История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы
Шрифт:
Наконец, не было ничего удивительного в том, что серьезные перемены произошли также в области внешнеэкономических отношений Венгрии в послевоенные годы. Роль Германии во внешнеторговом обороте Венгрии перешла к Советскому Союзу, ставшему самым крупным зарубежным партнером Венгрии, на долю которого в 1949 г. приходилась четвертая часть всех экспортно-импортных операций. Это положение было подкреплено Договором о дружбе и взаимопомощи между Венгрией и Советским Союзом, подписанным 18 февраля 1948 г. Вскоре аналогичные, весьма жесткие соглашения были заключены Советским Союзом со всеми другими странами региона. Это привело к формированию разветвленной сети товарообмена под эгидой созданного 20 января 1949 г. Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). Кроме того, советское государство очень скоро осознало, особенно по мере того, как усиливался его контроль над Венгрией, что оно может сэкономить на демонтаже и вывозе здешнего оборудования, что выгоднее использовать венгерскую рабочую силу, одновременно усиливая свое экономическое влияние в стране путем создания или реорганизации ключевых компаний (пароходство и воздушный транспорт, добыча бокситов и алюминиевая промышленность, добыча и переработка нефти) в виде совместных или смешанных концернов.
Трехлетний экономический план, который должен был завершить период восстановления (т. е. вернуть страну к довоенному уровню производства), был выполнен досрочно, к концу 1949 г. Одной из основных его задач являлась перестройка транспортной инфраструктуры. Количество локомотивов и подвижного состава на железной дороге незначительно превысило уровень 1938 г., тогда как автомобильный транспорт вырос в три раза; на окраине Будапешта было завершено строительство большого аэропорта, начатого еще во время войны. В связи со стремительной
Еще один план, любовно вынашиваемый коммунистами, относился к методическому изменению социальной структуры общества. Он был непосредственно связан с ходом политической борьбы и с преобразованиями в экономике. Поскольку социальная мобильность внутри самой экономики — между ее основными отраслями — была еще незначительной и, следовательно, коммунистический идеал создания бесклассового общества, начисто лишенного частной собственности, был нереален, социальная политика партии была ориентирована на задачу-минимум, а именно: сформировать такое общество, в котором бы не было пропасти между классами, между его верхами и низами в отличие от крайне поляризованного венгерского общества в довоенный период. И, надо сказать, что широкие слои общественности отнюдь не возражали против такой социальной политики. В результате земельной реформы, национализации и массовой чистки госаппарата по политическим мотивам «благородная» Венгрия — эта особая амальгама постфеодальных, капиталистических и бюрократических структур, создавшая особые системы ценностей, обладавшая специальными привилегиями и занимавшая господствовавшее общественное положение, канула в Лету (или, как торжествующе заявил Ракоши, «была выброшена на свалку истории»). Магнаты, капиталисты и христианские средние классы, на раздиравшемся противоречиями союзе которых и держался еще старый мир, либо эмигрировали в Западную Европу или в Новый Свет, где попытались по-новому устроиться в этой жизни, либо постарались выжить в Венгрии, в гораздо более враждебной для них обстановке, становясь работниками сферы обслуживания, инженерами, механиками, даже заводскими рабочими или пастухами. Однако, в целом, они не только утратили свое политическое влияние, но и вообще перестали существовать как класс. Об этом свидетельствует статистика: их доля в национальном доходе, прежде составлявшая более 40 %, упала теперь до 10 %, придя таким образом в соответствие с их численностью. На другом социальном полюсе наблюдалась иная картина: деревенская беднота обрела теперь статус мелких хозяев, определявших в течение довольно короткого периода социальный облик венгерского общества. Однако после «года перелома» они напрасно надеялись, что смогут сплотиться как социальная сила перед натиском коммунистов, призывавших к «усилению классовой борьбы». На газетном новоязе это клише означало стратегию создания тоталитарного государства советского типа.
