История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы
Шрифт:
К этому времени международное положение империи Габсбургов упрочилось. В 1833 г. ею были подписаны договоры о взаимных союзнических обязательствах против любых внешних и внутренних врагов с двумя другими авторитарными державами региона – Пруссией и Россией. В самом начале 1835 г. венское правительство предприняло ряд согласованных действий, направленных на то, чтобы сбить активность венгерской оппозиции. В этом же году умер Франц I, оставив на троне после себя своего слабоумного сына Фердинанда V. Вся власть в стране оказалась фактически сконцентрированной в руках Меттерниха, в то время главы только что образованного высшего правительственного органа Staatskonferenz, и его коллеги и соперника графа Франца Коловрата, отвечавшего за всю внутреннюю политику и внутренние дела империи. Недавно назначенный канцлер Венгрии граф Фидел Палфи был вполне исполнительной марионеткой. Он якобы взялся дирижировать (после закрытия сессии государственного собрания Трансильвании в 1835 г.) следствием и судебным разбирательством деятельности Вешшелени, обвиненного в государственной измене, а также (после окончания работы венгерского государственного собрания в 1836 г.) возбуждением уголовного дела против Ласло Ловаши и некоторых других лидеров из «молодых парламентариев». Арест Кошута, активно выступившего в поддержку Вешшелени, последовал в мае 1837 г. Сам Вешшелени смог еще раз проявить свою легендарную физическую силу и мужество: во время катастрофического разлива Дуная весной 1838 г., унесшего жизни более 400 человек и разрушившего половину зданий Пешта, он спас многих /306/ людей, прежде, чем был арестован, а затем довольно быстро освобожден из-под стражи по причине резко ухудшившегося состояния здоровья. Остаток своей жизни ослепший Вешшелени провел в уединении, совсем отойдя от политики. Ловаши, приговоренный к десяти годам тюремного заключения, в одиночной камере лишился рассудка. А Кошут отбывал свой трехлетний срок, читая классику политологии и политэкономии и изучая английский. Из тюрьмы он вышел с еще большей решимостью бороться и с неизмеримо
Освобождение Кошута произошло в мае 1840 г. по политической амнистии, объявленной императорским двором, где уже осознали, что политика репрессий не принесла желаемого результата. Хотя все меньше и меньше комитатов открыто продолжали протестовать против деятельности правительства, все они не спешили с выражением своей признательности и благодарности в адрес Вены за оказанную им милость. С их стороны это означало бы признание законности действий австрийских властей. Напротив, оппозиция, влияние которой в это время постоянно возрастало и которую тогда возглавлял Ференц Деак, настояла на включении в повестку дня государственного собрания, созванного в 1839 г., вопроса о свободе слова и мнений. Умно маневрируя, Деак с помощью группы магнатов из верхней палаты собрания, куда входили, помимо Сечени, граф Лайош Баттяни, барон Йожеф Этвёш и др., смогли провести решение об отказе государственного собрания обсуждать проблемы налоговых сборов и воинской повинности прежде, чем будет рассмотрен и решен вопрос о свободе слова. Венское правительство, вновь столкнувшись с внешнеполитическими сложностями, и при этом подталкиваемое группой молодых венгерских консерваторов во главе с графом Аурелом Дежевфи на серию ограниченных реформ вместо репрессий, пошло на компромисс. Палфи уже был снят ранее, и государственное собрание в 1839–40 гг. добилось не только амнистии для всех политических заключенных, но и приняло ряд важных законов по реформированию общественно-политического строя в стране. Была определена фиксированная сумма откупа, выплатив которую, крестьяне получали возможность стать независимыми землевладельцами. Иными словами, идея откупного раскрепощения была полностью реализована, хотя она оказалась недостаточной для фактического решения проблемы: к 1848 г. всего лишь 1 % крестьянских общин были раскрепощены таким путем. Государственное собрание добилось также дальнейшего расширения сферы официального использования венгерского языка. Инициировало /307/ оно и эмансипацию евреев – процесс, который растянулся на последующие полвека, – разрешив им почти свободно выбирать себе место жительства, род занятий или профессию, а также даровав им право на владение недвижимостью. Законы, принятые в 1840 г. в области коммерции, промышленности и банковской системы, создали законодательную базу, весьма благоприятную для развития венгерского капитализма в ближайшие несколько десятилетий.
