История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Драма в стихах «Торквато Тассо» (1790) классической формой близка «Ифигении в Тавриде»: в ней ограниченный круг действующих лиц, проста композиция, в основном соблюдены единства места, действия и времени. Но, как и «Ифигения в Тавриде», она нарушает классическую иерархию жанров, ибо не отвечает требованиям, предъявляемым к трагедии: здесь нет неразрешимых конфликтов, ведущих к гибели героев. Трагическое дано исключительно в восприятии героя, который много размышляет над своей судьбой, говорит о муках человека, не понятого окружающими. В этом смысле «Тассо» — новая вариация на тему о страданиях юного Вертера. Но одновременно это и анти-Вертер. Роль антагониста Тассо — «государственного секретаря» Антонио — представлена достаточно
Лирическая напряженность монологов Тассо выдает присутствие авторского «я». В разговоре с Эккерманом (3 мая 1827) Гете вспоминал, как его самого «отчаяние погнало в Италию» и он обратился к истории Тассо, чтобы «освободиться от болезненных и тяжелых веймарских впечатлений». Гете размышляет над проблемой отношения художника и общества, уже нашедшей отражение во многих его произведениях разных жанров. Сочувственно передавая переживания Тассо, Гете, однако, не только не осуждает, но и явно идеализирует его высокопоставленных покровителей, опека которых тяготит поэта. Конфликт поэта с правящей элитой завершается компромиссно:
Осталось лишь одно:
Нам слез ручьи природа даровала,
И скорби крик, когда уже терпеть
Не может человек. А мне в придачу
Она дала мелодиями песен
Оплакивать всю горя глубину:
И если человек в страданьях нем,
Мне бог дает поведать, как я стражду.
(Перевод С. Соловьева)
Тематически и эмоционально с Италией более непосредственно связан поэтический цикл Гете «Римские элегии» (1788; изд. 1795). Несколько холодноватому, весьма строгому в своей классической уравновешенности миру Ифигении и очень узкому, замкнутому кругу в драме о Тассо противостоит мир, красочный и чувственный:
Радостно чувствую я: я вдохновлен классической почвой.
Прежний и нынешний мир громче со мной говорят.
(Перевод Н. Вольпина)
Торжественный гекзаметр в сочетании с пентаметром, образы античных мифов, пейзажи Рима — древнего, нового, Рима художественного и Рима народного — и образ возлюбленной поэта, смело вписанный в эту большую полифоническую и многокрасочную картину, — все это открывает еще одну грань и в освоении античности, и в отражении современной Гете действительности.
Это один из парадоксов веймарского классицизма Гете. В знаменитом штюрмерском романе о Вертере не было такого откровенного изображения чувственной любви. Самый жанр элегии у Гете имеет особые черты. У него мало общего с элегиями европейского сентиментализма XVIII в. Образцом для Гете служили элегии Тибулла и Проперция — римских поэтов I в. н. э. Изображение любви, ощущение радости жизни было связано с языческим восприятием мира. Здесь также связующим звеном был Винкельман, который помог увидеть в древних «проявление несокрушимо здорового естества».
Так определяется неразрывность творческого развития Гете — и в период веймарского классицизма он остается верен материалистическому мировосприятию, которое он обнаружил на раннем этапе. Итальянские впечатления, преклонение перед древними не заслоняют для него Спинозы. Более того, и в итальянской действительности, и в памятниках
В литературе Просвещения постоянно проявляли себя противоборствующие тенденции: поиски идеального образа (что очевидно и в винкельмановском классицизме) и стремление к обнаженной правде. «Римские элегии» — опыт поэтического синтеза.
Мрамора тайна раскрылась: закон постигаю в сравненьях,
Глаз, осязая, глядит; чувствует, глядя, рука...
(Перевод Н. Вольпина)
Творчество Гете 90-х годов многогранно. Завершаются старые сюжеты, возникают новые; начавшаяся в 1794 г. дружба с Шиллером еще больше стимулирует творческую активность Гете. Они обсуждают широкий круг вопросов, обмениваются мнениями о произведениях друг друга, размышляют над судьбами современного искусства. Их переписка (опубл. 1828) — один из самых значительных документов эстетической мысли конца XVIII — начала XIX в. На 90-е годы также падают интенсивные научные поиски Гете в области естествознания. Любопытно, что первая беседа двух поэтов была связана с ботаническими экспериментами Гете. Когда Гете нарисовал схему растения и сказал, что он пришел к понятию «прарастения» опытным путем, Шиллер воскликнул: «Это не опыт, а идея!» Сразу произошло размежевание: Шиллер в истолковании явлений шел от идеи, Гете стремился осмыслить наблюдаемые факты как ученый-материалист. Но участники спора оценили плодотворность такого столкновения мнений, и, хотя каждый из них шел своим путем, их духовное развитие обогащалось взаимным влиянием.
В 1794—1796 гг. Гете работает над новым вариантом романа о Вильгельме Мейстере — «Годы учения Вильгельма Мейстера». Некоторые главы прежнего варианта были сохранены, но подчинены другому замыслу. Позднее этот жанр стали называть «воспитательным романом», точнее, романом воспитания личности.
Театральные увлечения Вильгельма, его пребывание в труппе странствующих актеров предстают в новом романе лишь как этап в жизни героя. В конце романа он приходит к убеждению, что смысл жизни — в полезной практической деятельности. Это очень близко к финалу вольтеровского «Кандида»: «Каждый должен возделывать свой сад». И так же, как в «Кандиде», эта просветительская идея обнаруживала в тогдашних общественных условиях свою недостаточность. Ведь призыв Вильгельма к предприимчивости и труду объективно означал примирение с политической и социальной отсталостью страны — словно не было только что отгремевшей Французской революции. Опыт ее еще не дошел до сознания великого поэта.
Композиция романа отражает его творческую историю. Главы о театре, актерах и актерской игре выделяются в романе настолько, что вызвали критику со стороны Шиллера («Временами получается впечатление, что вы пишете для актера, тогда как цель ваша — писать об актере»).
Однако была своя логика и в том, что Гете писал «для актера». Он был выдающимся театральным деятелем своего времени, разработал свою систему сценического действия — сочетания правдивости и красоты — и осуществил ее на сцене руководимого им Веймарского театра (1791 по 1817 г.).
В романе «Годы учения Вильгельма Мейстера», например, большой интерес представляют размышления Гете в связи с постановкой «Гамлета» Шекспира. Сформулированная здесь концепция трагического стала важным этапом в науке о Шекспире и оказала влияние на последующую театральную критику.
В последних главах романа много таинственного, загадочного, предвосхищающего романтические темы и образы; этот романтический элемент вступает в известное противоречие с общим просветительским замыслом романа. Отсутствие единства в замысле романа и замедленность в развитии действия сказались на последующей судьбе этой книги, не получившей такой популярности, как роман Гете о Вертере. Наиболее ярки и полнокровны сцены из жизни и быта актеров, образы Филины и Миньоны.