История Византийской империи. Эпоха смут

Успенский Федор Иванович

Эта легенда, которой в средние века придавали полную веру, также должна быть отвергнута, как и рассказ об Омаре и Александрийской библиотеке. По всей вероятности, речь идет здесь о том учреждении, которое возникло при Феодосии и о котором на своем месте была у нас речь. Сказание об уничтожении этой школы и потому должно быть отвергнуто, что о нем не сохранилось упоминания у Феофана, ближайшего писателя ко времени Льва и тщательно собравшего все слухи и рассказы, на основании которых можно было низвести Льва Исавра на уровень зверя. Что касается предполагаемого закрытия учебных заведений, и в этом отношении в высшей степени сомнительно утверждение Феофана. Какие учебные учреждения разумеет оно? Школы при монастырях продолжали существовать и прежде, и после Льва, частные лица занимались преподаванием и в VIII в. Стоит ознакомиться с жизнеописаниями Никифора, патриарха, и Феодора Студита, чтобы вывести заключение о пристрастности и неверности высказываемых здесь суждений. Эпоха VIII в., конечно, не была творческой эпохой, созидательная работа нашла непреодолимые препятствия в иконоборческом движении; тем не менее и умственное движение, и школьное образование не останавливались в это время, и если при иконоборцах не замечаем больших культурных предприятий, то, с другой стороны, никогда в Византии не было такой внутренней борьбы, никогда не ставилось на карту столько важных и дорогих интересов, как в это время.

В связи с рассматриваемым здесь вопросом позволим себе остановить

внимание на памятниках искусства. Конечно, нельзя ожидать церковного строительства или развития фресковой живописи и мозаики за время иконоборцев: это вполне противоречит духу их реформы. Но позволительно обратить внимание на довольно неожиданный факт, обнаруженный в Солуни в 1908 г. При переделках в мечети Касимиэ, бывшей церкви Димитрия Солунского, обнаружены мозаики весьма хорошей сохранности и высокой техники по выполнению. Мозаики изображают св. Димитрия, патрона Солуни, в различных его отношениях к покровительствуемому им городу и по происхождению своему должны принадлежать к VII–VIII вв. Независимо от всего прочего, высокая техника искусства, разнообразие сюжетов, свобода творчества и проч. придают этой находке большое значение в общей истории византийского искусства. В частности, несколько раздвигается традиционный взгляд на скудость производительности VII–VIII вв. На одной картине есть надпись: «Во время Льва ты видишь в цветущем состоянии церковь св. Димитрия, которая ранее была добычей огня». Весьма может статься, что первоначальная мысль о Льве Исавре окажется несостоятельной, как скоро будет доказано, что с именем Льва был в Салониках префект или митрополит, хотя вообще весьма необычно обозначать хронологию памятника или события именем административного лица, кроме консула [231] . Но т. к. теперь может считаться установленным, что пожар, от которого пострадала церковь, был в VII в., именно в 629–634 гг., то не подлежит сомнению и то заключение, что восстановление происшедших от пожара повреждений произошло вслед за пожаром. Хотя в технике мозаик замечается разность, происходящая от разновременных поправок и переделок различных мастеров, но это ведет к предположению о продолжении мозаических работ в византийских церквах даже и в глухой иконоборческий период. Да иначе и нельзя представлять себе ход дела. Явления культурного порядка нуждаются, конечно, для успешного своего развития в поощрениях со стороны правительства и могут подлежать упадку или подъему, но было бы наивно думать, что можно одним почерком пера прекратить культурное движение, которому был дан надлежащий толчок в предыдущем развитии народа.

231

Успенский. ИРАИК. Т. XIV; Тafrаli. Sur les r'eparations faites au VII S. 'a l’'eglise de S. D'emetrius//Revue Arch'eologique. 1909. II. P. 381; Tafrali. Topographie de Thessalonique. Paris, 1913. P. 172–173.

Глава V

Константин Копроним. Восточная граница — арабы. Западная граница — болгаре

Исаврийская династия достигла власти не по праву наследства; вступлению Льва на престол предшествовал длинный период анархии, во время которой провинциальные войска не раз провозглашали царями излюбленных своих вождей. Заботы об утверждении власти за своим потомством поэтому должны были занимать основателя династии. В качестве опоры династии рассматривался товарищ Льва по командованию военным округом на востоке, содействовавший ему при свержении Феодосия, стратиг фемы Армениак Артавазд. Он тесно сблизился с царским домом, породнившись с царем вследствие брака с его дочерью Анной и получив в командование ближайшую к Константинополю фему Опсикий — назначение, не препятствовавшее ему оставаться в столице и носить придворное звание куропалата. Происшедшие от этого брака два сына, Никифор и Никита, получили должности стратигов в двух важнейших фемах, один в Европе, другой в Азии. Не лишено значения в том же смысле укрепления династии и то обстоятельство, что в 732 г. за 14-летнего Константина сосватана была дочь хазарского хана, принявшая по крещении весьма популярное имя Ирина. Родственным союзом с хазарским ханом нельзя было не дорожить из-за того, чтобы иметь в хазарах союзников против арабов. Этим же соображением, вероятно, руководился в свое время и Юстиниан II, женившись на хазарской принцессе.

