История всемирной литературы Т.6
Шрифт:
Наконец, существование рубежа, с которого мы начинаем счет нового периода русской литературы, определяется и тем, что в это время сложилась у нас классическая критика. Первое условие такой критики — последовательность, систематичность откликов на явления текущей литературы. Оно было намечено в начале века в изданиях Карамзина, а затем закреплено первыми у нас профессиональными критиками, такими, как Н. Полевой, Надеждин и, конечно, Белинской. Свойство такой критики — доверительный разговор с читателем, постоянное и неуклонное воспитание его вкуса, да и не только вкуса. Русская критика с начальных этапов своего развития взяла на себя функции этической и социальной интерпретации произведений искусства, что при отсутствии возможностей для открытой публицистики и свободы слова превращало критику в реальную политическую силу. Для либеральной же, демократической и тем более революционной идеологии, которая формировалась в России в первой половине XIX
Существенно для понимания настоящего периода и то, что в русле литературной критики примерно с середины 20-х годов у нас выработались философские концепции искусства — такие концепции, в которых знание о литературе интегрировалось как часть общего философского наукоучения, а литература русская выступала как участница мирового художественного процесса. Именно в этом контексте впервые возникло у нас и само понятие «история всемирной литературы». «Кроме частных историй отдельных народов, — писал Белинский в 1842 г., — есть еще история человечества, точно также, кроме частных историй отдельных литератур (греческой, латинской, французской и пр.), есть еще история всемирной литературы, предмет которой развитие человечества в сфере искусства и литературы».
К середине XIX в., составляющей хронологический рубеж настоящего тома, разумеется, не завершился классический период русской литературы. Однако упомянутый рубеж обладает качественной определенностью, образуемой совпадением ряда причин — и общественно-политических, и собственно литературных. Поражение России в Крымской войне продемонстрировало социальную отсталость страны и острую необходимость экономических и политических преобразований. Революционное движение вступало в новый этап — разночинный. Что же касается собственно литературных причин, то важнейшая из них — полное развитие и «разложение» натуральной школы. Крупнейшие представители школы — Достоевский, Тургенев, Герцен, Островский, Салтыков-Щедрин и другие, — усвоив ее опыт, устремились далее каждый своими путями, которые во многом определили облик русской литературы второй половины XIX в.
Сведения о новой русской литературе, которые проникали в Западную Европу, носили первоначально эпизодический, случайный характер. Одним из первых информаторов и пропагандистов русской литературы был В. К. Кюхельбекер, прочитавший в 1821 г. лекцию в Париже. «Для нас наступило время, — говорилось в этой лекции, — когда для всех народов существенно взаимное знакомство...» В 20-е годы появляются первые антологии русской поэзии на английском («Образцы русской поэзии, переведенные Дж. Баурингом» — «Specimens cimens of the Russian Poets...», 1821—1823), немецком («Поэтические творения русских» — «Poetische Erzeugnisse der Russen», 1820—1823; сост. и пер. К. Ф. Борг) и французском языках («Русская антология» Э. Дюпре де Сен-Мора — «Anthologie russe, suivie de po'esies originales...», 1823). По этим изданиям западный читатель знакомился со стихотворениями Ломоносова, Державина, Жуковского, Вяземского, В. Пушкина, Крылова, Д. Давыдова, Батюшкова, А. Пушкина... Прозаические произведения содержало изданное в Париже в 1833 г. «Собрание русских повестей, выбранных из Булгарина, Карамзина и других» («Les conteurs russes...»). Однако подбор имен, освещение материала обличали еще недостаточную компетентность, на что обратил внимание И. В. Киреевский: «Скажите, что страннее, говорить о русской литературе, не зная Державина, или ставить вместе имена Булгарина, Карамзина и других?» («О стихотворениях г. Языкова», 1834).
Распространению более систематичной и полной информации о русской литературе содействовали первые обзоры и очерки: таковы публикации во французском «Энциклопедическом обозрении» («Revue encyclop'edique»), их авторами были, в частности, русские писатели П. А. Вяземский, С. Д. Полторацкий, «Очерки русской литературы» Г. Кёнига («Literarische Bilder aus Russland», 1837), составленные с помощью русского писателя Н. А. Мельгунова, брошюра Я. М. Неверова «Взгляд на русскую литературу» («Blick auf die rusische Literatur», Рига — Лейпциг — Берлин, 1840) и особенно статьи немецкого литератора, большого друга русской литературы К. А. Фарнгагена фон Энзе. В этих работах более строго выдерживались критерии отбора, достойно оценивались произведения лучших русских писателей, в частности Пушкина, Лермонтова и Гоголя. Эти имена, а также молодой Тургенев как автор «Записок охотника» вызвали на Западе наибольшее внимание литературной общественности (соответствующий материал приводится ниже, в главах об этих писателях и в главе о натуральной школе). Не прошла западная критика и мимо Белинского и молодого Герцена. Статья Белинского о «Парижских тайнах» Э. Сю
Постепенно на Западе складывалось более полное представление о русской литературе, крепло убеждение в том, что она представляет собою значительный и все возрастающий в своем значении фактор мировой культуры. А это явилось предпосылкой того триумфального победного шествия, которое начала русская литература в зарубежном мире во второй половине XIX в.