Пятидесятые годы: сталинизм, «новый курс» и революция 1956 г
Как и его национал-социалистический, или фашистский, прототип, коммунистический тоталитаризм был больше, чем диктатура: он представлял собой всеобъемлющую идеологию и практику социально-политической организации общества. В отличие от проповедников нацизма и фашизма, ни под каким видом не приемлющих современную западную демократию, идеологи коммунизма, также отвергая многое из западных воззрений как декадентство, тем не менее, заявляли, что коммунизм является высшей точкой развития всего того, что было в западной культуре «прогрессивного», даже если оно не всегда правильно понималось. Например, понятие «демократия». Чтобы отличить подлинное содержание этого термина от буржуазно-либеральных его искажений, применялось уточняющее определение «социалистическая». Эта практика привела к тому, что начиная с 1970-х гг. интеллигенция в своих кругах с иронией отмечала, что прилагательное «социалистический», видимо, означает не что иное, как приставку «не». Тем не менее, основная идея коммунистического тоталитаризма тождественна идее тоталитаризма националистического. Обе эти теории в качестве аксиомы утверждали, что индивидуум способен реализоваться только как член коллектива, сообщества. Единственное различие состояло лишь в том, что национализм в качестве сообщества рассматривал нацию, а коммунизм — общественный класс. Последнее предопределило и особое отношение коммунистической идеологии к проблемам взаимоотношений между личностью и коллективом: людям не свойственно всегда правильно осознавать и оценивать свои классовые интересы и поэтому они нуждаются в особом авангарде просвещенных вождей, в совокупности своей и составляющих Партию — ум и совесть класса, обладающую самым глубоким знанием каждой личности, ее достоинств и недостатков, ее желаний, потребностей и даже инстинктов. В результате объявлялось, что спонтанные социальные взаимоотношения излишни, что граждане должны быть изолированы друг от друга и напрямую подчинены организованной структуре, созданной высшим коллективным разумом и отвечающей потребностям общества в целом. Для достижения этой цели от подданных требовались четкое самоотождествление каждого индивидуума с установленным порядком и полное принятие официальной идеологии. Всякая критика любой частности в этом «героическом новом мире» выявлялась и наказывалась как подрывная деятельность. Поэтому тоталитарное общество и нуждалось в огромной, разветвленной сети наблюдателей и информаторов, чтобы выявлять нарушителей, а также многочисленных силовых органах, чтобы подавлять любые отклонения от норм во всех сферах жизни, которые презренным Западом все еще считались как сугубо частные (мораль, хозяйственная деятельность, профессиональные или интеллектуальные искания). Это была мессианская система, порождавшая могучую энергию прозелитизма и временами очищавшаяся от инородных элементов в ритуалах самокритики и отлучения, а иногда даже с помощью инквизиции и аутодафе. Сбои и недостатки режима (которыми он по природе своей должен был изобиловать) объяснялись противодействием невидимых сил зла, происками внешних и внутренних «врагов». Необходимость борьбы с ними становилась дополнительным обоснованием строгой бдительности и репрессивности системы.
В общих чертах известно, каким образом и с какими результатами все это было использовано в России в 1920–30-х гг. с целью сохранить экономическую и политическую конкурентоспособность империи, заметно отстававшей с процессом модернизации от основных ее соперников и поэтому утрачивавшей в то время свой статус великой державы. Подчинив государственный аппарат и гражданское общество партийной диктатуре и заставив всех граждан соучаствовать в процессе модернизации промышленности, коммунисты достигли значительных успехов. На последних этапах и сразу по окончании Второй мировой войны Сталин сумел направить огромные, самым жестоким способом накопленные материальные и человеческие ресурсы на расширение пределов своей империи. Ему даже удалось подчинить себе все те государства, которые укреплялись в межвоенный период в качестве «пояса безопасности» против заразы большевизма. Успешно зарекомендовавший себя в России рецепт партийно-государственного строительства стал усиленно экспортироваться и в страны Восточной Европы, несмотря на то, что там ситуация была существенно иной. В течение предшествовавших столетий в этом регионе вырабатывались собственные стратегии преодоления отсталости, собственные способы ускоренного движения по пути развития. Эти способы и стратегии разительно отличались от тех, что им навязывались извне. Помимо безусловного подчинения государственного аппарата и всего общества партийной власти, вся логика перемен, происходивших в послевоенной Венгрии, как и повсюду в этом регионе, с неизбежностью вела к некритическому восприятию советского опыта, к превращению его в основополагающий принцип и даже в догму. Национальные особенности рассматривались как несущественные, а национальные интересы без всяких колебаний жертвовались местными вождями в угоду интересам Коммунистической партии Советского Союза в целом и лично товарища Сталина в частности. Подобный сервилизм национальных коммунистических лидеров
