История сношений человека с дьяволом
Шрифт:
При царе Феодоре Алексеевиче разбиралось довольно громкое дело Артамона Матвеева, любимца покойного царя Алексея Михайловича. Врагов у всемогущего боярина, конечно, было множество, и чтобы его одолеть, они не придумали ничего лучшего, как обвинить его в колдовстве. Это было нетрудно сделать, так как боярин очень охотно сближался с иностранцами, а к иностранцам в древней Руси относились всегда подозрительно. Вдобавок Матвеев был большой любитель просвещения. У него были книги, и своего сына-мальчика он обучал греческому и латинскому языкам; учителем мальчика был переводчик посольского приказа Спафарий. У Матвеева были книги, да вдобавок еще иностранные, были разные врачебные снадобья, инструменты, снаряды. По одной уже этой внешней обстановке он имел вид заправского волшебника. При Михаиле Феодоровиче был случай, когда у одного немца-живописца нашли человеческий череп и за одно это едва не сожгли его, сочтя за колдуна. У другого немца-доктора нашли сушеных змей, и т. к., по несчастию, это случилось во время народной смуты, то толпа без церемонии и расправилась с несчастным немцем. Таким образом и с Матвеевым было очень легко сладить на этой почве. Бояре, его враги, вошли в сношения с его домашними; в числе их нашлось двое сговорчивых людей: лекарь Давыдко Берлов и карло (т. е. карлик) Захарка. Подкупленные добровольцы и донесли на Матвеева, что он с доктором Стефаном и учителем своего сына Спафарием, запершись в отдельной комнате читали «черную книгу» , и в это время им явилась делая толпа чертей. Донос возымел свое действие. Матвеев был лишен боярского звания и сослан в Пустозерский острог, а его имения были отобраны в казну. Опальный боярин несколько раз писал в Москву к царю, к патриарху и к разным знатным лицам. Но его оправданиям никто не верил. В книге Афанасьева приводится отрывок, взятый из его челобитной к царю, по которому можно судить, что эти доносы с обвинением в колдовстве были самым обыденным явлением на Руси в XVI и XVII столетиях. «При великом государе Михаиле Феодоровиче, — пишет Матвеев, — такожде ненависти ради подкинули письмо воровское на боярина Милославского, будто он имеет у себя перстень волшебный думного дьяка Грамотина, и по тому воровскому письму немного не пришел в конечное разорение; был за приставом многое время, животы пересмотреваны и запечатаны были и ничего не найдено и за свою невинность освобожден. А при великом государе Алексее Михайловиче такожде завистию и ненавистию извет был составной же и наученой о волшестве на боярина Стрешнева и за тот извет страдал невинно, честь была отнята и сослан был на Вологду. Да и на многих, великий государь, таких воровских писем было, а на иных и в смертном страху были. А и я, холоп твой, от ненавидящих и завидяших при отце же твоем государеве, великом государе, не много не пострадал: такожде воры, составя письмо воровское, подметное кинули в гранови-ых сенях и хотели учинить Божией воле и отца твоего государева намерению и к супружеству — второму браку препону, а написали в письме коренья» . Известный наперсник царевны Софьи, князь Василий Голицын. хотя и считался просвещеннейшим человеком в свое время, однако же, но словам князя Щербатова: «гадателей призывал и на месяц смотрел о познании судьбы своей» . В одном из своих писем к Шакловитому Голицын, говоря о малороссах, между прочим, роняет такого рода слова: «И то, чаю, ведали они по чарованию некоему» . Тот же Голицын в 1679 г. подал жалобу на Бунакова за то, что он «вынимал княжой след» . Голицын совещался с колдунами по поводу своих отношений к Софье. Он, конечно, опасался ее охлаждения к нему и, чтобы удержать ее любовь, прибегал к чарам. Какой-то знахарь давал ему травы, которые надо было примешивать к пище царевны «для прилюбления» . Но интереснее всего то, что предусмотрительный боярин, заполучив от кудесника эти травы, самого кудесника поспешил сжечь на костре, чтобы тот впоследствии на него не донес. Сама царевна Софья тоже обращалась и: колдунам. У нее был по этой части особый ближний человек Медведев, который сам занимался астрологией, гадал по звездам и считался великим знатоком по волшебной части. Разыскав какого-нибудь колдуна, Софья прежде всего отсылала его к Медведеву, а тот уже давал свой отзыв, заслуживает ли колдун доверия или нет. Софья больше всего доверялась некоему Дмитрию Силину. Это был лекарь, которого вызвали из Польши лечить царя Ивана Алексеевича. Он и жил вместе с Медведевым, и тот убедился в его солидных познаниях в астрологии и медицине. Силин лечил многих в Москве, между прочим, и Голицына. Диагноз, поставленный князю, был очень любопытен: ощупав у пациента живот, Силин объявил ему, что князь «любит чужбину, а жены своей не любит» . Медведев осторожно осведомил Силина о том, что Софья хочет выйти замуж за Голицына, а его, Медведева, сделать патриархом; он просил Силина посмотреть по солнцу, сбудется ли это? Для исследования солнца Силин поднимался на Ивана Великого и вывел из своих наблюдений, что «у государей венцы на главах, а у Голицына венец мотается на груди и на спине, как он стоял темен и ходил колесом, царевна была печальна и смутна, Медведев был темен, а Шакловитый повесил голову» . После торжества Петра Медведев советовался с колдуном Васькой Иконником, который уверял, что в его власти состоит сам сатана, и что если царевна даст ему 5 тысяч рублей, то все останется по-прежнему. Однако, ему не поверили. В это же время, т. е. в период вражды Петра с Софьей, обвинение в колдовстве пало па престарелого стольника Безобразова. На старика донесли его же собственные люди, предварительно его обворовавшие и затем бежавшие от него. Они показали на Безобразова, что он был в сношениях с опальным Шакловитым и со всех сторон созывал к себе колдунов и ворожеек. Эти ведуны ворожили на костях, на деньгах и на воде, стараясь вызнать относительно царя Петра и его матери, можно ли поднять против них бунт и будет ли он успешен. Один из волхвов, Дорошко, «накупился у Безобразова напустить по ветру тоску на царя и царицу, чтобы они сделались к нему добры и поворотили бы его к. Москве» . Безобразов будто бы снабдил Дорошку вином и разными другими припасами и отправил его в Москву, а в провожатые дал ему человека, который мог указать ему царя и царицу, ибо Дорошко не знал их в лицо. Жена Безобразова взяла семь старых полотняных лоскутков и велела написать на них имена царя и царицы. Она вставила эти лоскутки в восковые свечи вместо светилен и разослала по церквам, приказав зажечь их перед иконами и наблюдать, чтобы они сгорели до конца. Разумеется, всю эту компанию, т. е. самого Безобразова, его жену, Дорошку и всех других колдунов схватили и представили в Москву, и учинили им строжайший допрос, конечно, с пыткой, при содействии которой все они признались во всем, в чем было угодно их обвинять судьям. Из протоколов допроса видно, что все преступление этих злополучных людей состояло в том, что они с помощью разных вздорных обрядностей старались вернуть Безобразову расположение царя и царицы. Расправа со всей этой толпой была жестокая. Безобразову отрубили голову, жену его сослали в монастырь, все их имущество отобрали в казну, двух колдунов сожгли живьем, а остальных нещадно отодрали кнутьями и сослали в Сибирь с женами и детьми. Петр Великий весьма круто принялся за реформы, во искоренить суеверия, касающиеся колдовства, ему не удалось. Правда и что, что в XVII столетии даже в самых просвещенных странах Западной Европы ведьм и колдунов целыми толпами жгли на кострах, и это продолжалось до самого конца XVIII столетия. Да и сам Петр едва ли был вполне свободен от суеверий своего времени. Эго отчасти отразилось и на законодательстве.
