История Византийской империи. Эпоха смут
Шрифт:
В заключение указано еще несколько общих правил, характеризующих положение иконопочитания до созыва собора: «Запрещаем под предлогом борьбы с заблуждением писанных изображений налагать руку на священные сосуды и на одежды ради переделки тех частей, которые имеют изображения, равно как и на покровы и на предметы культа. Прежде чем предпринимать в Церкви какие изменения, надобно спрашивать разрешения у патриарха или у императора. Никто из архонтов и лиц гражданского чина не имеет права под предлогом икон врываться в св. церкви и совершать в них насилия, как это случалось уже» [268] . Затем следовали специальные постановления против иконопочитания, причем за каждой статьей произносилось анафематствование.
268
Hefele-Leclercq. III. 698. n.
При обсуждении постановлений иконоборческого собора мы должны помнить, что самых протоколов его заседаний не сохранилось, а что в соборные деяния иконопочитателей внесены лишь окончательные постановления — с целью опровержения их. Между этими постановлениями нужно различать догматическую часть и, если позволительно так выразиться, прикладную — применительно к тогдашнему положению
269
Mansi. XIII. Col. 336.
1) кто пытается представить вещественными красками божественный образ Бога-Слова по воплощении, а не поклоняется Ему всем сердцем, умственными очами — анафема;
2) кто пытается человекообразно описать вещественными красками неописуемое естество и ипостась Бога-Слова в воплощении и не признает, что и по воплощении оно остается неописуемым, — анафема;
3) кто пытается изобразить на иконе нераздельное по ипостаси единство природы и плоти Бога-Слова и называет этот образ Христом, допуская, таким образом, смешение двух природ — анафема;
4) кто разделяет соединенную в ипостаси Бога-Слова плоть и пытается изобразить ее на иконе — анафема;
5) кто разделяет на две ипостаси одного Христа, отдельно полагая Сына Божия и отдельно сына Марии, и признает между ними относительное единение, а не тождество, — анафема;
6) кто изображает на иконе обожествленную чрез единение с Богом-Словом плоть, как бы отделяя ее от восприявшего и обожествившего божества, — анафема;
7) кто пытается изобразить вещественными красками Бога-Слова, принявшего в своей ипостаси образ раба и во всем нам уподобившегося, кроме греха, и отделяет Его от неотделимого и неизменяемого божества и вводит как бы четверицу в Святую и Животворящую Троицу — анафема;
8) кто не исповедует Приснодеву Марию истинной Богородицей, превысшей всей видимой и невидимой твари, и с чистой верой не испрашивает Ее ходатайства пред рожденным от нее Богом нашим — анафема;
9) кто пытается вещественными красками изобразить на иконах лики святых, а не вдохновляется, напротив, доблестями их, изображенными в их жизнеописаниях; кто не почитает их святости и не испрашивает их молитв как имеющих по священному преданию дерзновение ходатайствовать за мир — анафема.
Это, конечно, такие постановления, которые стояли уже в большом противоречии с церковной практикой. Но и по отношению к некоторым, по крайней мере, статьям можно сказать, что они не вполне обозначают положение вопроса. Вообще, в особенности статьи 8 и 9 о Богородице и о святых далеко не соответствовали официальным правительственным воззрениям на существо дела, что, впрочем, выражено и в протоколах VII Вселенского собора. Так, докладчик полемической части, диакон Епифаний, когда доложена была статья о почитании святых, прочитал: «Если ссылаются (члены собора 753 г.) на церковное предание, то должны бы исповедать и следующее: кто не принимает иконные изображения, да будет проклят. Ибо таково предание кафолической Церкви, весьма хорошо соответствующее цели дать нам напоминание о прототипах. Но, бесстыдно уклонившись от этого таинственного поучения, они обращаются к кафолической Церкви с этим гибельным возгласом: не хотим знать твоих путей. Посему уже после оглашения настоящего их постановления они отвергли благоприятную приемлемость Богом ходатайств святых и выскоблили эту статью в своем постановлении» [270] .
270
Ibid. Col. 348–349.
Следует отметить еще одно обстоятельство по отношению к занимающему нас собору. Хотя он был закончен обычными возглашениями и славословиями царям Константину и Льву, и хотя полное согласие между собором и царем, по-видимому, не нарушалось [271] , но сохранились в литературе вопроса указания на то, что царь выступал в иконоборческом вопросе с более радикальными мнениями, чем принятые на соборе. Выше уже было говорено, что весьма интересные разъяснения к положению вопроса заимствуются из обличительных речей патриарха Никифора. Так, между прочим, патриарх говорил об отношении царя к епископам: «Изложив в присутствии епископов свое мнение и суждение об этом догмате и выразив согласие принять то, что ими постановлено, немного спустя, обдумав притворно сказанные слова, объявляет свое исповедание с учительским и судебным авторитетом» [272] . Далее следуют собственные слова Константина в передаче патриарха. «“Если мы убедили вас, что правильно рассуждаем относительно этого одного изображения (речь идет об образе Христа), то теперь побеседуем о других иконах, чтобы и об них вы составили себе понятие. И я охотно соглашусь с вашим определением, если оно будет согласно с мнением других епископов и если будет опираться на благовидные свидетельства”. Таковы его выражения, — продолжает Никифор, — которые мы привели дословно, дабы показать его отчуждение от Бога и обличить его клятвопреступление и лицемерие. Что же это такое, что он предполагает говорить о других иконах, и какие он имеет цели? Наговорив много странных и нелепых вещей по поводу воплощения Бога-Слова, он нечестиво устремился к своему заблуждению относительно священных памятей святых и, прежде всего, против первейшей между святыми и высочайшей из всех созданных существ, против Пречистой Владычицы нашей Богородицы, дабы и Ее подвергнуть хуле, как и рожденного от Нее».