После «года перелома» венгерским коммунистам оставалось совершить исключительно косметические операции, чтобы придать своему de facto правлению внешний облик конституционности. С целью полного искоренения остатков системы многопартийности 1 февраля 1949 г. был возрожден Национальный фронт независимости (1944) под новым названием: Венгерский народный фронт независимости. Охвостья прежних партий, теперь состоявшие в основном из коммунистических попутчиков, слились в нем с Венгерской партией трудящихся (ВПТ) и присягнули подчиняться решениям Народного фронта, председателем которого был избран Ракоши, а Доби и Эрдеи стали его заместителями, Райк — генеральным секретарем. Они все дали торжественное обещание посвятить себя делу построения социализма, признав руководящую роль ВПТ в этом процессе. Личности, посмевшие поддерживать какие-либо иные программы, отныне должны были считаться не представителями какой-то «лояльной оппозиции», а конкретно — врагами венгерского народа. Организации, вошедшие в Народный фронт, также согласились выступить единым списком на всеобщих выборах в Государственное собрание, которые и состоялись 5 мая 1949 г. сразу после того, как были созданы местные отделения Фронта. Как заранее было ясно, 96 % избирателей голосовали за кандидатов Народного фронта, из которых 71 % принадлежал ВПТ. Примерно таким же было и соотношение рабочих и крестьян среди депутатов нового законодательного собрания, в очередной раз демонстрировался триумф диктатуры пролетариата.
Вскоре после создания Народного фронта организованная оппозиция монолитной власти коммунистов либо испарилась вообще, либо с помощью репрессий была приведена к покорности. В течение одной недели эмигрировал Баранкович, Демократическая народная партия перестала существовать, а кардинал Миндсенти был привлечен к суду по сфабрикованным обвинениям в шпионаже и подрывной деятельности. Ударив по двум основам церковного влияния конфискацией земельной собственности и национализацией школ, коммунисты давно уже вызвали гнев воинственного прелата, который, упорно защищая религиозную свободу, а также многие допотопные привилегии католической церкви, с 1947 г. сам превратился в объект грубой пропагандистской травли как глава «церковной реакции» и образчик мракобесия. Он был приговорен к пожизненному заключению на основании выбитых из него «признаний» и вопреки всем уликам и доказательствам. Это не сразу лишило церковь ее влияния, но, в значительной мере, подорвало ее реальные возможности особенно после того, как 5 сентября 1949 г. в школе отменили Слово Божие как обязательный предмет. Складывавшаяся обстановка не слишком поощряла родителей посылать своих детей на факультативный урок богословия: к 1952 г. не более четверти учеников изучали в школе Священное Писание.
Сбор разного рода сведений с целью фабрикации свидетельств и показаний против все возраставшего числа граждан на основании их подлинной, предполагаемой или же мнимой враждебности к демократии (точнее, к советизации), а также получение от них признаний собственной вины являлись стандартной практикой в деятельности политической полиции с самого начала ее создания (АВО с сентября 1948 г. была переименована в Службу государственной безопасности — АВХ). Однако первое время ее объектами и жертвами были противники не из коммунистической партии. По мере истребления многопартийной оппозиции органы безопасности, повторяя советскую модель, превратились в инструмент, с помощью которого, во-первых, можно было расправляться с соперниками внутри самой партии, а во-вторых, поддерживать атмосферу напряженности и страха, столь необходимую для оправдания террора. Когда в Советской России после почти десятилетнего перерыва без репрессий с конца 1948 г. вновь начались массовые показательные процессы, Ракоши, верный своему прозвищу «лучший венгерский ученик Сталина», преданно последовал примеру своего хозяина. Яростный конфликт, разгоревшийся между Югославией, ведомой маршалом Тито, и СССР, прозорливо увидевшим ту угрозу, которая таилась в независимой югославской политике vis-`a-vis ее соседей на Балканском полуострове для советской гегемонии в этом регионе, предоставил Ракоши возможность продемонстрировать личную преданность Москве, а заодно расправиться с потенциальным соперником. Речь шла о Ласло Райке — идеальном кандидате на роль обвиняемого: неистовая безжалостность, проявленная им на посту министра внутренних дел, усиливала «эффект неожиданности» его дела, что должно было еще больше убедить людей в необходимости железного кулака власти. Тот факт, что Райк до войны работал в западном коммунистическом движении, придавал видимость правдоподобия фантастическим предположениям о том, что он был агентом империализма, в последнее время сотрудничавшим с отколовшимися югославами. Играя отведенную ему роль, Райк, которого Кадару и Фаркашу удалось убедить в том, что это необходимо для запугивания классовых врагов и что он сам не пострадает, выступил с ожидавшимся от него признанием. В июне 1949 г. против Райка были публично выдвинуты обвинения. В октябре того же года он был казнен вместе с двумя «сообщниками». Многие обвиненные по этому же делу были казнены или приговорены к тюремному заключению несколько позднее. Таким образом, была начата первая серия внутрипартийной чистки (в основном не задевшая «москвичей») и официально санкционировано проведение террористических операций против граждан, никакого отношения к партии не имевших. Операции продолжались вплоть до 1953 г.