Австрийский двор от ответных административных мер воздержался, и ситуация стала складываться в пользу политики развертывания реформ. В 1840-х гг. в Венгрии появилось множество благотворительных организаций, ассоциаций социальной защиты, обществ взаимопомощи, комитетов содействия экономическому и культурному прогрессу. Они становились массовыми, способствуя разрушению барьеров между различными сословиями. Общее число участников примерно 600 общественных организаций в Венгрии и Трансильвании к 1848 г., по всей видимости, достигло не менее 100 тыс. человек. Некоторые из более, чем 200 казино и читательских клубов, насчитывавших десятки тысяч членов, политизировались, став своего рода питомниками разных политических партий, появившихся в 1846–47 гг. В знак временного примирения Кошута не только освободили из тюрьмы, но и разрешили ему издавать с января 1841 г. новую либеральную газету «Пешти хирлап» («Пештский вестник»). По сути, правительство рассчитывало одним выстрелом убить двух зайцев: во-первых, оно надеялось, что неистовый характер Кошута приведет к расколу либерального движения, а во-вторых, что с помощью цензуры его самого можно будет держать под контролем. В реальности оказалось, что традиционная цензура была совершенно не готова справляться с теми трудностями, которые возникли при столкновении с абсолютно новым для нее типом политической журналистики, созданным Кошутом. Опираясь на разветвленную корреспондентскую сеть, образованную еще во времена «Известий законодательного органа» и теперь охватывавшую всю страну, Кошут заполнял свою газету самыми острыми и свежими фактографическими материалами и, что было еще важнее, пользуясь своим незаурядным талантом писателя-публициста, давал собственную оценку самым насущным проблемам современной жизни. Его насыщенные правдивой информацией статьи содержали все детали его программы реформирования Венгрии. За несколько месяцев все это принесло «Пештскому вестнику» более 5 тыс. подписчиков, что, в целом, составляло 50-тысячную читательскую аудиторию, или четверть всех потенциальных читателей перио- /308/ дики того времени в стране. Само собой разумеется, что другие газеты последовали примеру Кошута, совершив, таким образом, подлинную революцию в венгерской журналистике. Пресса, прежде представлявшая собой сухую хронику событий, превратилась в сферу информационного общения, где события не только регистрировались, но и активно обсуждались. Авторы пытались дать им всесторонние оценки, интерпретации, выразить свои мнения, предоставить пищу для ума читателей, заставить их задуматься, определиться со своими позициями и взглядами.
Не привела редакторская деятельность Кошута и к расколу либерального движения Венгрии, хотя среди широкого спектра носителей либеральных воззрений было очень немного деятелей, кто, подобно ему, обнаруживал бы восприимчивость к собственно демократическим идеям. Он был достаточно гибок и дисциплинирован, чтобы воздерживаться от шагов, которые могли бы стоить ему поддержки самых влиятельных из либералов, возглавлявшихся Деаком. В течение нескольких месяцев существования «Пештского вестника» в передовых статьях освещались самые вопиющие случаи социальной несправедливости и самые наглядные примеры отсталости страны. Рассказывая о случаях порки крестьян плетьми по приказу зарвавшихся помещиков или же о безобразном состоянии дорог, Кошут пытался убедить читателей, что все эти примеры – не случайное стечение обстоятельств, а прямое порождение существовавшей в стране общественно-правовой системы. Эту болезнь он предлагал лечить путем создания подлинной «общности интересов», осуществления социального и политического освобождения человека, более справедливого распределения общественных обязанностей и тягот, достижения экономического прогресса и модернизации производства, при этом ссылался на накопленный опыт капиталистической индустриализации и политического либерализма в странах Западной Европы и Америки. Вместо аристократии в качестве движущей силы процесса реформирования общества он рассматривал среднепоместное дворянство, которое, как он рассчитывал или, скорее, надеялся, в достаточно полной мере, уже прониклось идеями просвещения и свободы духа, чтобы выступать за его программу реформ. Одним из важнейших положений этой программы являлось требование незамедлительного раскрепощения крестьян, которое, по убеждению Кошута, должно носить обязательный характер и оплачиваться из государственных фондов. Это, в свою очередь, требовало отмены налоговых льгот для дворянства. Однако яростное со- /309/ противление подавляющей массы помещиков включению требования о пропорциональном распределении муниципальных налогов в наказ депутатам, избранным на сессию государственного собрания 1843–44 гг., побудило Кошута сделать еще шаг вперед и расширить действие конституционных норм на недворян, а также добиться реформы для тех групп населения, которые уже находились «под защитой» конституции, например, для олигархической верхушки свободных городов.