ОТДЕЛ IV Демонизм в последние столетия
I. «Одержимые» XVI И XVII Столетий
Средним векам, само собой разумеется, не удалось разделаться с ведьмами и колдунами, сколько их ни жгли на кострах, ни с одержимыми, сколько их ни отчитывали. Таким образом колдовство и всякого рода дьявольщина и были переданы по наследству Средними веками последующим столетиям и с полным благополучием дошли до наших дней. Прежде чем перейти к демонизму новейших времен, т. е. процветавшему в минувшем XIX веке, мы ради исторической связи рассказа сообщим в этой вступительной главе о самых выдающихся делах XVI и последующих столетий. Наибольший интерес за это время возбуждали дела не о колдовстве и ведьмовстве, а об одержимости нечистым духом. Интересно еще заметить, что такой одержимости подвергались чаще всего лица духовные, а в особенности — монашки. Самые громкие происшествия этого рода разыгрывались в монастырях, и здесь иногда принимали форму настоящей заразы — эпидемии. В 1599 г. в местности нынешнего Юрского департамента проживала некая Антида Колас. Эта была замужняя женщина, про которую все время ходили какие-то скверные толки, которые мало-помалу усиливались и оформлялись и, наконец, народной молвой были сведены к тому, что Антида завела себе друга из пекла, т. е. инкуба. Взялись за ее мужа, и тот с полной откровенностью подтвердил, что ему этот секрет супруги был давно известен и что если он до сих пор молчал, то лишь разделяя общий обычай всех рогоносцев, которые, разумеется, молчат о своих семейных злоключениях. Топа решили подвернуть подозрительную даму тщательному освидетельствованию, которое и было произведено хирургом Мильером. Осмотр Антиды дал обстоятельства подавляющие, с тогдашней точки зрения: у нее по самой середине живота оказалась глубокая впадина, которая ей не причиняла никакого страдания, ни затруднения. Сделана же была эта впадина ее возлюбленным Лизаботом. В виду такого собственного признания участь злополучной жертвы лукавого коротко и ясно определялась: ее сожгли живьем. В восьмидесятых годах XVI столетия в Куломье (департамент Сены и Марны) жил один башмачник — Абель Деларю. Он чем-то возбудил против себя подозрение, и мало-помалу за ним утвердилась репутация колдуна. В 1582 г. состоялся брак между двумя местными обывателями, Жаном Мо и Фарой Флерио. Брачная жизнь молодых что-то не заладилась, и народная молва, не задумываясь, приписала их порчу Абелю Деларю. Молва окрепла и, разумеется, дошла до местных властей, которые к этим вещам в те времена прислушивались чрезвычайно внимательно. Деларю был схвачен и подвергнут допросу, который видимо его смутил. Ответы он давал уклончивые, сбивчивые и этим усиливал подозрения. Его засадили в тюрьму, и, посидев в ней некоторое время, Деларю получил вкус к откровенности и начал давать показания из области своего прошлого и настоящего. Оказалось, что в молодости его отдали в монастырь. Там с ним однажды очень сурово обошелся заведовавший послушниками монах Калье. Обиженный им мальчуган затаил страшную ненависть в душе, которая осталась у него до самого выхода из монастыря. Покидая его, Деларю дал себе клятву отмстить ненавистному Калье. Но прежде всего, по выходе из монастыря, он очутился в чрезвычайно затруднительном положении, не звал, куда идти, где преклонить голову. В сей крайности он рассудил, что ему не остается иного покровительства и прибежища, кроме дьявола, к которому он и обратился, прося его как-нибудь устроить его судьбу. Дьявол не заставил себя ждать. Он предстал перед своим молельщиком, приняв вид высочайшего мужчины с чрезвычайно страшным лицом, грязным телом и мерзким запахом. Прежде всего он объявил Абелю свое имя — Ригу. Всмотревшись в него, Абель заметил, что у него вместо живота и коленей были человеческие лица. самого страшного вида; ноги же у него были коровьи. Он в первое же свидание дал слово Абелю, что устроит его участь, и назначил ему свидание на другой же день в одном пустынном месте. На другой день дьявол Ригу аккуратно явился на условное место и отвел Абеля к одному пастуху по имени Пьер. Этот пастух был колдун, и дьявол поручил ему обучение Абеля. Несколько времени спустя дьявол позвал Абеля с собой на шабаш, который должен был состояться накануне Рождества. Сборы на чертовские игрища, по показанию Деларю, происходили в таком порядке. В тот день пастух Пьер устроил так, чтобы жены его всю ночь не было дома. Своего ученика Абеля он уложил спать в 7 ч., но Абелю не спалось, и он видел все, что делал старый пастух; тот возился с какой-то старой метлой; это был громадный пук прутьев, объемистый и длинный, без палки. Около 11 ч. ночи Абель услыхал какой-то сильный шум. Пастух-колдун подошел к нему и сказал, что сейчас надо отправляться. При этом старик помазал себе под мышками какой-то мазью и велел Абелю сделать так же. После того пастух сел верхом на приготовленную метлу, а Абель поместился сзади него. В этот момент вдруг появился демон Ригу, подхватил метлу с седоками и в мгновение ока вынес ее через печь и трубу на воздух. Ночь была очень темная, но дьявол, который мчался впереди метлы, освещал путь, держа в руке зажженный факел. Куда они мчались Абель не мог распознать и только видел под собой на мгновение промелькнувший знакомый монастырь. Чертовский поезд опустился где-то на поле, среди густой травы. Тут уже было многочисленное сборище, среди которого у Абеля оказались знакомые. Ригу потребовал, чтобы очистили место для вновь прибывших, и после того сам превратился в большого черного козла и принялся, испуская рев, кружиться по свободному месту, очищенному гостями шабаша. Все гости тоже принялись танцевать, держась задом к козлу. Проплясав некоторое время, козел остановился, оперся на согнутые передние лапы, и вдруг из его тела вылетело множество зернышек, величиной в булавочную головку. Падая на землю, эти зернышки превращались в порошок, сильно пахнувший серой и жженым порохом. После того самый старый человек в собрании опустился на колени, подполз на коленях к козлу и воздал ему обрядовое лобзание тем особенным странным манером, о котором мы уже много раз упоминали. Все присутствовавшие на шабаше колдуны и ведьмы имели в руках флаги; в них они собирали и завершали упомянутый волшебный порошок. К козлу один за другим подходили все гости. Когда дошла очередь