История украинского народа. Автобиография
Шрифт:
Так представляется в общих чертах процесс развития киевского государства в ГХ—X вв. ВIX в. мы не имеем возможности приурочить его к какими либо именам: до нас дошли только оторванные от фактов и даже от хронологии имена, как «русский князь Бравлин» (конец VIII или начало IX в.), Аскольд и Дир, насильственно соединенные автором Повести в пару соправителей и приуроченные к походу 860 г.; можно догадываться, что был где-нибудь в первой половине IX, что ли, еще другой князь Олег (в Киеве были две могилы Олега), традиция которого была перенесена на позднейшего, исторического Олега и обогатила такой массою событий и легенд память об этом последнем.
Исторический князь Олег, правивший в Киеве в конце IX и начале X в., является первым из киевских
59
ющий под стены Константинополя в поставленных на колеса кораблях, заказывающий своей дружине шелковые паруса для кораблей и в конце концов умирающий от собственного коня, как живая иллюстрация изречения Бонна о непреодолимой силе рока, — этот образ не мертвое изобретете позднейшего книжника, а живое произведение народного творчества, и с ним нужно с этой стороны считаться.
Единственная прочная хронологическая дата и исторический документ из времени Олега — это его договор с византийским правительством, заключенный в 911 г. и целиком приведенный в древнейшей киевской летописи.
Судя по широким торговым льготам, признанным со стороны византийского правительства в этом договоре 911 г. и в другом, сохраненном в летописном пересказе с датою 907 г., этим льготам должны были действительно предшествовать какие-нибудь очень чувствительные удары со стороны Руси. В это время мог действительно иметь место поход Олега на Византию, описанный с легендарными подробностями в «Повести» . Из других источников известен поход Руси на Абесгун, в 909/10 г.; он окончился неудачею, но в конце 913 г. Русь предприняла новый поход на восток, с большими силами. Пользуясь местными неурядицами, она в продолжение нескольких месяцев беспрепятственно грабила земли южного Каспийского побережья и с огромной добычею двинулась назад, но на возвратном пути Хозары отобрали у Руси добычу и истребим значительную часть войска. Эти восточные походы, обойденные молчанием в «Повести», оставили, вероятно, память в народной былине о походе Вольта {Вольга — Олег) на Индейское царство, обставленном еще более сказочными подробностями, чем летописная повесть о походе на Византию. Память о военных подвигах и дивных хитростях Олега-Вольги тут смешивается очевидно с рассказами о чудесах Волхва Всеславьевича. Приготовляясь к походу на Индейское царство, Вольга, обернувшись птицею, подслушивает планы индейского султана; обернувшись серым волком, давит его коней, обернувшись горностаем, перегрызает тетивы на луках и уничтожает прочее оружие в его арсенале, и обезоружив таким образом своего противника, ведет на него свою дружину из Киева, берет в полон индейскую силу и приобретает несметную добычу.
После Олега в «Повести» непосредственно следует Игорь. Принадлежал ли он к одной династии с Олегом — мы не знаем. По контрасту с его блестящим предшественником Олегом и другим излюбленным героем легенды — его сыном Святославом, личность и деятельность Игоря в «Повести» представлены в тонах тусклых, вероятно, нреувеличенно тусклых. В начале своего княжения он ведет войны с восставшими племенами, — «Повесть» знает его войны с Древлянами и Уличами. Из визан-
4‘
тийских источников известен нам его неудачный поход на Византию. Флот Игоря подошел к Константинополю, но греческая эскадра не пропустила его чрез Босфор; тогда Игорь направился к малоазийскому побережью и занялся здесь грабежом, но подоспевшие за это время морские силы Византии разгромили корабли Игоря. Эта неудача отразилась на торговых льготах русских купцов в Византии: новый договор, заключенный в 944 г, значительно ограничивал льготы, данные им прежде, и, кроме того, ставил известные пределы завоевательной политике киевских князей в землях, соседних
Но народная память, расцветив своей фантазией этот неудачный поход на Византию, превратила и его в добычливое предприятие — только Игорь в согласии с общей своей характеристикой не доводит дела до войны, удовольствовавшись выкупом предложенным Греками. Его бояре выступают с соображениями о том, что всякая война остается рискованною: «кто знает, кто одолеет, мы или они, и с морем кто может уговориться (обеспечиться от случайностей)? чего лучше — не бившись взять золото и паволоки?» Игорь уступает таким благоразумным советам, и этим подчеркивает отсутствие рыцарственности в своем характере.