Если не считать требования административного объединения Венгрии с Трансильванией, Кошут не выдвигал предложений, связанных с изменением действовавшей конституции. Тем не менее, в некоторых из своих статей он подчеркивал значение для страны экономической независимости, которую рассматривал как предварительное условие независимости политической. Его знакомство с работами немецкого экономиста Фридриха Листа, посвященными критике теории laissez-faire, [22] и нависшая угроза присоединения монархии Габсбургов к созданному в 1839 г. таможенному союзу германских государств (Zollverein), которая могла привести к уничтожению всех внутренних таможенных барьеров, действовавших в империи с 1751 г., и к тому, что скромным венгерским фабрикам пришлось бы напрямую конкурировать с мощной немецкой индустрией, сделали Кошута, бывшего защитника свободной торговли, поборником экономического протекционизма. Развернутая им агитация имела следствием создание местных организаций общенационального движения «Покупай венгерское!». Кошут был избран председателем «Общества защиты отечественной промышленности», основанного в 1844 г. видными аристократами-либералами. Поскольку у Венгрии не имелось серьезной индустрии, экономическое значение этого движения было весьма ограниченным, но оно существенно способствовало процессу формирования национального самосознания и сепаратистских устремлений. В целом, и Кошут, и «Пештский вестник» также поощряли процесс мадьяризации страны, хотя оговаривали опасность чрезмерно активной пропаганды венгерского языка.
22
Безучастность, равнодушие (франц.). Имеется в виду минимальное правительственное вмешательство в экономику.
За деятельностью Кошута с возраставшим беспокойством следили из Вены. Более того, в самой Венгрии его программа встретила резкую критику. Одна группировка его противников была представлена аристократическим движением новых консерваторов (или «осторож- /310/ ных прогрессистов», как они сами себя величали) во главе с Аурелом Дежевфи. Они проповедовали идею укрепления центрального правительства путем его опоры на аристократическую элиту Венгрии. В этом случае, полагали «осторожные прогрессисты», будет достаточно минимума преобразований, лишь бы они привели к усилению эффективности административного аппарата и к более
Между тем, Сечени и сам был настроен против издателя «Пештского вестника», которого уже в июне 1841 г. атаковал в памфлете «Народ Востока», по объему не уступающему книге. Конфликт между двумя ведущими деятелями эпохи модернизации Венгрии – это тема, придающая изменениям в стране подлинно драматический накал. Она естественным образом стала одной из самых популярных и в высшей степени плодотворных тем для венгерской исторической науки, прежде всего, для истории венгерской политологии вплоть до наших дней. В глазах Сечени Кошут был политическим наследником Вешшелени, даже более одаренным, чем его предшественник, и поэтому еще более опасным. Вроде бы не призывая открыто к фактическому пересмотру статей существующей конституции, Кошут играл на национальных чувствах земляков, и требование самоопределения, пусть в скрытом виде, вполне отчетливо просматривалось в его программе действий. И чем успешнее казалась деятельность Кошута, тем более серьезные последствия ожидали страну в случае ответных действий Вены, которые непременно таким образом будут спровоцированы. В этом Сечени нисколько не сомневался. Конечно, его с Кошу- /311/ том противостояние вызывалось не только различием их политических взглядов и нравственных оценок, но в какой-то степени и личной завистью со стороны Сечени к более молодому и влиятельному политику. Он упрекал Кошута в том, что тот нахватался «французских манер» и, тяготея к дешевой популярности, чрезмерно усердствовал в поверхностной критике режима, слишком враждебно настраивал общественность против существующего порядка и против власти. Подготавливая таким образом революцию, Кошут якобы подвергал опасности дело реформ. Сечени также в своем знаменитом выступлении в Академии (1842) критиковал чрезмерную увлеченность части либералов венгерским национализмом (отождествляя их с Кошутом и его кругом) и объяснял обострившееся чувство национализма у этнических меньшинств исключительно необходимостью самозащиты перед угрозой мадьяризации страны. Подобные идеи Сечени