до Абеля, козел спросил его человеческим голосом, чего Абель от него хочет. Мальчик отвечал, что он хочет научиться делать наузы на погибель своих недругов. Дьявольское козлище сказало ему, что он этому искусству может научаться от пастуха Пьера. Абель у этого пастуха и обучился колдовству. В своих показаниях он между прочим упомянул, что однажды его взяло раскаяние, он захотел вновь обратиться к Богу и с этой целью совершил богомольное странствование в монастырь, причем дьявол по дороге едва его не утопил. Этим упоминанием о своем покаянии Абель, очевидно, имел в виду облегчить свою участь; но мудрые судьи проникли в его уловку и не поверили ему. 23-го июля 1582 г. Абель Деларю был торжественно сожжен живьем на рыночной площади Куломье. В июне 1586 г. в Пикардии была повешена некая Мария Мартен. Это была девица, занимавшаяся колдовством. Свои злодейства она вела в величайшем секрете, так что очень долгое время на нее никто ничего не мог и подумать; а между тем впоследствии оказалось, что целый ряд очень крупных общественных и семейных бедствий, которыми была удручена та несчастная община, где она жила, проистекли от ее волшебных злодейств. Она напускала болезни на людей и на скот; иногда по ее милости заболевала целая семья. На скот она напускала совершенно непостижимые болезни, от которых животные валились десятками. Мало-помалу, однако же, народная молва добралась до нее. Людям удалось себя убедить в том, что все бедствия происходят от нее. На нее донесли и ее арестовали. При осмотре ее тела, который в этом случае всегда производился тщательнейшим образом, на ней был найден оттиск огромной кошачьей лапы. Этот оттиск, конечно, и был принят за несомненную печать дьявола. Марию судили, и она без особой настойчивости со стороны судей признала себя колдуньей. Главной составной частью ее волшебных снадобий служил порошок из костей мертвецов. Само собой разумеется, что она состояла в интимной связи с дьяволом, которому имя было Цербер. Кстати сказать, благодаря показаниям ведьм и колдунов, еще средневековые демонологи составили длинный список чертей, обычно являвшихся людям. И т. к. ведьмы обыкновенно подробно описывали наружность своих чертей, то во многих старинных книгах можно найти изображение этих демонов. Нам удалось видеть изображение, например, этого самого Цербера, который пристроился к Марии Мартен. Это была фигурка, не лишенная комизма. Он изображался в виде птицы, одетой в старинный дворянский костюм: панталоны в обтяжку, жилет, жабо, кафтан с большими отворотами рукавов и клапанами карманов. Из панталон выставляются тощие курьи ноги с длинными пальцами и когтями; сзади, из-под фалд кафтана, торчит широкий хвост, вроде воробьиного; сбоку шпага. Но голова у этой птичьей фигуры не птичья, а собачья, похожая на пуделиную; на голове длинный остроконечный колпак с изображением какой-то морды. Этот чертик, по показаниям Марии Мартен, часто являлся ей и беседовал с ней. Движимая желанием угодить своему адскому другу, Мария перестала ходить в церковь и совершала надругательства над причастием. Она усердно посещала шабаши. На одном из них председательствовал ее сердечный друг Цербер, в том самом виде и туалете, как мы его описали. Он держал в лапах список всех друживших с ним ведьм и делал им перекличку. В Австрии в замке Штаремберг в 1574 году дьявол внезапно овладел никоей Вероникой Штейнер. Тотчас же вызвали из Вены опытного отчитывателя одержимых, иезуита Бребантина. Прежде всего этот специалист установил несомненную наличность одержимости (о ее признаках мы подробно говорили в первом отделе в V главе). После того иезуит начал ее отчитывать, и его экзорцизмы оказали быстрое действие. Из Вероники вышли четыре беса, ознаменовавшие свой выход самыми несомненными признаками, а именно адски неприличным запахом, от которого присутствовавшим сделалось дурно. Опытный бесогон, однако, по каким-то хорошо ему известным признакам заключил, что одержимая еще не вполне очистилась, что в ней застряла еще целая куча чертей. Он дал демонам приказ, чтобы каждый из них, выходя из тела Вероники, тушил свечу, которых было зажжено множество на время церемонии. Внутри тела одержимой вдруг поднялся страшный шум; ее тело и грудь чудовищно вспучились, руки и ноги окоченели. Потом ее всю свернуло в клубок и она перестала видеть и слышать. Демоны туго поддавались заклинаниям, выходили из одержимой по одному через большие промежутки времени, так что все заклинание длилось шесть часов подряд, и каждый демон, выступая из тела одержимой, тушил свечу, как ему было приказано.
Всех упорнее оказался последний демон. Он выделывал с телом одержимой удивительные вещи. например, подкидывал ее вверх на несколько футов с такой силой, что пятеро здоровых мужчин не могли ее удержать, Перед своим выходом из тела Вероники демон швырнул два камня, из которых один упал во двор замка, а другой в часовню. По его выходе Вероника мгновенно погрузилась в глубокий обморок, от которого потом очнулась вполне здоровой и освободившеюся от своих чертей. Около того же времени, когда было происшествие с Штейнер, на другом конце Европы, во Фландрии, разразилось дело о колдовстве, прошумевшее на всю Европу. Здесь обнаружили целую банду колдуний, во главе которых стояли Мария Стайнс, Симона Дурлэ и Дидим. Самые важные существенные показания дала последняя из них. Она оказалась особой настолько откровенной, что для исторжения из нее признаний не пришлось даже прибегать к пытке, Эго была усердная посетительница шабашей, во время которых она вступала в связь с мужчинами, с женщинами, с чертями и со зверями. По ее словам, на шабаш часто доставлялись причастные облатки, и ведьмы топтали их ногами. Сверх того, по ее показанию, ведьмы на шабашах поедали мясо невинных младенцев. Подробности ее любовных утех с дьяволом добросовестно записаны в протоколе суда, но не могут быть достоянием печати. О похищении младенцев она рассказывала, как о самой обыкновенной вещи, причем мимоходом упоминала о том, что часть этих младенцев поедалась на шабашах, а часть поступала в распоряжение жидов, которые употребляли их кровь да совершения своих обрядностей. Сама Дидим уворовала и продала жидам восемь младенцев. Во время одного из шабашей она видела самого Вельзевула. Обычно этот демон изображается голым. Тело у