идяше, любо своа епископы приставляше: и единьство и совокупление имеаху святыа Церкви, то же глаголющи и то же мысляще. Потом же прияша старого Рима немци, и покорени быша римляне, иже латина наричутся, от уандил, иже и нарицаются немци, и устремишася на ины обычаи паче церковных, яже суть се» (из послания к Владимиру Мономаху и несколько слов из послания к неизвестному князю). Потом во всей первой части послания, где кратко исчисляются заблуждения латинян, находится только одна существенная разность. В послании к неизвестному князю говорится: «Ти (латиняне) от среды первой недели (до) Пасхи Евангелиа не чтут», а в послании к князю муромскому Ярославу вместо этого читается: «Ти от среды первой недели до Пасхи аллилуиа не поют». Наконец, во второй части послания к князю муромскому стоят несколько строк, которых нет в послании к неизвестному князю и в которых, собственно, оканчивается обличение латинян за их обычай совершать Евхаристию на опресноках и начинается обличение их обычая совершать то же таинство на одном вине без воды; но эти строки, без всякого сомнения, только пропущены по оплошности писца в известном нам списке послания Никифора к неизвестному князю, в чем легко убедиться из чтения послания. Как же объяснить такое сходство посланий митрополита Никифора к различным князьям, хотя об одном и том же предмете? Оно очень естественно. Написав послание к одному князю о заблуждениях латинян, митрополит мог то же самое послание с некоторыми переменами отправить, когда находил нужным, и к другому, и к третьему, и ко многим князьям русским.

Лучшее сочинение митрополита Никифора и вообще одно из лучших произведений нашей древней словесности есть послание его к великому князю Владимиру Мономаху о посте и воздержании чувств. Тут виден и сам достойный первосвятитель с его умом, образованием, с пастырским дерзновением и ревностию к своему долгу; виден и достойнейший князь с его высокими качествами человека-христианина. Послание написано по случаю Великого поста, когда, замечает митрополит, устав церковный и правило заповедовали говорить нечто полезное и князьям. Почему первое слово в послании, как и естественно было, – слово о посте. «Благословен Бог, – начинает святитель, – и благословенно святое имя славы Его, благословенный и прославленный мой княже! По многой благодати своей и человеколюбию Он сподобил нас достигнуть настоящих пречистых дней святого поста, которые узаконил как строитель нашего спасения, для очищения наших душ, когда постился и Сам в показание своего вочеловечения сорок дней не потому, чтобы имел нужду в посте, но чтобы явить нам образ поста. Если бы первый Адам, праотец наш, постился от древа разумного и сохранил заповедь Владыки, тогда второй Адам, Христос Бог наш, не требовал бы поста. Но вследствие преступления первого Адама, не соблюдшего поста, постился Он, да разрушит преслушание. Принесем же благодарение и поклонение Владыке, постившемуся, и узаконившему для нас пост, и даровавшему нам былие душевного здравия! Двойственно наше бытие: разумное и неразумное, духовное и телесное. Разумное и духовное есть нечто Божественное, и чудное, и подобно бесплотному естеству, а неразумное страстно и сластолюбиво. Оттого в нас постоянная брань: плоть противится духу, и дух плоти. И поистине нужен нам пост: он укрощает телесные страсти, обуздывает противные стремления и покоряет плоть духу... От этого же первого блага происходят в нас все прочие. Видишь ли, княже мой, благоверный и кроткий, как пост есть основание добродетели? Потому-то он, как солнце, сияет во всем мире; все языки совершают пост ради преступления праотца, одни в то время, другие в другое, одни более, другие менее. Но силы поста, как неразумные, не разумевают, и суетен их пост и непотребен. Только люди Христовы, язык святой, царское священие, ведают силу поста и, живя в правоверии, благословляют Бога, вразумившего их, да не смятутся и не будут поглощены от древнего врага, не хотящего нашего спасения. И многое еще имел бы я сказать в похвалу поста, если бы писал к кому-либо другому. А так как слово мое к тебе, доблестная глава наша и всей земли христолюбивой, – к тебе, которого Бог издалече проразумел и предопределил, которого от утробы матерней освятил и помазал, смесив от царской и княжеской крови, которого благочестие воспитало, и пост воздоил, и святая купель Христова измлада очистила, то излишне беседовать к тебе о посте, а еще более о непитии вина или пива во время поста. Кто не знает, что ты соблюдаешь все это? Знают даже крайние невежды и бесчувственные, и все видят и чудятся, вместо же поучения о посте, чтобы исполнить устав церковный, мы изложим твоему благоверию нечто иное и скажем о самом источнике, из которого проистекают в людях всякое добро и всякое зло, смотря потому, как пользуются они источником, правильно или неправильно».

