История шпионажа
Шрифт:
Доклад, сочиненный одним из агентов ФБР, содержит следующую информацию: «В данный момент мы пользуемся услугами двух высокопоставленных чиновников „Амторга“. Один из них — Исидор Джибли Нидльман, официальный представитель этой фирмы. Контакт с ним поддерживается через посредника. Мы не полностью удовлетворены таким положением дел, в частности, по причине малого объема предоставляемой информации, в связи с чем мы планируем поручить ему получение более полной информации о делах „Амторга“».
В этом же документе упоминаются и геофоны, о которых говорится: «Я уже предоставлял Вам информацию о том, что „Амторг“ оказывает помощь в закупке
Вторая докладная записка, адресованная Фоли, сообщала о том, что троих агентов ФБР, работающих в «Амторге», нужно было проверить, чтобы узнать, не работают ли они на советскую разведку.
Агент, составивший записку, которую обработала Джуди, позднее сделал следующее: он отнес рукопись Джуди известному в то время графологу Дороти Саре, которая возглавляла Американское графологическое общество. Мисс Саре сказали только то, что текст был написан молодой девушкой. Вот результаты ее экспертизы:
«Чувства автора и ее взгляд на жизнь сформированы на уровне подростка. Она может выглядеть достаточно взрослой, но она очень молода эмоционально. Она псевдоинтеллектуальна, то есть хочет сделать что-нибудь выдающееся, важное, но она может быть обманута любым комплиментом, лестным для нее. Она довольно плохо разбирается в людях, с трудом оценивает ситуации, в которые попадает. У нее драматический талант, она всегда „играет роль“ и считает себя великой актрисой».
Какую бы роль Джуди не играла, она проработала в Вашингтоне полтора года к тому времени, когда в Америку приехал Губичев. Валентин Алексеевич Губичев родился 24 июня 1916 года. Он учился на инженера и закончил Московский строительный институт со степенью кандидата наук. В 1946 году, без всяких видимых причин, он стал третьим секретарем Министерства иностранных дел СССР, хотя не проходил никакой дипломатической подготовки. Его дела шли превосходно, и уже 20 июля того же года он прибыл в Нью-Йорк в должности инженера по строительству здания ООН, которое возводилось на углу Первой авеню и 44-й улицы. Он был зачислен в штат с годовым жалованьем 6 тысяч долларов.
Согласно докладу комиссии Гувера, который впоследствии назвали «Позорные годы», «советская сторона знала, что мы тщательно изучаем персонал их посольств и консульств. По этой причине они часто шли на превышение дипломатических полномочий». В данном случае это выразилось в назначении Губичева на работу в ООН.
В анкете ООН Валентин Алексеевич указал, что не хочет получить работу за пределами Нью-Йорка или связанную с частыми поездками. Он также отметил свое прекрасное знание английского языка.
Губичев приехал в Нью-Йорк вместе с женой Лидией и десятилетней дочерью Виолеттой. Скорее всего, он считал строительство здания ООН скучной работой, потому что в январе 1947 года подал заявление с просьбой перевести его в Управление безопасности или Генеральную штаб-квартиру ООН.
Советское правительство не сняло с Губичева статуса дипломата, хотя, по Хартии ООН, человек, работающий в Секретариате, не должен иметь дипломатического иммунитета. Губичев приехал в США с документами третьего секретаря, и русские, очевидно, хотели сделать все, чтобы он не потерял дипломатического
5 марта, через день после ареста Губичева и Коплон, начался обмен нотами между посольством СССР и Госдепартаментом. Советский посол А. С. Панюшкин выразил огромное удивление по поводу ареста человека, защищенного дипломатическим иммунитетом. Государственный департамент ответил, что, согласно Хартии ООН, член Секретариата этой организации не может иметь официального положения в правительстве его страны. Губичев перестал быть дипломатом в момент подписания им клятвы ООН.
В то время, когда шел этот обмен, Л. С. Толоконников, первый секретарь посольства СССР в США, был отправлен в Нью-Йорк, чтобы передать Губичеву некоторые инструкции. Он сказал подозреваемому, что не следует признавать суверенитет суда, потому что это может помочь избежать его.
Этим объясняется высокомерное поведение Губичева даже тогда, когда ему предъявляли серьезные обвинения. После первого визита Толоконникова Губичев дал интервью журналистам, в котором сказал: «Со мной обращаются, как с обычным уголовником. В моей камере сидят еще два человека, насколько я мог понять, за неуплату налогов».
Через несколько дней Губичев и Коплон предстали перед нью-йоркским окружным судом для слушаний об освобождении под залог. Заседание вел федеральный судья Саймон Рифкинд. Наблюдатели обратили внимание, что Губичев был примерно одного роста с Джуди, которая в тот день надела туфли на каблуках. Он был в наручниках и почти не поднимал глаз. Джуди смотрела прямо на судью. Они не разговаривали и даже не смотрели друг на друга.
Губичев привел в ярость судью, заявив, что он отказывается от защиты, так как слушания были от начала до конца комедией, цель которой — высказать враждебное отношение к его стране. «Мне интересно, — заявил он, — будет ли какая-нибудь польза от того, что из-за меня в этой комедии появится еще один участник. Я считаю, что нарушены мои права, которые обычно соблюдаются в более или менее цивилизованных странах. Я не знаю законов и конституции вашей страны, но я знаю свои законы, а мы не обращаемся с иностранными дипломатами так, как здесь обращаются со мной. Я полагаю, что мы находимся в отсталой стране, применяющей методы инквизиции».
Судья был раздражен сарказмом Губичева и ответил: «Вы говорите мне, что есть страны, в которых подсудимому предоставляется большая возможность защитить себя, но я не нашел такого государства ни на одной карте мира. Здесь не разыгрывается комедия, и с Вашей стороны будет большой ошибкой отказаться от защитника». Судья Рифкинд дал Губичеву еще немного времени на обдумывание своего предложения, мотивировав это тем, что тот «не знает традиций и обычаев нашей страны».
Это время не изменило отношения Губичева к суду, потому что на следующем слушании он ни слова не произнес по-английски, чем вызвал раздражение судьи Уильяма Бонди. «Вы готовы предстать перед судом?» Губичев покачал головой. «Как Вы меня поняли, если Вы не говорите по-английски?» Губичев в ответ пожал плечами. «Вы понимаете английский?» — «Нет». — «Вы понимаете мой вопрос?» — «Нет». — «Как Вы поняли то, что я Вам сказал?» — «Нет». Все три «нет» были сказаны на русском. «Я не знаю, что он говорит, я назначаю адвоката», — сказал рассерженный судья.