История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
Шрифт:
Начало 1691 года ознаменовалось для запорожских казаков появлением у них некоего Петрика, которой пришел в Сечь со смелыми задачами так или иначе спасти родину от самовластия гетмана Мазепы и от грозившей Малороссии опасности быть вконец подавленной со стороны Москвы. Это не был какой-нибудь проходимец, искавший приключений среди запорожского войска. Это была горячая голова, ясно сознававшая недуги своего отечества, твердо решившаяся взять на себя роль спасителя Украины и заодно с ней Запорожья и с этой целью удалившаяся в Сечь [176] . Запорожье еще сохранило некоторую независимость от Москвы, и потому через запорожцев можно было добиться полной независимости Украины, если только ясно представить им печальное положение дел на Украине, если свернуть казаков в сторону от Москвы и объявить последней открытую и решительную войну. Запорожцы, всегда мужественно стоявшие за свои вольности и староказацкие права, теперь, в такой решительный момент, могли встать поголовно, как один человек, и спасти Украину и Запорожье от страшной им Москвы, против которой они глухо боролись уже со времени гетмана Богдана Хмельницкого.
176
У Костомарова появление Петрика в Запорожье отнесено почему-то к 1692 г., тогда как по современным событию актам это было в 1691 г.: «В прошлом, в 7199 году (7199–5508=1691), показывал бывший запорожский казак конеловского куреня, Кондрат Михайлов, прибежал на Запорожье канцелярист Петрике… а пришел на Запорожье, жил
Появление Петрика на историческом поприще Запорожья и Малороссии произошло при следующих обстоятельствах. Петрик, называемый иначе Петром Ивановичем Иваненком или Петром Ивановичем Петричевским, был родом из Новосанджара Полтавского полка, занимал должность старшего канцеляриста при генеральной войсковой канцелярии, был женат на племяннице генерального писаря Василия Леонтьевича Кочубея по имени Ганна. Принадлежа к натурам живым, беспокойным, легко увлекающимся, но вместе с тем считающим себя призванными к великим делам и чрезвычайным подвигам, Петрик составил себе план отторгнуть, посредством Крыма и Турции, Малороссию от Великой России, сделать ее независимой от Москвы и открыть крымцам походы на города Российского государства. Своими действиями он хотел повторить действия гетмана Петра Дорошенка, несколько лет тому назад пытавшегося те же самые замыслы привести в исполнение. Обстоятельства поначалу благоприятствовали Петрику как в самой Украине, так и в Запорожье. Дело в том, что и предшественники гетмана Мазепы, и сам Мазепа раздачей земель чиновно-административному сословию Малороссии, закреплением за чиновным сословием людей простого звания, а также введением откупной системы, так называемой «оранды» шинков, сильно восстановили против себя и простой народ, и малороссийское казачество. Многие из украинских жителей, недовольные заведенными на родине порядками, стали бросать села, деревни и хутора и убегать на Запорожье, на вольные земли и воды. Прибыв на Запорожье, они говорили, что на Украине жить невозможно, что там завелись новые, из малороссийской же братии, паны, закрепостившие за собой множество народа; что там нельзя заниматься свободно промыслами и торговлей; что там, наконец, уже давно ничего нет малороссийского, а все повелось панское.
Этим недовольством малороссийского народа, а чрез него и запорожцев, и решился воспользоваться Петрик для своих целей. В январе месяце 1691 года, после праздника Святого Крещения, приехали из Москвы в Батурин особые нарочные с царским жалованьем гетману и всей малороссийской генеральной старшине посланцы. Гетман, получив привезенное жалованье, некоторым из полковников, бывшим на ту пору в Батурине, лично вручил их часть, а некоторым, не случившимся в гетманской столице в тот час, отправил собственными посланцами. Между неприехавшими был полтавский полковник Федор Жученко. К Жученку послан был на всеедной неделе старший канцелярист Петрик Иваненко. Передав жалованье по принадлежности и получив от полковника благодарственный гетману Мазепе «респонс», Петрик из Полтавы уехал в Новосанджар, будто бы с тем, чтобы навестить там своих родных. Выехав из Новосанджара уже Великим постом, Петрик, неизвестно для каких целей, перебрался за реку Воркслу в поле; там он оставил, под скирдой сена, свои сани и, сев на коня, в сопровождении своих слуг, направился Днепром по льду и скоро прибыл в Запорожскую Сечь [177] .
177
Летописец Величко обвиняет в этом случае самого Мазепу: «Мазепа, замысливши неки козни против своих государей, сам позволил Петрику, при особой тайной информации своей, отъехать из Полтавы в Сечь и из Сечи в Крым». Летопись. К., 1855, III, 95.