него человеческое, сильно волосатое, но вместо ног утиные лапы с перепонками. У него длинный, толстый хвост с большой кистью на конце; физиономия человечья с большим ртом и страшными выпученными глазами. На голове тонкие длинные рога, как у венгерского быка. За спиной крылья, напоминающие сложенные крылья летучей мыши, с резко выдающимися ребрами и острыми когтями на сгибах. Но по показанию Дидим, на шабаш он явился в костюме доминиканского монаха. Один из присутствовавших старых колдунов принес ему жертву: зарезал перед ним младенца, а прочие гости в это время носились вокруг в бешеном танце. После того Вельзевул снял с себя свой доминиканский плащ и передал его своим гостям, которые его поочередно ненадолго накидывали себе на плечи, причем строили разные смешные и неприличные гримасы, в виде надругательства над духовным облачением. Монахов на шабашах обычно ругали самыми последними словами. В конце концов, однако, Дидим увидела, что все эти откровенности ведут ее прямехонько на костер. Она ужаснулась и начала отпираться от сделанных показаний; сама, дескать, не могу понять, что побудило меня взводить на себя такие ужасы; пробовала она также уверить своих судей, что ей просто захотелось поиздеваться над ними. Но, разумеется, эти уловки уже не могли ее спасти от костра. История одержимой Николь из Вервена, которую мы теперь расскажем, в свое время пользовалась такой известностью, что о ней писали даже особые книги; одна из них, между прочим, написана Бульвезом, а другая позже — его аббатом Леканю. Эта Николь, носившая девическую фамилию Обри, была выдана замуж за портного, вервенского жителя. В ноябре 1563 года, в то время, когда она молилась на могиле своего дедушки, человека, который умер без покаяния, ей показалось, что тень ее дедушки выступила яз могилы. Привидение имело вид человека, окутанного саваном. Оно заговорило человеческим голосом и просило Николь отслужить несколько обеден за упокой его души, пребывающей в чистилище. Это ее так ужаснуло, что она даже расхворалась с испуга. Призвали врачей, и те, осмотрев ее, убедились, что в ее болезни есть что-то сомнительное. Можно было допустить, что болезнь началась вполне натурально, но затем, видимо, осложнилась вмешательством нечистого. Посему врачи посоветовали обратиться к сведущим, опытным духовным лицам. Духовные в свою очередь были призваны к больной, и один из них сейчас же распознал, что больная одержима дьяволом. Засевший в ней дьявол, когда духовенство вступило с ним в переговоры путем экзорцизмов, объявил себя душой того самого дедушки, на могиле которого Николь молилась. Однако опытные заклинатели по особым признакам различили, что это ложь и что в Николь вселился подлинный бес; потом распознали, что в ней сидит даже не один бес, а, по всей вероятности, несколько. Изгнание бесов было поручено монаху-якобинцу Петру Деламотту. Он живо узнал имя главного беса, засевшего в Николь; это был сам Вельзевул. Как тебя зовут? — спрашивал бесогон. Вельзевул, царь демонов после Люцифера, — отвечал дух. Ты один? Нет. Сколько же с тобой других?
— Сегодня нас двадцать, но завтра будет больше, ибо я вижу, что нам нужно собраться в большом числе, чтобы бороться с вами. Николь и ее окружающим были предписаны пост и всяческие умерщвления плоти. Один ревностный монах во время закаливания распорядился даже подвергнуть себя бичеванию в виде умилостивительной жертвы. Между тем, одержимая корчилась и делала прыжки вверх, превыше сил самого отчаянного гимнаста. Но когда ей дали причастие, она успокоилась.
Какой-то простоватый патер при виде такого благодетельного эффекта причастия возликовал от восторга и вскричал:
— О, таііте Оопіп (простонародное уничижительное прозвище дьявола), ты побежден!
Но как только гостия была переварена, черти снова принялись за несчастную Николь и начали с того, что привели ее в состояние полной неподвижности. Один из демонов, по имени Бальтазо, подхватил ее и едва не уволок ее неведомо куда. Вскоре явилось двадцать девять демонов, которых, как надо заключить, воочию видели окружающие одержимую, потому что в книгах, посвященных этой истории, описывается внешний вид демонов. Они были черные, величиной с барана, с когтями, как у кошки. Началась эпическая борьба мо-нахов-бесогонов с этой толпой адских чудищ. И борьба эта была далеко не легкая. Одержимость Николь началась в 1563 г., а окончательно изгнать из вея всех бесов удалось лишь в 1566 г., да и то не сразу, потому что сначала вышло только 26 дьяволов, остальные же объявили, что они выйдут только в том случае, если против них выступит епископ лаонский Жан Дюбур. Пришлось везти Николь в Лаон, и там епископ самолично изгонял из нее остальных бесов. Церемония происходила публично в местном кафедральном соборе, на эстраде, специально для этого выстроенной. Аббат Леканю, вышеупомянутый автор одной из книг, посвященных этому делу, пишет, что при изгнании бесов присутствовало много протестантов, которые были так потрясены совершившимся на их глазах чудом, что обратились в католическую веру. Чудо это состояло в том, что епископ изгнал трех последних бесов: Астарота, Цербера и Вельзевула. Астарот вышел изо рта одержимой в виде свиньи, Цербвр в виде собаки, а Вельзевул в виде громадного вола. Вельзевул исчез из глаз в клубах густого дама при громовых ударах. Злополучная Николь долго оставалась полумертвой, но епископ отчитал ее, сотворив над нею молитву святого Бернарда. В 1662 г. распространился слух о том, что в женском монастыре урсулинок, находящемся в Огзонне, близ Дижоны, с монахинями творятся чрезвычайно страдные вещи, явно свидетельствующие об их одержимости, и что эта история продолжается в монастыре уже добрых 10 лет. Когда об этом было доведено до сведения парижского правительства, оно командировало для расследования дела на месте архиепископа тулузского, трех епископов и пять докторов медицины. По прибытии на место эта комиссия навела справки об одержимых монахинях, и их оказалось восемнадцать, разного возраста. различного общественного положения. Изгнание из них бесов продолжалось целых две недели. Епископ шалонский, как делопроизводитель этой комиссии, составил и послал подробный отчет в Париж. В этом отчете, между прочим, перечислены те сверхъестественные дары, которыми демоны оделили одержимых ими монашек.
