История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

сырых, необработанных, просто зарегистрированных переживаний:

эмоциональный опыт всегда полностью преображен. Но это все-таки

был шаг в сторону экспрессивной, эмоциональной поэзии.

Следующий шаг сделал Лермонтов. Пушкин его не сделал:

субъективный элемент в поэзии Пушкина менее заметен и более

подчинен творческому замыслу, чем у Жуковского.

Один из курьезов истории литературы: этот первый и в течение

долгого времени самый личностный, самый субъективный русский

поэт

был почти исключительно переводчиком. Оригинальных вещей

у него очень мало: несколько шуточных посланий, несколько элегий

да несколько лирических стихотворений. Но этих последних

достаточно, чтобы поставить Жуковского в первый ряд русских

поэтов. Эфирная легкость и мелодичность его стиха, восхитительная

чистота его поэтического языка достигают в них высшего

совершенства. Романтическая меланхолия и покорная надежда на

лучший мир никогда не выражалась более благородно и утонченно.

Но характерно для Жуковского то, что даже эта лирика имеет

источником иностранную поэзию. Так, изумительное стихотворение

на смерть Марии Протасовой-Воейковой ( 19 марта 1823 г.) и по

размеру, и по построению близко напоминает стихотворение

немецкого романтика Брентано. Слова, каденции, интонация, сама

материя стиха делают это стихотворение тем, что оно есть, – но еще

и легчайшие штрихи, свойственные лишь перу великого поэта.

Поэзия Жуковского 1808–1821 гг. чаровала читателей своей

атмосферой романтической чувствительности, мечтаний,

оптимистической религиозности и кроткой покорности судьбе в

соединении с мягко-фантастическими атрибутами балладных ужасов.

Но знатоковбольше всего восхищало высокое мастерство поэта,

разнообразие и изобретательность его размеров, а главное –

абсолютно новая, неведомая прежде чистота, нежность и

мелодичность его стиха, его поэтического языка, так

контрастировавшие с блистательно-варварской самородной

грубостью Державина.

В этот период Жуковский переводил романтиков,

предромантиков и даже классиков немецкой и английской поэзии. Его

любимцами в Германии были Уланд и Шиллер, чьи греческие

баллады ( Торжество победителейи др.) стали благодаря Жуковскому

такой же, если не большей, классикой в России, как и в Германии. Из

англичан он переводил Драйдена ( Торжество Александра), Томсона,

Грея ( Элегия), Саути, В. Скотта, Мура, Кемпбелла и Байрона

( Шильонский узник). После всего, что я говорил о величайшем и

безупречном мастерстве Жуковского в русском стихе, вряд

ли кого

удивит, если я добавлю, что некоторые его переводы английских

современников (из которых никто не принадлежал к великим

мастерам) часто превосходят оригиналы. Королева УрракаСаути,

Уллин и его дочьКемпбелла, Пери и ангелМура, Иванов вечерВ.

Скотта и Шильонский узникБайрона и абсолютно, и относительно

занимают в русской поэзии более высокое место, нежели в

английской.

После 1830 г. Жуковский постепенно отходит от слишком

плавной нежности, которая принесла ему такую популярность. Как и

Пушкин в те годы, он стал стремиться к большей объективности, к

дорическим очертаниям и эпической манере. Почти все его поздние

произведения написаны или белым стихом, или гекзаметром. Обеими

формами он владеет с совершенной свободой и разнообразием;

располагает слова в самом «непоэтическом» порядке; прибегает к

самым разрушительным разливам стиха, достигает стиля, о котором

говорят « beau comme de la prose» (прекрасен как проза) и в белых

стихах напоминает позднего Шекспира. К главным произведениям

этого периода относятся обработки (с немецкого) эпизодов из

Рустема и Зорабаи Наля и Дамаянти. В том и другом он сумел

избежать всякой сентиментальности. Первый оставляет впечатление

прямого, первобытного, грубого величия; второй – истинно

индийской роскоши красок. Еще более замечательна его обработка в

очень свободных гекзаметрах с анжамбманами

Ундины–

прозаического сочинения немецкого романтика Фуке. Атмосфера

поэмы – оптимистическая религиозность и романтическая

фантастика, близкая к его ранней лирике, но рассказ ведется с

величественной неторопливостью, в истинно эпическом тоне.

Однако главным трудом его старости стал перевод Одиссеи,

законченный в 1847 г. Хоть он и не знал греческого и переводил

Гомера с немецкого подстрочника, это шедевр точности и

достоверности. ОдиссеяЖуковского имела целью дополнить

имеющегося русского Гомера и стала как бы продолжением Илиады

Николая Ивановича Гнедича (1784–1833), появившейся в 1830 г.

Гнедич был хороший поэт, написавший несколько