Действительно удачен был поход Руси иа восток, предпринятый в 943/4 г. Поход этот описан несколькими восточными писателями, поэтому очень хорошо известен. Русь проникла сухим путем до Дербента, увлекая за собою шайки авантюристов, пристававшие к ней по дороге; отсюда отправилась на кораблях к устью Куры и по этой реке проникла до большого и богатого города Бердаи, овладела им и производила отсюда набеги на соседние земли. Пробыв здесь полгода, русские полки беспрепятственно, с богатою добычею, ушли назад на кораблях. Так представляется его фактическая сторона. В совершенно фантастическом виде изобразил его позднейший (XII в.) персидский поэт Низами, включив это событие в качестве эпизода в свою поэму об Александре Великом:против Руси, разграбившей окрестности Бердаи и захватившей в нлен царицу, выступает сам Александр Македонский, Русь идет против него на слонах, «подобные волкам и львам, не имеющие ничего человеческого, кроме внешнего вида*. Целый ряд битв венчается в конце концов, конечно, победою Александра.
Но конец Игоря был очень печален и вместе с тем очень характерен для отношений того времени. Богатая дань с Древлянской земли, отданная Игорем Свенельду, возбудила зависть собственной дружины Игоря и, побуждаемый дружиною, Игорь отправился к Древлянам, чтобы сверх собранной Свенельдом дани вынудить у них контрибуцию еще и для себя. Его вымогательства и насилия вывели Древлян из себя, и они убили Игоря во время этого «полюдья*. Как рассказывает Лев Диакон, византийс-
61
кий писатель конца X в., эти бунтовщики разорвали Игоря, привязав к наклоненным вершинам двух деревьев.
Вследствие малолетства сына Игоря, Святослава, по смерти Игоря некоторое время правила его жена Ольга с боярами своего мужа. Из ее времени летопись знает два события. Первое — война с Древлянами, закончившаяся приведением восставшей земли в тесную зависимость от Киева; население было наказано избиением и обращением в рабство наиболее провинившихся общин. Другое событие — принятие Ольгою христианской веры. Эти факты переданы в летописи в густой легендарной оболочке, представляющей известный параллелизм с легендами об Олеге. Олег и Ольга — это пара мудрых и хитрых князей, умеющих всегда и во всем постоять за себя и достигнуть своих целей той примитивной хитростью, которую так высоко ценит первобытный человек. Несомненно, созвучность имен (Ольг и Ольга) с своей формы содействовала уподоблению этих двух фигур в нредании, позволяя переносить разные рассказы с одной на другого; но более глубокая созвучность лежала, очевидно, в этих двух типах и вела обработку их параллельными путями. Из-за позднейшей церковной оболочки, покрывшей образ Ольги благодаря сочетанию церковной традиции с народной легендою, выступает образ хитрой княжны, разработанный последней в рассказах о том, как дурачила она темных полешуков-Древлян, и потом также точно оставила ни с чем прославленных хитрецов и каверзников Греков — «Ольга мудрейшая из людей», как характеризует ее потом общественное мнение Киева в легенде о крещении Владимира. По она не только государыня, но и женщина и это нарушает симметрию с Олегом; как женщина, она стойко блюдет свою девичью честь (в позднейшей легенде о сватовстве Игоря), позже свою неприступность вдовы (сватовство древлянского князя Мала и византийского императора) — всеми желанная и для всех недоступная, умеющая всякого поставить на свое место — величайший комплимент для нее как для женщины.