Соединенная с обстоятельствами крещения Константина легенда, которою и объясняется усвоенное ему прозвание Копронима, имеет свое происхождение в религиозной и политической борьбе и в нравах тогдашней партийной полемики. Сохранившиеся до нашего времени сведения о царях иконоборческого периода исходят из партии ожесточенных их врагов, которые не щадили в особенности Константина и густыми темными красками изобразили его жизнь и деятельность. Нужно думать, что в VIII в. существовала и благорасположенная литература об иконоборческих императорах, но она тщательно истреблена иконопочитателями, когда им посчастливилось получить перевес над иконоборцами. Об этом мы найдем случай говорить ниже, в настоящем же случае достаточно будет сослаться на следующий факт двойственного воззрения на Льва, сохранившийся в основном нашем источнике, именно в летописи Феофана под 718 г.: «В сем году у нечестивого царя Льва родился нечестивейший сын его Константин, предтеча антихриста» [232] . Но тот же писатель несколько выше два раза усвояет царю Льву наименование благочестивого царя [233] . Эта двойственная точка зрения на царя Льва в произведении одного и того же писателя может служить указанием на то, что и сам Феофан имел под рукой образцы сочувственной к Льву Исавру литературы, которые он не успел вполне редактировать согласно воззрениям иконопочитателей.

232

Theоph. Р. 399–400.

233

Ibid. 396, 8, 19.

По смерти Льва в 740 г. царская власть естественно должна была перейти к сыну его, который имел тогда 22 года и был в состоянии править самостоятельно. Воспитанный в качестве будущего наследника престола и с детских лет сопричисленный к власти, Константин не скрывал своего сочувствия к реформам своего отца и вследствие того не пользовался расположением иконопочитателей. Нет сомнения, что и в среде старой аристократии, устраненной от высшей власти и влияния Исаврами и их приверженцами, могли оказаться такие, для которых смена царствования представляла благоприятный случай для возвращения утраченного влияния. Но трудно было ожидать, чтобы во главе движения против сына Льва оказался комит и стратиг Опсикия Артавазд, не принадлежавший к византийской аристократии и получивший первое место в империи благодаря тесным связям с новой династией. Опираясь на войско и давая духовенству и ревнителям иконопочитания надежду на отмену распоряжений предыдущего царствования, Артавазд приготовил в Константинополе революцию против Константина. Как происходило движение и где были сосредоточены нити заговора, об этом трудно составить себе понятие. Интрига подготовлялась довольно медленно, и в течение целого года Константин, по-видимому, не подозревал опасности. В июне 741 г. Константин отправился

в Малую Азию, имея в виду поход против арабов. Расположившись лагерем во Фригии в местности Крас, он начал организовать войско для похода. Это время признано было заговорщиками благоприятным для их предприятия, которое осуществлено было без особенных потрясений.

Стратиг Опсикия Артавазд находился в то время в Дорилее, и император предложил ему явиться в лагерь. Но Артавазд успел к тому времени поднять возмущение в своей феме, принял титул императора и пошел против Константина. В первой же стычке был убит патрикий Висир, имевший, как говорят, огромное влияние на Льва Исавра в подготовлении иконоборческого движения, и Константин оказался так мало подготовлен к сопротивлению и защите, что счел за лучшее бежать в Аморий, главный город соседней большой фемы Анатолика, где было больше приверженцев исаврийской династии и где он мог организовать для себя оборону при содействии преданного ему стратига Ланкина. Между тем Артавазд, предоставив своему сопернику полную свободу действий, немедленно вступил в сношения с представителями своей партии в Константинополе. Здесь на его стороне был временный правитель за отсутствием императора, патрикий и магистр Феофан, а также патриарх Анастасий. Они распустили слух, что царь умер и что восточные фемы провозгласили императором Артавазда, и легко достигли того, что народ в церкви святой Софии провозгласил Артавазда царем как «мужа православного и защитника божественных догматов». Но как в Константинополе было мало войска, правитель дает знать стратигу Фракисийской фемы Никифору, собственному сыну, чтобы он поспешил занять Константинополь своими войсками. Когда Фракисийская фема заняла город, заперла городские ворота и поставила на стенах гарнизоны, партия Артавазда могла считать свое положение упроченным и очистила город от приверженцев Константина.