едва ли могли привлечь к нему основные массы молодых либералов, которых он безуспешно пытался объединить в умеренный либеральный центр. Критические суждения такого рода характерны для всех полемических работ Сечени, направленных против Кошута, начиная с «Народа Востока» и кончая «Фрагментами политической программы» (1847). И хотя он признавал талант и силу убежденности Кошута, а Кошут неоднократно заявлял, что его политические взгляды вполне совместимы с убеждениями этого «величайшего из венгров», Сечени двигался не к центру либерализма, а к политическому вакууму, тогда как Кошут превращался в одного из самых влиятельных вождей оппозиции.
Сечени первым привлек внимание к проблеме многонационального характера населения Карпатского бассейна. Эта проблема оказалась самой сложной, практически неразрешимой дилеммой из всех политических задач, стоявших перед венгерским либерализмом, в основе которого лежала идея о возможности распространения гражданских и юридических прав, которыми пользовалось дворянство, на недворянские сословия. Либералы надеялись, что, поскольку этот процесс будет осуществляться под руководством самих дворян, они смогут сохранить за собой и свое положение, и политический вес, приобретя заодно еще и нравственный авторитет вкупе с солидными капиталами. Такое расширение сферы действия прав и привилегий должно было привести к замене сословно-корпоративного политического образования natio Hungarica современной венгерской нацией, состоящей из свободных граждан. В то же время венгерские либералы считали, что язык и этнос – еще не достаточный фундамент для создания современной нации, нужна также единая для всех граждан история и /312/ многовековая традиция государственности. Из всех национальных меньшинств они не отказывали в праве на национальное самоопределение только хорватам. Реформаторы были представлены в основном венгероязычным дворянством. Поэтому вполне логичным представляется их вывод о том, что историческое прошлое и государственность Венгрии, а также венгерский язык как средство официального и социального общения должны стать общим достоянием всей венгерской нации в широком смысле этого слова, включая как мадьярских, так и немадьярских простых людей, наделенных абсолютно равными правами граждан одной страны. И хотя публично либералы выступали за использование венгерского языка лишь в культуре и общественной жизни нации, в хозяйственной и законодательной сферах, а также в области высшего образования, на деле они часто оказывали поддержку инициативам отдельных комитатов или же крупных землевладельцев по ускорению процесса ассимиляции немадьярского населения на их землях путем введения венгерского языка как единственного через систему начального обучения, церковное богослужение или иными путями. Одержимость учением Гердера, [23] страх перед химерой панславизма (идеей братского объединения всех славянских народов) и вера в то, что по причине отсутствия у национальных меньшинств собственного деятельного дворянства они легко отрекутся от своей этнической самобытности, в совокупности предопределили радикализм позиции венгерских либералов по национальному вопросу. Обусловливались их взгляды и собственно теоретической аксиоматикой дворянского либерализма, полагавшего, что концепция «единой венгерской политической нации» подразумевает разрушение как сословных, так и этнических перегородок. Либералы считали, что внедрение принципа индивидуальных прав человека сделает коллективные, корпоративные права ненужными даже в глазах представителей национальных меньшинств, которые, подобно тому, как раскрепощенное крестьянство сразу примирится со своими помещиками, легко ассимилируются в единую «венгерскую нацию». В целом, эти представления были иллюзорными. Тем не менее, они отражали и положительную сторону венгерского национального движения – его интернационализацию, особенно привлекательную для жителей городов, приветствуемую не только еврейскими горожанами-интеллигентами или же немецкими бюргерами, проживавшими в столице, но и многими словаками, сер- /313/ бами, греками, армянами и представителями других этносов. С тех самых пор, как венгерскую политическую элиту стали обвинять в насильственной мадьяризации населения страны, появились сведения о многочисленных случаях добровольной мадьяризации граждан.