К этому времени страна уже обладала новой конституцией, напоминающей ту, которая была дарована Сталиным народам Советского Союза в 1936 г. Венгрия стала «народной республикой», основанной на идее суверенитета народа, обеспечиваемого деятельностью Государственного собрания, имеющего контроль над органами исполнительной власти. Судебная власть страны была представлена независимыми судами. Хотя теоретически подобная структура вроде бы обеспечивала принцип разделения властей, на практике институты исполнительной власти, имевшие реальные властные рычаги, благополучно с этим принципом расправлялись. Но, что еще важнее, так это подчиненность самих органов государственной власти, всего аппарата, ответственного за решение конкретных практических задач, общему партийному руководству и контролю, осуществлявшемуся руками партийной элиты. Всеобщие выборы должны были проводиться через каждые четыре года, но они потеряли всякое значение, сохранившись лишь в виде чисто пропагандистского мероприятия, демонстрировавшего прочность режима: даже чисто символическое число беспартийных депутатов могло вернуться в парламент только по желанию Венгерской партии трудящихся и ее преемника. И позднее, с 1966 г., когда был вроде бы введен принцип альтернативности выборов, все кандидаты выдвигались Народным фронтом лишь после того, как они подписывались под его программными установками. Отсюда чудесная удовлетворительная статистика, которая за четыре десятилетия, особо не отклоняясь, повторяла результаты голосования в мае 1949 г. Затем, определив, что парламент должен работать ежегодно в течение двух коротких сессий, конституция почти на нет свела его значение в качестве законодательного органа. Он был превращен в своего рода резиновый штамп, механически визирующий все законы, подготовленные его Президиумом в составе 21 человека. Президиум играл роль коллективного государственного органа, наделенного широкими законодательными функциями. Независимость судов и права граждан также упоминались в конституции, только без какой-либо конкретики и гарантий. Система муниципального управления была реорганизована в советы — в сельсоветы, райсоветы, горсоветы и в советы комитатов, причем остатки местного самоуправления сохранялись не в сельсоветах, а в райсоветах, контролировать деятельность которых было не столь проблематично. Высшие должности в советах были не выборными, а номенклатурными. Руководство назначало их сверху по принципу строгой политической благонадежности. Выборы в муниципальные органы проводились по методике общенациональных и поэтому без вариантов также давали аналогичные показатели.
Большинство из более, чем 200 тыс. членов советов, избранных в 1950 г., никогда прежде не занимались подобной деятельностью и поэтому не имели никакого опыта. То же самое относилось и к другим категориям государственных служащих, представлявших новую бюрократию, а также и к военнослужащим, численность которых была увеличена до 200 тыс. человек (300 тыс. вместе с ВВС и АВХ). В войсках и в силовых структурах, где опыт старого офицерского корпуса переставал котироваться, ему на смену пришли советники из СССР. В гражданских сферах деятельности аналогичную роль помощников и старших друзей, способных дать «товарищеские советы», исполняли функционеры партийного аппарата, структура которого воспроизводила иерархию государственной администрации. Около 40 тыс. человек работали в партийных комитетах заводов, деревень, районов и комитатов. Комитеты возглавлялись секретарями, получавшими указания из центральных партийных органов и докладывавших о них соответствующим официальным лицам государственного аппарата.