Все эти девицы оказались понимающими иностранные языки, так что заклинатели могли совершенно свободно объясняться с ними по-латыни. Все они свободно читали мысли и в точности выполняли отданные им мысленно приказания. Они могли предсказывать будущие события и обнаруживали знание самых секретных вещей, в особенности касавшихся других монахинь; равным образом и епископам-заклинателям они тоже сообщали самые сокровенные их тайны. Ко всякого рода священным предметам они проявляли явный ужас и при виде их впадали в страшнейшие корчи. В виду причастия они кричали, выли, катались по полу. Когда им клали на язык гостию, то они неестественно высовывали язык изо рта. Когда к ним приближали мощи, они впадали в ярость. Демонов, которые ими овладели, можно было заставлять делать разные сверхъестественные вещи, как, например, останавливать пульс попеременно то на правой, то на левой руке, по желанию заклинателя. У одной из одержимых, сестры Жамен, по команде заклинателя шея вздувалась самым чудовищным образом. Другая монашка Лазара Аривэ держала в руке горячий уголь и на коже у ней не обнаруживалось ожога. У многих одержимых обнаруживалась нечувствительность, граничащая с чудесным. Монахине Денизе затыкали под ноготь булавку, и она не проявляла никаких признаков боли; при этом по команде заклинателя кровь начинала либо обильно течь из-под ногтя, либо мгновенно останавливалась. У Огзонских монахинь, как и у многих других одержимых, обнаруживалось извержение со рвотой разных необычайных предметов: кусков воска, камешков, костей, волос и т. д. Монахиня Девиза после трехчасового отсчитывания извергла живую жабу, величиной в ладонь. Демоны, оставляя тело одержимых, должны были по приказанию заклинателей обозначать свой выход каким-нибудь заметным знаком; так, демон, выходивший из Денизы, в самый момент выхода разбил стекло. Другие одержимые в минуту освобождения от демона извергали со рвотой куски сукна и других материй, на которых оказывались написанными красными буквами имена Богоматери и святых, которых призывали во время экзорцизмов. Одна из монахинь, отчитанная в день святого Григория, извергла кусок сукна, оправленный в медный кружок, на котором было награвировано имя Оге§огіш. По временам, при исхождении чертей, такие надписи появлялись на стенах, на облачениях и т. д. Одна из одержимых, сестра Борту, по повелению заклинателя, должна была совершить поклонение Святому Причастию, т. е. по католическому обряду, распростереться ниц по полу, раскинув крестообразно руки. Но сидевший в ней дьявол устроил так, что она прикасалась к полу только одной маковкой живота, а голова, руки и ноги были подняты на воздух. Другая монахиня при таком же требовании согнулась в кольцо, так что у ней подошвы прикоснулись ко лбу. Иные упирались в пол теменем и подошвами и в таком изогнутом виде передвигались по полу. Иные не имели сил сотворить крестное знамение рукой и, припав ртом к полу, делали попытки совершить крестные знамения языком. Некоторые из одержимых во время бешеных корчей, которые ими овладевали, со всего размаха ударялись головой в стены, но у них на голове от этого удара не оставалось никакого следа. Все эти явления были тщательно записаны и торжественно подтверждены членами комиссии, епископами и учеными врачами. Да мы и не имеем никакой возможности не верить этим явлениям и отрицать их, потому что любой современный опытный психиатр или невропат видывал еще и не такие вещи. Другая известная монастырская эпидемия одержимости разразилась в 1564 г. в Кельне, в Назаретском монастыре. Здесь черти бесчинствовали, как и в Огзоне, несколько лет подряд, жестоко истязая несчастных монахинь. Всего прискорбнее в этих истязаниях было то, что дьявол не щадил приличий и подвергал своих несчастных жертв таким корчам, подробности которых невозможно описать. В числе лиц, исследовавших кельнских одержимых, участвовал, между прочим, известнейший тогдашний ученый Иоганн Вир. Он первый тогда объявил, по исследовании одержимых, что нет никаких сомнений в участии дьявола во всех этих ужасах. К сожалению, повторяем еще раз, мы не имеем возможности входить в подробности кельнских происшествий, потому что они выходят из предела всякой цензурной терпимости. Около 1620 г. в Нанси был довольно громкий случай одержимости, жертвой которого сделалась вдова местного дворянина Елизавета Рамфен. После смерти мужа эта благочестивая дама решила поступить в монастырь, но как раз в это время с ней началась какая-то таинственная болезнь. Врачи, тщетно пробившись с вей некоторое время, увидели, что они имеют дело не с больной, а с одержимой, и уступили свое место опытным заклинателям. Но и эти очень долго не могли добиться ни малейшего успеха; очевидно, засевший в нее дьявол был опытный ратоборец. Первый монах, который за нее взялся, прибег к извержению рвоты, По опыту было известно, что если принудить одержимого к рвоте, то он очень часто извергает такие предметы, в которых и кроется самая суть; это те колдовские вещи, проглотив которые, одержимый вместе с ними проглатывает беса, который после того в нем и располагается. Елизавета Рамфен по приказу заклинателя извергала немало разных вещей, но это ее не спасло; очевидно, суть была не в том, что было извергнуто, а в том, что еще оставалось в ней. Первого заклинателя сменил второй. Этот добился только, что демон, овладевший Елизаветой, объявил свое имя. Его звали Персен или Персин (Регап). Видя неспешность первых старателей, епископ тульский призвал новых мастеров. Экзорцизмы произносились на разных языках: латинском, греческом и даже еврейском. Дело выходило очень громкое и привлекло к себе всеобщее внимание. На экзорцизмах присутствовали герцоги лотарингские Эрик и Карл, епископы, знаменитейшие ученые, богословы и доктора парижской Сорбонны. Подробное описание всего этого дела составил Пишар, придворный медик герцогов лотарингских. «Эта дама, — говорит он в своих записках, — с трудом разбирала и понимала латынь в своем молитвеннике, а между тем, во время экзорцизмов свободно давала ответы на латинском, греческом и еврейском языках, а сверх того сама еще от себя говорила фразы по-немецки, по-итальянски и по-английски. Когда однажды кто-то из бесогонов, обращаясь к ней с вопросом на латинском языке, поставил слово вместо родительного в винительном падеже, то ученый дьявол Персен, сидевший в одержимой, сейчас же поставил монаху на вид его ошибку» . По словам того же Пишара, Елизавета Рамфен иногда пускалась в рассуждения, обличавшие глубочайшую ученость и начитанность, так что ставила в тупик окружавших ее ученых мужей. С точки зрения физиологической Елизавета Рамфен ничем не отличалась от других одержимых, проявляя сверхъестественные силу, проворство и ловкость. Она, например, порхала до деревьям, как белка. Иногда ее подкидывало на значительную высоту, так что весьма сальные люди не могли ее удерживать и она их увлекала за собой. Ученый медик очень подробно опоясывает внешний вид одержимой, черты ее лица, все ее движения, корчи членов, волосы, поднимавшиеся дыбом. Ее горло приобрело поразительное фонетическое совершенство, благодаря которому она могла до неотличимости верно подражать крикам всевозможных животных. По временам ее всю вдруг раздувало с такой силой, что, казалось, она лопнет; однако, вслед за тем, по команде заклинателя, она быстро приходила в нормальное состояние. По временам она становилась вся черная, и в это время ее глаза так страшно горели, что на нее нельзя было смотреть без ужаса. При некоторых бурных движениях не хватало силы восьми здоровых людей, чтобы сдержать ее. Иногда дьявол побуждал ее наносить побои окружающим. Однажды, например, она схватила за бороду одного из герцогов лотарингских и заставила его сделать несколько шагов. Будучи от природы особой очень стыдливой и богобоязненной, она в состоянии одержимости произносила страшные ругательства и самые неприличные слова. Произведя тщательное расследование этого случая, хитроумные судьи того времени отыскали даже и причину бесноватости злополучной Елизаветы Рамфен. Дело в том, что когда она овдовела, то за нее сватался один врач, по имени Пуаро. Елизавета ему отказала, и он, желая ей отомстить, прибег к помощи дьявола. Он и напустил на нее порчу. Разумеется, когда это было дознано и надлежащим образом доказано, Пуаро, как явный колдун, был сожжен на костре. Упомянем еще о знаменитом деле Магдалины Баван. Эта Баван была