История власовской армии
Шрифт:
Влиятельные офицеры генштаба и Восточной армии пытались окончательно склонить Гитлера к ведению политической войны на востоке, то есть хотели направить немецко-советскую войну в русло антисоветской гражданской. В различных заявлениях[744]они доказывали, что „власовская акция“, начатая „как пропагандистский трюк , вызвала к жизни „целое движение , которое развивается по своим законам и приняло такие масштабы, что его уже невозможно остановить без ущерба для немецких интересов. Всякая попытка в этом направлении подорвет доверие к немецкой военной пропаганде во всем мире, а национальное русское движение обернется тогда против самих немцев как иноземных поработителей русского народа. Поэтому немецкая сторона должна придать власовскому движению официальный характер. Ведущие деятели генштаба и министерства иностранных дел советовали как можно скорее создать под началом Власова настоящий русский комитет и дать Власову должность главного инспектора Восточных войск. Конечно, о главной цели, которую ставили перед собой все оппозиционные к восточной политике Гитлера круги, о признании русского правительства и формировании русской армии — здесь говорилось
8 июня 1943 года в разговоре с начальником штаба ОКВ генерал-фельдмаршалом Кейтелем и начальником генерального штаба ОКХ генералом Цейтцлером Гитлер категорически и „окончательно“ высказался против активизации Русского освободительного движения и создания русской армии до конца года[745]. 1 июля 1943 года он подтвердил это решение на созванном им совещании командующих армиями на Востоке, обосновав его тем, что, как учит опыт истории, „такие национальные движения в моменты кризиса всегда обращаются против державы-захватчика“. В качестве примера он привел неудачу 1916 года, когда польскую армию попытались поставить на службу немецко-австрийскому военному руководству. При этом, однако, Гитлер не учел одного важного момента: осуществления своих политических чаяний поляки могли ожидать только от союза с державами Антанты, а никак не с державами Четверного союза. Во второй мировой войне дело обстояло как раз наоборот: если крушение сталинского режима вообще было возможно, то национально настроенные русские могли надеяться достичь его лишь в союзе с Германией. Для Власова не было пути назад. Гитлер же под различными предлогами отказывался помочь ему. Отныне имя Власова разрешалось использовать лишь в пропагандистских целях для обмана противника.
Сам же Власов из-за своих „резких и некомпетентных высказываний“ был, по приказу фельдмаршала Кейтеля, посажен под домашний арест, и Кейтель пригрозил ему, что, если такое повторится, за генерала возьмется гестапо. Искусственное „прекращение власовской акции“ и „затишье вокруг власовской армии“ положило конец всем надеждам и вызвало глубочайшее разочарование русской и немецкой стороны[746]. Даже верные сторонники Власова пали духом. Показательна в этом плане история генерал-майора А. Е. Бу-дыхо, бывшего командира дивизии Красной армии, сменившего полковника Боярского на посту „штабного офицера по обучению и подготовке восточных войск“ в немецкой 16-й армии. Будыхо поддался на посулы советской пропаганды и в ночь на 13 октября 1943 года перешел с ординарцем к партизанам. После его внезапного исчезновения было устроено расследование, а командующий группой армий „Север“ генерал-фельдмаршал Г. фон Кюхлер и командующий 16-й армией генерал-фельдмаршал Э. Буш обменялись весьма раздраженными посланиями[747]. Однако Будыхо не удалось обмануть судьбу: вскоре немцы взяли в плен советского офицера, сброшенного с парашютом, и тот рассказал, что перебежчик, имевший знаки различия генерал-майора РОА, был расстрелян по решению партизанского суда, „который приговаривает к смерти всех солдат РОА“ 63.
Подводя итоги, можно сказать, что власовская акция 1943 года не удалась лишь по вине Гитлера. Дело не в том, что, как торжествующе утверждала советская пропаганда летом 1943 года, Власову, несмотря на все его усилия, „не удалось“ создать армию, но в том, что, к величайшему огорчению самого генерала, его русских соратников и немецких покровителей, за это столь перспективное начинание, по существу, даже и не смогли толком взяться. Вердикт Гитлера создал политический вакуум, подготовил ту почву, на которую смогла опереться советская пропаганда. Наряду с ухудшением военного положения это явилось одной из причин явлений разложения в добровольческих формированиях во второй половине года[748], после чего значительную часть их перевели на западный и южный европейские театры военных действий. Вопреки распространенному в литературе мнению, ведущие деятели РОА, например Буняченко, всячески приветствовали этот перевод и даже способствовали ему, надеясь, что вдали от советского влияния формирования сохранятся до того момента, когда будет санкционировано создание Освободительного движения и их можно будет реорганизовать. Полковник Боярский в июне 1943 года заявил, что события все равно заставят Германию признать русское национальное правительство. И хотя в принципе он оказался прав, благоприятный момент был безвозвратно упущен.
Глава 14.
