История свидетеля. Книга 1. Бог не желает
Шрифт:
Когда небо начало светлеть, последние карибу покинули озеро, скрывшись в тумане на юге. Он смотрел им вслед, чувствуя влагу на щеках.
Его товарищи-охотники наверняка придут в ярость. Многие отправятся следом за стадом, и звери падут от их стрел. Но тот миг, когда они были наиболее слабыми и уязвимыми, миновал.
Лишь тогда он спустился с каменного уступа, забрал связку подстреленных зайцев и направился к дороге. То был его последний день охоты. Отныне и во веки веков.
Таверна «Трехлапый пес» стояла в конце длинного ряда других строений, ближе всего к озеру, на перекрестке прибрежной дороги и главной улицы поселка, выходя на нее фасадом.
Внутри таверны, над каменным очагом напротив стойки, висел закопченный череп серого медведя без нижней челюсти. В округлые камни очага был вделан череп теблора, верхнюю часть которого испещряли многочисленные вмятины и трещины.
Каждый раз, глядя на север через озеро или на окутанные дымкой горы на северо-западе, Рэнт представлял себе мир, где он был таким же маленьким, как и все прочие, незаметным для зверей и воинов. Будучи еще ребенком, Рэнт восторгался тремя черепами в «Трехлапом псе», но восторг этот, как и многие чудеса его воображения, растаял без следа, когда он вдруг принялся резко расти и друзья-ровесники перестали с ним играть, начав его сторониться.
Вскоре ему пришлось постичь и другие истины. Все в городке знали о безумии, поразившем его мать. Все считали ее сумасшедшей, хотя большую (на тот момент) часть жизни Рэнта она была единственным его проводником в странном мире взрослых, так что сам он полагал ее вполне нормальной. Рэнт пришел к выводу, что у взрослых есть скрытые лица: одно они показывали днем, на улице и в прочих общественных местах, а другое – ночью, в уединении собственного дома.
Рэнт даже верил – причем достаточно долго, – что и красные зубы его матери тоже вполне нормальны, пока не понял, что это не так, а чуть позже, пребывая в замешательстве от снизошедшего на него откровения, услышал слова: «Улыбка шлюхи кровавого масла». Ими пополнился его перечень сведений, которые пока мало что значили, но в будущем вполне могли оказаться важными.
Насколько Рэнт помнил, уже в девять лет он был на голову выше самого высокого взрослого в поселке Серебряное Озеро, а его старые друзья, трусливо сбившись в банду, швырялись в него камнями с другой стороны улицы. Два года спустя взрослые были Рэнту по грудь, а камни, которые кидали в него старые друзья, стали крупнее. Вскоре жители поселка начали называть парнишку «полукровкой-теблором», выплескивая на него весь яд, накопившийся после восстания рабов.
Разумеется, Рэнт видел рабов-теблоров и понимал, что череп в очаге тоже принадлежал представителю этого народа. Но в течение очень долгого времени он никак не связывал теблоров с собственной жизнью, своим чрезмерным ростом, незаурядной шириной плеч или со своей необузданной силой.
Восстание, вспыхнувшее в Серебряном Озере, было коротким, но жестоким. Дикари-теблоры, не скованные кандалами и цепями, пришли освободить сородичей. Они убили всех, кто пытался им противостоять. Все произошло за одну ночь. Из единственного окна своей комнаты, выходившего на Прибрежную улицу, Рэнт видел лишь далеко справа мертвенный отблеск пламени горящих бараков, в которых жили рабы, да бегущие по грязной улице внизу бесформенные фигуры. Мальчик чувствовал, как его пробирает дрожь от иногда доносившихся издали воплей.
С тех пор к страху окружающих добавилась ненависть, и Рэнт, который оплакивал потерю друзей и никак не мог взять в толк, почему все от него отвернулись, вдруг понял, что оказался еще более одиноким, чем ему представлялось.
Он не мог найти утешения у матери. До Рэнта постепенно доходило, что на маму полагаться не стоит,
Рэнт лежал не шевелясь в своей спальне на чердаке, отодвинув кровать как можно дальше от стены, свернувшись на сыром соломенном тюфяке и ощущая запахи, которых никогда не чувствовал прежде.
А мать носилась внизу туда-сюда, издавая перемежающиеся всхлипами смешки и время от времени ударяя себя кулаками по лицу, отчего оно покрывалось синяками и распухало до такой степени, что местами лопалась кожа.
Разумеется, Рэнт, который лежал наверху, уставившись в маленькое грязное окошко, сквозь которое виднелись тусклые очертания озера и размытая бесцветная полоска далеких гор, не мог видеть маминого лица. Однако он прекрасно знал, как оно сейчас выглядит.
В конце концов, точно так же мать хихикала, всхлипывала и лупила себя, когда оседлала сына, двигая бедрами, а он смотрел на нее, не понимая, что происходит, даже когда у него между ног начало странно покалывать, а та штука, через которую он писал, вдруг стала твердой и длинной, оказавшись внутри ее.
Взгляд, полный безумия. Улыбка кровавого масла. Внезапный приступ ужаса. Осыпаемое ударами кулаков лицо, кровь из ссадин, ноздрей и глаз. И пока Рэнт отчасти пребывал внутри матери, будто пронзая ее копьем, он вспомнил одно из прозвищ, которые ему дали односельчане. Ублюдок Кровавого Масла.
Кровавое Масло… Он понятия не имел, что это такое. Может, их родовое имя? «Ублюдок» означало, что у него нет отца. По крайней мере, слово «отец» он знал, слышал от своих друзей, хотя сам никогда его не употреблял. Матери были у всех ребятишек, а вот отцы…
Некоторые из тех, кого называли «отцами», погибли во время восстания.
Рэнта охватило смятение, и виной тому было не только безумие матери и то, что она впервые в жизни проделала с ним самим. Рэнт и прежде видел ее с мужчинами, поскольку такова была ее работа. Мужчины платили ей, и на это они вдвоем жили. Рэнт решил, что теперь сам должен чем-то ей отплатить. И дело было не только в тайне Кровавого Масла. Если как-то похоже звали его отца – отца, которого у него не было, – то имя это явно было не единственным, поскольку однажды пьянчуга Менгер, хозяин «Трехлапого пса», пытался дать ему пинка в переулке за таверной, где Рэнт обычно прятался, играя с местными одичавшими собаками. А когда пинок не достиг цели, лицо Менгера исказилось от ярости, и он осыпал парня проклятиями: «А ну, проваливай отсюда, вшивая падаль! Думаешь, ты единственный ублюдок, которого оставил после себя вшивый Сломленный Бог? Мерзкий полукровка, ублюдок Карсы Орлонга! Нет, ты не один такой, вернее, был не один – да вот только с остальными мы уже много лет как разделались! Прирезали всех, едва лишь у них стали проявляться вшивые теблорские черты, и точно так же стоило поступить с тобой! Ублюдок Кровавого Масла!»
И именно это больше всего тревожило Рэнта. Карса Орлонг. То же самое имя нараспев произносила мать, сидя на нем верхом с улыбкой кровавого масла, пока Рэнт отчаянно пытался придумать, как заплатить ей за эту работу, поскольку иначе им нечего будет есть.
А есть ему хотелось всегда.
После того как мама закончила и, продолжая всхлипывать, неуклюже спустилась с чердака, Рэнт перекатился на бок, подтянув колени, и стал ждать, когда взойдет солнце.
И теперь, в его рассветных лучах, он смотрел в крошечное окошко – через темное озеро, на размытую черную линию леса, на зазубренные склоны далеких гор.