привратницей в монастыре Лувье. Однажды заметили, что в монастыре с некоторого времени с монахинями начало делаться что-то неладное. По некоторым догадкам заключили, что корнем зла является упомянутая привратница Магдалина. Сочтя Магдалину за одержимую, начали ее отчитывать, но тут мимоходом дознались, что на Магдалину порча была напущена монастырским духовником Матюреном Пикаром. Но когда всплыла эта история, Матюрен был уже покойник. Труп его, как подобало, вырыли, совершили над ним отлучение от церкви, а затем выбросили на съедение диким зверям. Между тем, Магдалина на допросе показала, что ее соблазнил и водил на шабаши один колдун, с которым она познакомилась в Руане. Некоторые подробности ее показаний у нас уже были описаны в первой главе о шабашах. Она до такой степени освоилась с дьявольщиной, что демоны постоянно являлись к ней по ночам в ее келью, под видом больших черных кошек. Магдалина Баван принесла на суде искреннее раскаяние в своих злодействах, и это спасло ее от костра. Ее приговорили к вечному заключению в каком-то подземелье на хлебе и воде. Теперь переходим к наиболее интересному делу, разыгравшемуся на почве демонизма в XVII столетии, именно к процессу Урбана Грандье. Урбан Грандье родился в Ровере около Саблэ (в департаменте Сарты) в 1590 г. В 1617 г. он был уже священником в городе Лудене. Это был очень ученый и талантливый человек, получивший прекрасное образование в иезуитской коллегии в Бордо. Один из его современников характеризует его в своих записках как человека с важной и величественной осанкой, придававшею ему надменный вид. Он принадлежал к числу выдающихся ораторов своего времени. Эти два таланта: ученость и дар проповедничества, быстро выдвинули его вперед и вместе с тем сообщили его характеру значительную дозу самонадеянности. Он был молод, и, как это часто бывает, успех вскружил ему голову. Во время своих проповедей он без малейшего стеснения позволял себе самые ядовитые выходки против монахов некоторых ему ненавистных орденов: капуцинов, кармелитов и др. Очень ловко вставлял он в свои ядовитые обличения множество намеков на разные темные дела и грешки высших духовных лиц. Благодаря таким приемам, жители Лудена мало-помалу отбивались от других городских приходов и устремлялись на проведи к Урбану Грандье. Но само собой разумеется, что этим же способом он нажил себе и множество врагов. Однако, как ни привлекал Грандье сердца и души своим словом, его дела и поступки были далеко небезупречны. Так, например, он оказался большим охотником ухаживать за девочками-подростками. У него был близкий друг — королевский прокурор Тренкан. Урбан соблазнил его дочь, совсем молоденькую девочку, и имел от нее ребенка. Злополучный прокурор, потерпевший такое бесчестие, разумеется, сделался смертельным врагом Урбана. Кроме того, весь город знал, что Грандье состоит в связи с одной из дочерей королевского советника Рене де Бру. В этом последнем случае всего хуже было то, что мать этой девочки, Магдалины де Бру, перед своей смертью вверила лицемеру-духовнику свою юную дочку, прося его быть духовным руководителем девочки. Грандье без труда увлек свою духовную дочь, и она влюбилась в него. Но девочку брало сомнение, что, вступая в связь с духовным липом, она совершит смертный грех. Чтобы сломить ее сопротивление, Урбан прибег к великой скверности, а именно обвенчался со своей юной возлюбленной, причем одновременно сыграл двойственную роль жениха и священника; разумеется, церемонию эту он устроил ночью и в большом секрете. Но т. к. и после того Магдалина продолжала терзаться угрызениями совести, то он очень ловко убедил ее в том, что безбрачие духовенства не есть церковный догмат, а простой обычай, нарушение которого отнюдь не составляет смертного греха. А чтобы еще больше укрепить ее в этом убеждении и, главное, доказать ей, что он говорит все это не для нее лишь одной, чтобы только ее успокоить, а готов то же самое повторить перед всем светом, он написал особую книгу против безбрачия духовенства. Рукопись этого интересного трактата и сейчас хранится в одной из парижских библиотек. В 1626 г. в Лудене был основан женский урсулииский монастырь. Первоначально в нем было всего 8 монахинь. Они явились в Луден из Пуатье без всяких средств и первое время жили подаяниями. Но потом над ними сжалились благочестивые люди и кое-как понемножку их устроили. Тогда они наняли себе небольшой дом и стали принимать девочек на воспитание. Скоро их настоятельница, во внимание к ее усердию, была переведена куда-то в другой монастырь игуменьей, а ее место заняла сестра Анна Дезанж. Это была женщина хорошего происхождения. Она еще девочкой поступила послушницей в урсулинский монастырь в Пуатье, затем постриглась, а потом перебралась в Луден в компании с семью другими монашками. Под ее настоятельством луденский монастырек начал процветать. Число монахинь с восьми поднялось до семнадцати. Все монашки, за исключением одной, Серафимы Аршэ, были девушки знатного происхождения. До 1631 г. священником в монастыре был аббат Муссо. Но в указанном году он умер и монахиням
«Господин и владыко, признаю вас за своего бога и обещаю служить вам покуда живу, и от сей поры отрицаюся от всех других и от Иисуса Христа, и Марии, и от всех святых небесных, и от апостолической римско-католической церкви, и от всех деяний и молитв ее, которые могут быть совершаемы ради меня, и обещаю поклоняться вам и служить вам не менее трех раз ежедневно, и причинять сколь возможно более зла, и привлекать к совершению зла всех, кого мне будет возможно, и от чистого сердца отрицаюся от миропомазания и крещения, и от всей благодати Иисуса Христа, и в случае, если восхочу обратиться, даю вам власть над моим телом и душой, и жизнью, как будто я получил ее от вас, и навек вам ее уступаю, не имея намерения в том раскаиваться. Подписано кровью:
Через несколько времени тот же Асмодей передал судьям через одержимую новый документ. Он указывает, какими знаками на теле одержимых будет отмечен выход из их тела его самого и других демонов. Документ был подписан его именем. Проверка этого документа на деле представляла большой интерес и была произведена в одной из городских церквей с особой торжественностью, в присутствии целой толпы горожан, с трепетным любопытством следивших за происходившим на их глазах чудом. Асмодей в своем документе точно указал, какие знаки появятся на теле у одержимой (Анны Дезанж), — мы выше уже упоминали об этих знаках. Церемония началась с предварительной экспертизы. Врачи осмотрели одержимую и удостоверились, что у нее на теле, в указанных Асмодеем местах, нет никаких знаков. После того заклинатель, отец Лактанций, начал экзорцизмы. Одержимая сделала какой-то неимоверный и сверхъестественный изгиб тела, потом распрямилась, и тогда на ее руке, на одежде и на теле оказалась кровь. Врачи вновь ее осмотрели и нашли на ее теле такие самые надрезы, какие были обозначены в бумаге Асмодея. Каким путем убедились в том, что не она сама оцарапала себя во время своих корчей — об этом история умалчивает. После всех этих предварительных испытаний было решено поставить Урбана публично на очную ставку со всеми одержимыми. Эта ставка состоялась 23-го июня, в церкви, в присутствии местного епископа Лобардемона и многочисленной публики. Урбану прочитали показания, сделанные на него одержимыми, т. е. их демонами. Главным пунктом явились указания на те снадобья, которые служили средствами волшебства. Одно из них, по показанию демона Левиафана, было составлено: из частиц мяса, взятого из сердца невинного младенца, зарезанного во время шабаша, происходившего в Орлеане в 1631 году; из золы сожженной причастной облатки и из крови и еще некоего вещества, взятых от Урбана Грандье. С помощью этого снадобья Левиафан, по его показанию, и внедрился в тело одержимой; но как именно это снадобье было употреблено в дело? Вероятно, предполагалось, что Урбан натер этой смесью свою предательскую розовую ветку. Наверное не можем сказать. Другое снадобье было выделано из зерен апельсинных и гранатных, и с его помощью в одержимую внедрился Асмодей. Все это было прочитано Урбану, и от него потребовали объяснений. Он спокойно отвечал, что не имеет понятия о таких снадобьях, никогда их не делал, не знает, как и зачем, они делаются и употребляются, что с дьяволом он не входил никогда ни в какое общение и вообще не может уразуметь, о чем, собственно, ему говорят и