271
Ibid. Col. 353.
272
Migne. Patr. 100. Col. 340.
Трудно было бы утверждать, заимствованы ли приведенные слова из собственных сочинений императора,
273
Ibid. Col. 341.
Весьма может быть, что у патриарха Никифора встречаются преувеличения и обобщения и что он сгущает краски, т. к. писал свои обличительные слова в то время, когда иконоборческая система дошла до своих последних выводов и легла всей невыносимой тяжестью на православную Церковь. Но и в других весьма близких по времени источниках сохранились указания на слишком прямолинейные мнения и весьма грубые по своей непосредственной простоте выражения Константина насчет священных предметов. Мы привыкли к выражениям, говорится в одном современном произведении: иду к Св. Марии, или к святым апостолам, или к св. Стефану, но тиран не терпит этих выражений и отнял у святых их титул [274] . У писателя Феофана под 762/63 г. приводится следующий рассказ. Пригласив к себе патриарха, царь говорит ему: «А что будет, если назовем Богородицу Христородицей?» Патриарх же, бросившись ему на шею, говорит: «Помилуй, владыко, пусть и на мысль не приходит тебе такое слово. Разве не видишь, как позорится и проклинается всей Церковью Несторий» [275] . Царь сказал ему в ответ: «Я хотел только узнать твое мнение, а остальное уж твое дело!»
274
Oratio contra Caballinum. Ap. Migne. Vol. 95.
275
Theoph. P. 435, 14. Другие места у Hefele-Leclercq. III. P. 795 n.
Теперь посмотрим на ближайшие последствия собора. Несомненно, самое важное состояло в том, что ослушникам соборных определений угрожал гражданский закон и что началось применение закона к отдельным лицам. После того как определения собора разосланы были по отдельным церквам, новый патриарх, провозглашенный на одном из последних соборных заседаний во Влахернской церкви, бывший силейский епископ Константин, должен был, прежде всего, привести в исполнение ту часть постановлений, которая касалась святых икон. Но первые годы Константин Копроним не производил вопиющих насилий. Может быть, основательно предположение, что войны с болгарами и другие дела отвлекали царя от церковной политики. Жизнеописание св. Стефана указывает на жалкую участь знаменитых церквей, которые лишались своих украшений, мозаик и фресковой живописи. Так, Влахернская церковь Богоматери, стены которой были покрыты картинами, изображавшими земную жизнь Спасителя, вместо беспощадно уничтоженных христианских сюжетов снабжена была изображениями в новом вкусе: картинами природы, деревьями, птицами; в некоторых случаях заменяли церковные изображения сценами охоты, театральными представлениями и т. п. Но настоящее гонение на иконопочитателей начинается с 761 г., когда, в особенности в окрестных монастырях близ Константинополя, пострадало несколько истинных ревнителей святых икон. Тогда именно пострадали Петр Каливит, Андрей Критский и др. Но самым страшным периодом применения законов против иконопочитателей было последнее десятилетие жизни Константина. Под 764/65 г. у летописца замечено: в этом году нечестивый и безбожный царь ожесточился против всех боящихся Бога.
В особенности сильное впечатление произвело на современников жестокое распоряжение по отношению к одному из популярнейших подвижников — святому Стефану, жившему в монастыре св. Авксентия, против Константинополя. Патриарх Никифор, приступая к описанию мучений св. Стефана, предпосылает следующую характеристику положения. «Уже нечестие царя явно обнаружилось, и всякий путь благочестия подвергался порицанию, и жизнь благочестивых и богоугодных людей стала предметом хулы и издевательства, в особенности ужасному гонению подпало священное сословие монашествующих. Из них тех, которые блюли свой обет и оставались в своем чине и восставали против безбожного догмата иконоборцев, предавали разнообразным мучениям и истязаниям: у одних беспощадно выжигали бороду, у других выщипывали волосы на голове, иным пробивали головы досками, на коих были священные изображения, наконец, у некоторых вырывали глаза или бесчеловечно отсекали иные члены тела. Как будто снова возродилось язычество, и пущено было в оборот всяческое средство, чтобы ослаблять и наносить вред ведущим богоугодную жизнь. Уже некоторых они увлекли в бездну погибели, уже есть такие, которые уступили их нечестивому повелению или принужденные насилием, или подкупленные ласкательством, или прельщенные деньгами, служебными преимуществами, или другими многообразными способами, поддаваясь обману, отвергли свои обеты и, сняв почтенное одеяние, вместо постриженных оказались волосатыми и преобразились в мирское состояние, стали сноситься с женщинами и вступили с ними в сожитие» [276] .
276
Nicephori. P. 71.