После такого вступления в послание, заимствованного от обстоятельств времени и свойств лица, к которому послание писано, митрополит довольно подробно рассматривает избранный предмет с двух сторон: то излагает общие мысли, откуда и как происходят добро и зло, совершаемые в людях; то прилагает эти общие мысли к великому князю, испытывает его дела и преподает ему приличные наставления.

«Ведай, благоверный княже, – говорит святитель (постараемся представить мысли его с возможною краткостию), – что душа наша создана дуновением Божиим и по образу Божию. В ней три части, или силы: разум (словесное), чувство (яростное) и воля (желанное). Разум выше других: им-то мы отличаемся от животных, им познаем небо и прочие творения, им, при правильном его употреблении, восходим к разумению самого Бога. И вот Авраам, незнакомый с звездословием, познал чрез рассматривание неба Творца и веровал в Него; Енох угодил Богу и преложися; Моисей видел задняя Божия и чрез то возшел к уразумению Зиждителя. Таково правильное употребление разума! Но есть и неправильное: разумен и Денница – ангел, ныне дьявол, но, низвратив свой разум, возмечтав быть равным Богу, пал с чином своим; разумны и еллины, но, не соблюдши разума, дошли до идолопоклонства. Вторая сила – чувство – выражается в ревности по Боге и в неприязни к врагам Божиим; при неправильном же употреблении обнаруживается злобою, завистию и под. И вот, Каин злоупотребил чувством и по зависти убил брата своего Авеля; а Моисей, Финеес и Илия ревновали по Боге, когда первый убил египтянина, второй – иноплеменницу, согрешившую с израильтянином, третий – жрецов Вааловых. Убивают и разбойники, но убивают по злобе и своекорыстию. Третья сила – воля, – при добром употреблении ее, человек постоянно имеет желание к Богу, забывая о всем прочем; ждет просвещения от Него, наслаждается веселием в самых злостраданиях ради Бога, – от сего веселия произрастает семя жизни, бывают чудотворения, пророчества, и человек мало-помалу приближается к Богу и еще на земле становится живым образом и подобием Его.

Ты узнал теперь, человеколюбивый и кроткий князь, три силы души. Узнай же и слуг ее, чрез которых она действует. Душа находится в голове, имея ум, как светлое око, в себе и наполняя своею силою все тело. Как ты, князь, сидя на своем престоле, действуешь чрез воевод и слуг по всей твоей стране, а сам ты господин и князь, так и душа действует по всему телу чрез пять слуг своих, т. е. чрез пять чувств: зрение, слух, обоняние, вкус и осязание. Зрение чувственное верно: что видим мы при здравом уме, то видим верно; но слух иногда передает истину, а иногда ложь. Потому, что сами видим, тому можно верить, а что слышим от других, то надобно принимать с великим испытанием и судом и тогда давать ответ. Об обонянии, которое должно отвращаться благоухания, что сказать такому князю, который больше спит на земле, мало сидит дома, чуждается светлых одежд, и, ходя по лесам, носит убогую одежду, и только по нужде облачается в княжескую ризу во граде – ради власти? Также – о вкусе, услаждающемся пищею и питием. Мы знаем, что для других ты приготовляешь светлые обеды по-княжески, а сам служишь и, когда гости пресыщаются за столом, ты ограничиваешься малым вкушением и малою водою. Что касается до осязания, которое обыкновенно простирается на имения, я знаю, что, с тех пор как утвердился в тебе разум, ты постоянно благотворишь всем, не собираешь сокровищ, ни злата, ни серебра, а раздаешь все обеими руками, и между тем сокровищница твоя, по благодати Божией, не оскудевает и не истощается...