чего от него хотят. Ответ его записали, а Грандье его подписал. После этого ввели одержимых. Увидя Урбана, все его предполагаемые жертвы изъявили свою радость веселыми восклицаниями, делали ему дружеские знаки и называли своим «господином» . Очевидно, это делали за одержимых демоны. Значит, они так прямо и выдавали своего слугу и друга верного его лютым врагам?.. Но не будем комментировать, а будем просто излагать дело по протоколам суда. Настал самый торжественный момент очной ставки. Один из заклинателей обратился к народу с увещанием «вознести сердца со всеусердием ко Господу и принять благословение владыки епископа» , Епископ благословил предстоявших. Тогда тот же заклинатель возвестил, что церковь обязана придти на помощь к несчастным одержимым и помощью установленных молитв изгнать из них бесов. Вслед за тем, обращаясь к Урбану Грандье, оратор сказал, что так как он, Урбан, сам облечен священным саном, то и должен с своей стороны, буде на то последует изволение епископа, прочитать над одержимыми эти молитвы, если он в их одержимости, как он уверяет, нимало не повинен и к ней не причастен. Это был ловкий маневр; Урбану предписывали изгонять им же самим напущенных бесов. Епископ немедленно изъявил свое изволение, а оратор-заклинатель передал Урбану столу (епитрахиль). Но как только он возложил на себя священное облачение, демоны, устами одержимых, все в один голос возопили: «Ты отрекся от этого!» . Не смущаясь этими воплями, Грандье принял из рук монаха требник и, поклонившись земно епископу, просил его благословения начать экзорцизмы. Когда епископ дал свое благословение и хор провел обычное в этих случаях песнопение («Veni Creator» ), Грандье спросил у епископа, кого он должен отчитывать? Епископ указал ему на толпу одержимых дев. Грандье на это заметил, что коль скоро церковь верит в одержимость, то и он должен в нее верить; но что он сомневается, можно ли человека сделать одержимым насильно, помимо его воли, без его на то желания. Тогда со всех сторон поднялись крики о том, что Урбан еретик, потому что отрицает положения неоспоримые, принятые церковью, одобренные Сорбонной. Грандье возразил, что он не выдает своего мнения за окончательное, что он только сомневается и что сомнение не есть ересь, ибо ересь есть упорство в своем мнении, противном церковному учению. Если же он теперь и решился высказать это сомнение то только затем, чтоб из уст епископа услышать, что он неправ, что его опасения напрасны и что он, совершая экзорцизмы, не совершит ничего противного учению церкви. По окончании этих переговоров к Урбану подвели одержимую сестру Екатерину. Это была женщина или девица простого звания, совсем необразованная; избрали ее именно потому, что она несомненно не звала не только латинского языка, но и вообще ничего не ведала. Грандье начал читать заклинание, но на первых же словах слукавил. Текст требника: «Praecipio aut impero» , т. е. «повелеваю и приказываю» , а он произнес: «Cogor vos» , т. е. я вынужден повелеть вам. Епископ, разумеется, немедленно его остановил, сказав, что церковь не должна говорить в таком тоне с демонами. Грандье, впрочем, и без того не мог дальше говорить, потому что все одержимые подняли ужасающий крик самого возмутительного содержания. Одна из них, сестра Клара, бросилась с бранью на Грандье; он оставил первую одержимую, Екатерину и стал отчитывать Клару. При этом он просил позволения говорить с ней по-гречески, т. к. считалось, что настоящие одержимые говорят на всех языках. Ему это разрешили, но демон устами игуменьи крикнул ему, что он обманщик и изменник, что по договору, заключенному с ним, он не имел права задавать вопросы по-гречески. Но сестра Клара перебила настоятельницу и крикнула Урбану, что он может говорить на каком угодно языке и ему ответят. Урбана этот окрик смутил чрезвычайно, и он замолчал. А между тем одержимые продолжали в один голос вопить, стараясь вырваться из рук своих стражников и броситься на Урбана; они кричали ему, что напрасно он отпирается, что это он их всех испортил, он единственная причина их страданий; они умоляли, чтобы их пустили к нему, отдали его им на расправу, чтоб они могли свернуть ему шею. Урбан в великом (и понятном) смущении смотрел на эту беснующуюся толпу молодых женщин. Ничего другого он сделать не мог, как только свидетельствовать о своей невинности и призывать имя Божие в свою защиту. Потом, обращаясь к епископу, он просил, чтоб было разрешено демонам, если он действительно виноват, сделать с ним что-нибудь, положить на нем какой-нибудь знак, не дозволяя только одержимым непосредственно к нему прикасаться; этим путем, дескать, и авторитет церкви будет возвеличен, и он, если виновен, будет изобличен и посрамлен. Но на это не согласились, ссылаясь на то, что демоны могут причинить ему, за его отступничество от них, жестокие страдания, увечья, смерть, и ответственность за это падет на духовенство, позволившее им распорядиться с колдуном; опасались также, чтобы вместо возвеличения не вышло посрамления церкви, потому что демоны злы и коварны, и мало ли что они могут выдумать. Распорядились унять демонов, т. е. одержимых, чтобы они не шумели. Потом привнесли жаровню с углями и кинули в огонь все наузы, которые были отобраны у одержимых. При этом беснования одержимых возобновились с удвоенной силой; их корчило, сводило, вспучивало, они неистово вопили и выкрикивали невозможные слова, приводя в неописуемый ужас всех присутствовавших в храме. Все демоны наперебой, устами одержимых, изобличали Урбана, напоминали ему, где и когда он с ними впервые встречался, о чем шла речь между ними, на чем поладили, какой договор заключали, какие зелья ему были вручены и т. д., и т. д. Грандье повторял только, что он нечего не понимает и ничего не знает. Курьезно было то, что, осыпая Грандье неистовой бранью, одержимые в то же время называли его своим владыкой, господином. Грандье по этому поводу заметил, что он им не господин и не слуга и что невозможно понять, почему они, величая его владыкой, в то же время собираются его уязвить. Многие монашки, сорвав с себя башмаки, кидали их в голову Урбану. При этой глупой выходке он не мог сдержать своего врожденного едкого юмора и сказал: «Ну, черти сами себя начали расковывать!» . Вся эта безобразная сцена кончилась тем, что Урбана увели обратно в его тюрьму. Суд, вооружившись всеми данными, добытыми следствием, извлеченными из показаний демонов во время заклинаний и при очной ставке, рассмотрел дело Грандье и признал его вполне изобличенным в колдовстве, сношениях с дьяволом и в ереси. Дело рассматривалось сорок дней, и, по словам одного из его историографов, судьи убедились, что дьяволы «не сказали против него (т. е. Грандье) ничего такого, что не было правдой» . 18-го октября 1634 года состоялся приговор, по которому Урбан Грандье был приговорен к сожжению на костре. Грандье принял свою ужасную участь с замечательной твердостью. Человек, несмотря на его весьма скверные нравы и поведение, был, очевидно, сильный духом, мужественный и, по-видимому, стоявший духовно много выше своих современников. Он спокойно рассудил, что дело его пропащее, что отстоять себя, т. е. доказать всем этим людям, судившим его, что они нелепо и слепо заблуждаются, он не в силах и что ему надо без разговоров покориться. Сохранилось предание, что за два часа до смерти он спокойно напевал какую-то песенку. После приговора Грандье увещали выдать сообщников, обещая за это смягчение кары. Он отвечал, что у него никаких сообщников нет. Кто-то из заклинателей произнес ему в назидание чувствительнейшую речь, которая исторгла слезы у всех присутствовавших; один только Урбан нимало не был тронут этой речью. На месте казни духовник-капуцин протянул ему крест, Грандье отвернулся от него. Его уговаривали исповедаться, он сказал, что недавно исповедовался. Палач, накинув ему на шею веревку, хотел его задушить, прежде чем его опалит огнем костра, но веревка перегорела, и Урбан упал в огонь. Как раз в эту минуту заклинатель читал экзорцизмы над одной из одержимых, сестрой Кларой. Демон, сидевший в ней, когда Урбан упал в огонь, вскричал: «Мой бедный владыка Грандье горит!» . В ту минуту, когда Урбан готовился испустить дух, демоны забеспокоилась; их потом спрашивали о причине этого волнения, и они сказали, что в ту минуту очень боялись, как бы добыча не ускользнула из их рук, потому что Мадонна просила Бога помиловать Урбана.