23
О движении общества к гуманизму, о своеобразии и равноценности культур различных народов.
Что же касается понятия «единая политическая нация», то эта концепция была абсолютно чужда взглядам лидеров национального движения среди этнических меньшинств, особенно подчеркивавших роль собственных языков и этносов для достижения подлинного самосознания народов. Они не сразу смогли бросить вызов идее исторической цельности такого понятия, как «Венгрия», и поначалу довольствовались сопротивлением собственной насильственной мадьяризации, требуя для себя языковых и культурных прав. Однако сам факт признания того обстоятельства, что территория (реальная или воображаемая) принадлежит языку и его носителям, на ней проживающим, уже содержал в себе зародыш тенденции, которая рано или поздно приведет к требованию политической независимости данной территории. С учетом этнического состава и картины расселения языковых групп по территории Венгрии вплоть до конца Первой мировой войны, эти противоборствовавшие воззрения не могли не вызывать растущего напряжения. Согласно данным известного эксперта в области статистики Элека Феньеша, население Венгрии в 1842 г. составляло почти 13 млн. человек. Только 38 % от этого числа, а именно 4,8 млн., являлись мадьярами, румын было 2,2 млн. человек (17 %), словаков – 1,7 млн. (13 %), немцев – 1,3 млн. (10 %), сербов – 1,2 млн. (9 %), хорватов – 900 тыс. (7 %), русинов – 450 тыс. (3,5 %), евреев – 250 тыс. (2 %); имелись также представители как минимум еще десяти мелких этнических групп. Только часть всех этих народов проживала в виде компактных общин или диаспор. Остальные были переплетены с другими наподобие многоцветной мозаики или лоскутного одеяла, что делало совершенно невозможным сколь-либо точное выделение «национальных округов». На этом фоне, в принципе, вполне невинно звучавшее, хотя и не лишенное некоторого националистического энтузиазма высказывание румынского историка Когэлничану (сделанное им в стенах Академии наук в Яссах в 1843 г., вскоре после того как Молдавия добилась для себя частичной независимости): «Я считаю своим отечеством любую землю, где говорят на румынском языке», – обретало несколько зловещий оттенок смысла.
Все эти причины обусловили особенно буйный расцвет в 1820–40-х гг. национальных культур Карпатского бассейна. Михай Вёрёшмарти оставался ведущим поэтом венгерского национального романтизма, продолжая создавать эпические поэмы на историческую тема- /314/ тику и философскую лирику, в которой выражал собственное отношение к либеральным реформам и связанные с ними надежды. Его «Призыв» (1837) стал текстом второго национального гимна, помимо «Гимна» Кёльчеи. Фольклорная поэтика, которая после Чоконаи выродилась в художественный провинциализм, вновь возвратилась в большую поэзию в творчестве Шандора Петёфи и Яноша Араня. Их популярный эпос – «Витязь Янош» Петёфи и «Толди» Араня, воспевающие героев низкого социального происхождения, – превосходная лирика и великолепные любовные песни, пленительная красота их венгерских пейзажей, поэзия о людях из народа и для народа, в целом, обеспечили этим двум поэтам славу самых известных венгерских стихотворцев всех времен. Особенно это относится к Петёфи, который, помимо всего прочего, создал еще и высокие образцы подлинно революционной поэзии благодаря сочувственной к простому народу, а также критической направленности многих его произведений с социальной проблематикой.