Борьба с феноменом Власова
Во время войны советскому руководству так и не привелось всерьез столкнуться с Русским освободительным движением. Пропагандистские мероприятия ограничивались тактическими рамками, а в конце осени 1943 года, после спада первой фазы власовского движения, и вовсе прекратились. К тому времени, когда в ноябре 1944 года возник КОНР, а затем — сама РОА, в Красной армии бытовало мнение, что „власовская армия взята в плен, а сам Власов Застрелился“[749]. Впрочем, советская сторона пренебрегла феноменом Власова вовсе не вследствие собственного морально-политического превосходства и не из-за недостаточного влияния идей движения, но единственно потому, что Гитлер воспрепятствовал распространению этих идей. А широкомасштабная кампания по пропаганде положений Пражского манифеста, планируемая после создания КОНР и формирования армии, то есть всего за несколько месяцев до окончания войны, развернуться не успела, так что советскому руководству не пришлось еще раз заниматься публичным обсуждением власовского вопроса. Однако в кулуарах к нему по-прежнему относились очень серьезно. Не случайно начальник советской контрольной комиссии при Верховном командовании генерал-майор Трусков настоятельно требовал во Фленсбурге 20
Казалось бы, последнюю черту под историей власовского движения подвело сообщение в „Правде“ от 1 августа 1946 года[750]:
На днях Военная Коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению Власова А. А., Малышкина В. Ф.., Жилен-кова Г. Н., Трухина Ф. И., Закутного Д. Е., Благовещенского И. А., Меандрова М. А., Мальцева В. И., Буняченко С. К., Зверева Г. А., Корбукова В. Д. и Шатова Н. С. в измене Родине и в том, что они, будучи агентами германской разведки, проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против Советского Союза.
Далее сообщалось, что обвиняемые признали себя виновными, все приговорены к смертной казни через повешение и приговор приведен в исполнение.
Из всех перечисленных лишь имя Власова было более или менее известно широкой общественности. Но кто были остальные? Почему о Власове и осужденных вместе с ним больше ничего не сообщалось, хотя бы намеками, хотя бы как, например, в аналогичном сообщении в „Правде“ от 17 января 1947 года[751]о смертном приговоре казачьим генералам, которые по заданию германской разведки... в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.
Нетрудно понять, почему казачьи генералы, названные в сообщении „главарями вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны“, были представлены советской общественности иначе, чем руководители РОА. С точки зрения политической, старые казаки и казненный вместе с ними немецкий генерал-лейтенант фон Паннвиц были безопасны для советской стороны. Поэтому можно было не обинуясь признать, что они во время второй мировой войны вели „вооруженную борьбу“ против Советского Союза, можно было не скрывать их воинских званий и даже напечатать статью о них в советской энциклопедии[752]. С группой бывших высших советских офицеров, объединившихся вокруг Власова, дело обстояло совсем по-другому. Достаточно вспомнить, какие посты занимали они в Красной Армии: Малышкин, например, был генерал-майором и начальником штаба 19-й армии; Жиленков — функционер московского партийного аппарата, будучи комиссаром армии, являлся членом (военного совета 32-й армии[753]; Трухин, тоже генерал-майор, был профессором Академии Генштаба, затем — начальником оперативного отдела штаба Прибалтийского особого военного округа (Северо-Западный фронт); генерал-майор Закутный был профессором Академии Генштаба, его последняя должность — командующий 21-м стрелковым корпусом; генерал-майор Благовещенский командовал бригадой; полковник Меандров был начальником оперативного отдела б-й армии; полковник Мальцев командовал ВВС Сибирского военного округа; полковник Буняченко командовал 389-й стрелковой дивизией; полковник Зверев командовал дивизией и был военным Комендантом Харькова; Корбуков и Шатов были штабными офицерами Красной армии. Все вместе они представляли собой весьма Репрезентативный сколок советского офицерского корпуса. Как писал генерал Хольмстон-Смысловский, „Власов был истинным сыном советской власти, плоть от плоти ее, так же как и его генералы, офицеры и солдаты“[754]. Как же можно было публично признаать, что кроме „предателя Власова“, которого еще кое-как удалось выдать за „отдельный несчастный случай“, имелось немало генералов и полковников, которых партия и правительство поставили на ответственные посты и которые во время „Великой Отечественной войны“ подняли оружие против советской власти и создали военную организацию для борьбы с нею! Даже простой намек на столь неприятные обстоятельства мог дать повод к нежелательным размышлениям поэтому следовало избегать и самого этого намека[755]. Напрасно сегодняшний читатель будет искать в Советской Военной Энциклопедии имя Власова. Сообщение в „Правде“ от 1 августа 1946 года было задумано как последнее и окончательное слово в этом деле. Однако вскоре выяснилось, что с исторической правдой невозможно расправиться одним лишь методом умолчания. Идеи власовского движения продолжали жить и распространяться — и не в последнюю очередь в рядах Красной армии.
Генерал-майор П. Г. Григоренко рассуждает в своих воспоминаниях[756]о том, как тяжело было многим понять, что знаменитый генерал Власов, „не какой-то выскочка — кадровый офицер, коммунист, чисто русский человек, выходец из трудовой крестьянской семьи“ с помощью немцев создал Русскую освободительную армию. Григоренко задается вопросом: „Почему?!... Не вязалась эта фигура у меня с образом изменника родины. Провокация, говорил я себе“.
Позже Григоренко узнал, что генерал-майор Трухин, его учитель по тактике высших соединений, единственный, кроме Иссерсона, талантливый преподаватель Академии Генштаба, стал начальником штаба РОА, а его заместителем (на самом деле — начальником оперативного отдела) был назначен полковник Нерянин, офицер чисто пролетарского происхождения, товарищ Григоренко по учебе в Академии, которого начальник Генштаба Красной армии маршал Советского Союза Шапошников однажды назвал „одним из самых наших блестящих армейских офицеров“. Григоренко пишет:
И вот этот человек, которого я брал себе за образец, оказался тоже во власовском движении. Я так знал этого человека, что никто не мог бы убедить меня, что он пошел на этот шаг из нечестных мотивов. Он, может, и ошибается, думал я, но у него не может не быть убеждения — честного и, с его точки зрения, благородного. Но что же это за убеждение? В общем, Нерянин меня заставил думать. Когда верхушку РОА казнили, мысли мои стали еще тревожнее. Если они изменники, то почему их судили закрытым судом?.. Здесь что-то не так, говорило мое сознание.