На другой день кто-то из демонов в обычной беседе с отчитывателем сказал, что вчера они огромной толпой, демонов двести, волокли Урбана в ад. Видано, что они очень ценили свою добычу. Ты лжешь, — сказал ему заклинатель, — Урбан обратился ко Господу. Ты сам лжешь, — возразил демон, — он вовсе не покаялся, из гордости, и притом не признался, что он колдун. Но в минуту смерти он призывал Создателя. Скажи лучше, что он призывал сатану; а доказательством, что он не покаялся, служит то, что он вовсе не призывал имени Божьего и не пожелал принять святой воды. — И при этих словах демон, очевидно, обращаясь ко всем присутствовавшим при заклинании, воскликнул: Милостивые государи, убедительно вас прошу будьте гордецами; вы увидите, как мы с ними обращаемся в аду. Смерть Грандье не прервала эпидемии, и с одержимыми было много еще возни. Первое время демоны сообщали заклинателям любопытные вести о загробной судьбе Урбана Грандье. Заклинатели заметили, что в то время многие демоны, раньше являвшиеся и заседавшие в одержимых, после казни героя этой истории куда-то запропастились. Заклинатель Сюрен, автор большой книги о луденском мракобесии, полюбопытствовал узнать, что поделывают эти черти, исчезнувшие со сцены, и спросил об этом у «дежурного» демона, оказавшегося налицо во время экзорцизма.
— Они все ушли в ад поздравить с прибытием нашего бывшего владыку, а теперь слугу Грандье, — ответил демон. Другой демон, на вопрос о том, что делают черти в аду и почему так долго не появляются, отвечал:
— Они воздают Урбану награду за добрые его услуги. Упомянутый Сюрен, как важный участник этого дела, передает множество подробностей. Они касаются по большей части физиологических явлений, наблюдавшихся у одержимых; но мы уже много раз указывали на эти явления и говорили, в чем они заключались. Поэтому заимствуем из повествования Сюрена лишь выдающиеся по своей курьезности вещи. Его чрезвычайно поражал дар языковедения, появлявшийся у одержимых, а в особенности другой, еще более удивительный дар, именно глубокое понимание тончайших богословских вопросов; на эти темы демоны беседовали с Сюреном целые часы. Однажды, например, девон Изакарон очень толково объяснял Сюрену, какими путями и способами он совращает людей. С этой целью демон ловко вводит людей в блуд; по этой части он, Изакарон, и еще Асмодей, числятся первыми виртуозами и специалистами. Изакарон, например, чрезвычайно ловко соблазнил какого-то святейшего пустынножителя, который всю свою долгую жизнь незапятнанно практиковал благочестие; а между тем, стоило только ловкому дьяволу подкинуть ему на дороге женский башмак да надушенный платок, праведник не устоял; он неотступно вдыхал в себя аромат этого платка три дня подряд, а дьявол тем временем вливал в его сердце яд греха. Через три дня дьявол явился к праведнику, приняв вид обольстительной женщины, и слабый человек пал. Правда, павший праведник сумел обуздать себя и покаяться; он выкопал глубокую яму и зарылся в все по самую шею, и все время смотрел на небо и молил о прощении, и был прощен. Как же ты попал в особые мастера по части соблазна, — спросил его заклинатель, — коли тебе не удалось окончательно погубить душу этого праведника? Но я показал, на что я способен, — возразил дьявол. — И сатана привял это в уважение. Благочестивому Сюрену удалось выяснить личные черты и специальности нескольких демонов. Так, Бегемот оказался демоном страшно упорным. Сюрен бился с ним три года подряд. Бегемот — демон сквернословия, побуждающий людей ругаться и божиться. Он сам рассказывал Сюрену, что, возвращаясь в себе домой, т. е. в ад, он обычно еще издали начинает трубить и что, когда злополучные грешники слышат его трубу, они приходят в трепет, потому что во всем аду нет более жестокого палача. «Однажды, — повествует Сюрен, — когда я имел дело во время заклинания с этим демоном, он вдруг вошел в чрезмерную ярость, какой мне не случалось видеть. Я подумал было, что он сдается и хочет покинуть тело одержимой. Я повелел ему объяснить мне причину его ярости. Он мне призвался, что ему другой демон только что передал самую раздражающую новость. Дело в том, что в одном городе, в Лангедоке, жил-был некий человек (демон сообщил Сюрену название города и имя того человека, но Сюрен их не опубликовал), которого демон похоти ввел в соблазн и довел до падения. Грешник настолько созрел, что надо было нимало не медля предоставить ему даму; и вот роль такой особы принял на себя Бегемот. Грешник, как водится, пал, и Бегемот во образе соблазнительницы уже сожительствовал с ним восемнадцать годов, считая, что душа грешника давным-давно уже сделалась его законной добычею. И вдруг Господь сжалился над грешником и послал ему опасную болезнь; страх близкой смерти побудил грешника принести покаяние; оно было принято, и грешник скончался осененный благодатью и ускользнул из когтей дьявола. Вот эта-то неудача и повергла Бегемота в ярость» . Как умилительно эта наивная история совпадает с наивных благочестием автора-монаха! Сюрен подробно рассказывает, как об особо поразительном чуде, об «обращении» , т. е. о переходе из гугенотства в католичество, некоего Кериолэ под влиянием луденских событий.