ЛИТЕРАТУРНОЕ ДВИЖЕНИЕ НАЧАЛА ВЕКА. КАРАМЗИН. ЖУКОВСКИЙ. БАТЮШКОВ
Первые два десятилетия являют собою сложную картину борьбы и взаимодействия различных направлений. Уже 90-е годы XVIII в. были временем брожения философских, социальных, литературных идей, мощный стимул которому дали события французской революции. Весь «век разума», его общественные, этические, эстетические воззрения оказываются предметом осмысления и идеологических полемик; русская духовная жизнь 90-х годов XVIII в. становится полем особого интеллектуального, социального, эстетического напряжения.
Деятельность Николая Михайловича Карамзина (1766—1826) была высшим достижением эстетического развития этого периода. В области литературы он дал образцы философской лирики и почти всех прозаических жанров, к которым станут обращаться в ближайшие годы русские литераторы: путешествия в письмах, сентиментальной повести, «готической» новеллы («Остров Борнгольм»), оссианического фрагмента («Лиодор»); наконец, он дал законченные образцы «слога» — «языка сердца», где примат непосредственного чувства над рациональным познанием сказывался в эмоциональной, часто лирической окрашенности, повышении мелодического начала, богатстве, а иногда и изысканности стилистических оттенков.
Творчество Карамзина 90-х годов предстает и как органический синтез социально-философских и эстетических начал. Философский потенциал художественного творчества Карамзина чрезвычайно высок, недаром почти все его повести возникают в плотном окружении характерологических, этико-моралистических, исторических, социологических этюдов, рассуждений, диалогов. Все это характерно именно для литературы 1790-х годов, когда философия входит в сферу повседневных интересов и не только Вольтер и Руссо, но и Лафатер, и Бонне, и Гердер, и Кант читаются наряду с собственно «изящной словесностью».
Существенно при этом, что ни Карамзин, ни литературный соратник его И. И. Дмитриев отнюдь не порывали с традицией философского и литературного рационализма. Сенсуализм Карамзина не перерос в субъективный идеализм, и «сентиментальность» его прозы имела ощутимые пределы. Стиль «Острова Борнгольма» или «Сьерры-Морены», не говоря уже о повестях начала XIX в., — это уже не стиль «Бедной Лизы»; он строже, лаконичнее и находится уже на пути к прозаическим принципам «Истории государства Российского». Карамзин эволюционировал и в начале XIX в. ставил себе уже совершенно новые литературные задачи. Между тем поколение, выступившее за ним на литературную арену, состояло не из его соратников, а из его последователей, получивших литературное воспитание уже на готовых образцах сентиментального стиля. Это П. И. Шаликов (1768—1852), В. В. Измайлов (1773—1830), В. Л. Пушкин (1766—1830), чьи литературные дебюты приходятся на конец 1790-х — начало 1800-х годов и связаны с опытами Карамзина десятилетней давности. «Путешествие в полуденную Россию в письмах, изданных Владимиром Измайловым» (ч. 1—4, 1800—1801), «Путешествие в Малороссию» (1803) и «Другое путешествие в Малороссию» (1804) П. И. Шаликова были образцами сентиментальной «литературы путешествий», лишь отчасти сохранявшими принципы «Писем русского путешественника» Карамзина. В задачу Карамзина входило широко информировать читателя об общественной и культурной жизни Запада, и самый тип автора-путешественника был ориентирован на тип «русского Анахарсиса», жаждущего европейской образованности. Задача «путешествий» Измайлова иная: описывать не столько исторические и географические реалии, сколько «чувства и идеи», ими навеянные. Это был лирический субъективизм, вырождавшийся, в частности у Шаликова, в приторную чувствительность.
Сентиментальная повесть 1800-х годов еще в большей мере свидетельствовала об упадке жанра. Она не дает ни одного сколько-нибудь яркого имени или произведения; это массовая литература, укладывающаяся в типовые схемы «Бедной Лизы» или «Страданий юного Вертера». В ней происходит постепенное выветривание и социальной, и художественной проблематики исходных образцов; и тот же процесс демонстрирует сентиментальная драма. В поэзии симптомом эпигонства оказывается тематическое и жанровое измельчание: на первый план выдвигаются подражательные басни, мадригалы, полудомашние послания.