Тогда Артавазд вступил в Константинополь, и первым его делом была отмена постановлений предыдущего царствования против святых икон. Нужно принять во внимание, что при тогдашних обстоятельствах эта мера могла касаться только столицы; притом же было весьма естественно новому императору заручиться расположением столичного населения [234] . Но и Константин далеко не был беззащитен и не думал складывать оружия. За него стояли две азиатские фемы, Анатолика и Фракисийская, и, кроме того, с ним была флотская фема Кивиррэоты, т. е. почти вся Малая Азия. Здесь весьма отчетливо обнаружились политические симпатии в связи с национальными: европейские области были за Артавазда и за принцип иконопочитания, азиатские — за законного представителя власти и за иконоборческий принцип. С войсками, собранными в верных ему фемах, Константин подошел к Босфору и остановился в Хрисополе. Казалось бы, что он теперь же мог осадить столицу и принудить своего соперника к сдаче, но вследствие непонятных для нас причин на этот раз он отступил назад и провел зиму 741/42 г. в Амории. Таким образом объясняется то обстоятельство, что несколько официальных актов этого времени носят имя Артавазда, который признан был в императорском достоинстве папой, венчал на царство сына своего Никифора, а другого сына, Никиту, назначил стратигом фемы Армениак, где он имел приверженцев, будучи сам армянского происхождения.

234

Lib. Pontif. (219) говорит о щедрых раздачах денег.

Но весной 742 г. наступила развязка запутанного положения, которая может считаться неожиданной, т. к. здесь в первый раз обнаружились военные дарования и вообще далеко не обычные административные способности законного наследника престола. Артавазд в мае 742 г. выступил в Вифинию в фему Опсикий и начал производить в ней работы, прибегая к слишком крутым мерам. Для Константина было весьма важно, что и фема Опсикий не оказалась преданной Артавазду, а между тем вся борьба между соперниками решалась на азиатской территории. Находясь во главе фемы Анатолика, Константин нанес, прежде всего, поражение Артавазду при Сардах и заставил его после потери армии и военных запасов спасаться в Кизик и отсюда в Константинополь. Но в Азии оставался еще сын Артавазда Никита, находившийся во главе фемы армянской и поздно выступивший в поход, когда уже главная часть драмы была разыграна. В августе того же года отряд Никиты был разбит наголову при Модрине в феме Вукеллариев, причем погиб патрикий Тиридат, двоюродный брат Артавазда, и значительная часть начальствующих лиц. «В этой битве, — замечает летописец, — где сражались армяне и фема Армениак с войском фем Анатолика и Фракисийская, пало немало жертв с той и другой стороны. Исконный сеятель зла диавол возбудил такую злобу и усобицу между христианами, что без сожаления губили дети отцов и братья братьев и без пощады предавали огню имущество и жилища друг друга» [235] .

235

Ibid. 418.

Этим делом решена была судьба Артавазда, т. к. ничто теперь не препятствовало Константину идти на самый Константинополь. В сентябре того же года он переправился на европейский берег и начал осаду столицы со стороны суши; в то же время стратиг Фракисийской фемы Сисинний прибыл с флотом из Абидоса и запер для Константинополя все выходы к морю. Столица оказалась в отчаянном положении, она была окружена со всех сторон — от Харсийских ворот до св. Маманта, где был лагерь Константина, — враждебными силами, а между тем большой и многочисленный город оказался без необходимых для жизни средств. Дороговизна припасов возросла до крайней степени: за меру ячменя (около 20 ф.) платили около 40 р.; в той же степени поднялись цены на все продукты [236] .

236

Ibid. 419 (сообщает цифры).

Артавазд пытался поправить беду экстренными мерами. Он отправил морем своих уполномоченных для покупки хлеба на юге, но около Абидоса хлебная партия захвачена была судами кивиррэотского флота и доставлена Константину, который употребил хлебные запасы на продовольствие своей армии. Сделана была попытка произвести вылазку и напасть на осаждавшую армию, но попытка оказалась неудачной и — самое важное — лишила Артавазда его правой руки, магистра Феофана Монота. Точно так же не имели успеха огненосные суда, снабженные греческим огнем, обыкновенно наводившие ужас на неприятельский флот. Ввиду отчаянного положения, вследствие голода и начавшейся смертности Артавазд предоставил оставить город тем, которые не участвовали в гарнизонной службе. Тогда началось настоящее выселение и потребовалось принять серьезные меры, чтобы не выпускать из города молодых людей, переодетых в женское или монашеское платье. Все вышедшие были принимаемы в лагере Константина, получали продовольствие и увеличивали число его приверженцев. Наконец, Артавазда ожидал еще сильнейший удар. Сын его Никита после поражения при Модрине собрал часть войска и подошел к Хрисополю, имея намерение помочь осажденной столице. Но Константин, не снимая осады, поспешил переправиться через пролив и погнался за Никитой, который стал отступать на Никомидию. Здесь он был застигнут войском Константина и взят в плен вместе с бывшим епископом Гангр Маркеллином, служившим теперь в армии в качестве куратора. Обоих пленников ожидала горькая участь: Маркеллин был казнен, а Никита закован в цепи и в таком виде выставлен под стенами Константинополя «на показ» горожанам и отцу его.