Прибыв в Сечь, Петрик объявил казакам, что он ушел из Украины на Запорожье единственно вследствие изменившихся к нему чувств Мазепы: «Гетман стал к нему быть недобр, оттого он и покинул его» [178] . Сидя в Сечи, Петрик первое время, однако, ни о чем другом, по-видимому, не думал, кроме своих семейных дел. Так, из Сечи он написал в это время два письма – одно к дяде своей жены, генеральному писарю Василию Кочубею, другое к самой жене Ганне. В письме к Кочубею он говорил, что бежал на Сечь от злой жены своей, посягавшей на его собственную жизнь; а в письме к жене писал, что, не называя ее «непристойных и злотворных» поступков, он предоставляет ей жить, богатеть и прохлаждаться без своего мужа, а для него просит прислать зеленый кафтан, один котел, треног да ременное путо; хлопство же оставить в целости, как было [179] .
178
Архив Мин. юстиции, кн. мал. приказа, 1691, № 66, л. 106–129.
179
Там же, л. 800.
Гетман Мазепа, узнав о бегстве Петрика в Сечь, написал в Кош письмо с известием о покраже Петриком из генеральной канцелярии каких-то бумаг, с увещанием запорожцев отстать от Петрика и с требованием прислать беглеца в Батурин. Петрик, разведав о предписании гетмана, стал ходить по куреням, бить челом казакам и просить их не выдавать его гетману. Казаки то обнадеживали его, то говорили, что беглеца надо выдать гетману. Собрана была рада, и на раде поставили вопрос, как быть с Петриком. Тут также одни высказались, что Петрика нужно выдать гетману, а другие, напротив того, возражали, что этого не следует делать. В числе последних был и сам кошевой атаман Иван Гусак, который говорил в том духе, что если выдать одного Петрика, то это значит лишиться на будущее время всех, имеющих приходить в Сечь: в Сечи спокон веков ведется такой обычай, что там всем вольный приход. После долгих споров последняя партия взяла верх, и Петрик остался в Сечи. Ловкость, находчивость, знание канцелярского дела были причиной того, что скоро после этого Петрик приобрел доверие казаков и сделан был писарем запорожского войска.
Настроение, охватившее в это время массу запорожского войска, как нельзя более соответствовало планам Петрика. Это настроение выразилось нескрываемым негодованием против гетмана Мазепы, и виновниками того были малороссийские казаки и посполитые люди, оставившие Гетманщину и ушедшие в Запорожье. Подавляемые самовластием гетмана, возмущаемые произвольной раздачей с его стороны различным своим «похлебцам» людей и маетностей и увеличением податей и налогов, недовольные стеснительными мерами в отношении продажи в городах спиртных напитков, негодующие на гетмана за стремление его создать в Малороссии дворянское сословие, за введение ненавистной панщины, за постоянные сношения его с Москвой и за запрещение свободных сношений Малороссии с Запорожьем, малороссияне открыто выказывали свою ненависть к гетманским порядкам и, не стесняемые никем в Запорожье, дали толчок здесь к народному брожению. Беспокойное настроение запорожской массы не замедлило сказаться весьма скоро.
В начале февраля месяца 1691 года приехал в Сечь стольник Афанасий Чубаров, подьячий Вонифатий Парфентьев и гетманские посланцы Глуховец и Харевич с царским жалованьем в 500 червонцев, несколько штук соболей и сукон, 500 бочек муки и собранных с Переволочанского перевоза 5000 золотых [180] . Приняв царские дары, запорожцы стали негодовать на то, что жалованья прислано им мало; один из куренных атаманов, взяв соболя, бросил их на землю и закричал: «Это жалованье не в жалованье! Служим мы долго, а кроме этого ничего больше не выслужили! Такие соболи мы и прежде видали! Пришли к нам москали, велят нам с турком воевать, а сами с ними мирятся». Другие казаки в тон куренному атаману кричали так: «Если так, то надобно старших москалей побить или в Чертомлык посажать, остальных в городки отдать. Соболи присланы только четырем, а надобно присылать нам всем, как донским казакам присылают. Велико жалованье прислали 500
180
Архив Мин. юстиции, кн. Мал. прик., 1691, № 92, л. 759–760.
181
Архив Мин. ин. дел, мал. дела, 1691, св. 85, № 5.
Едва успели отъехать из Запорожья царские посланцы, как в Сечь явился от Ивана Мазепы посланец Пантелеймон Радич. Радич послан был с гетманскими листами собственно в Крым с скрытой целью, как кажется, предупредить хана насчет замыслов Петрика, но с видимой – размена христианско-мусульманских пленных. Поездка Радича в Крым, вследствие неизвестности запорожцам настоящей цели ее, возбудила у них подозрение. Поэтому, когда Радич с товарищами прибыл в Сечь и, явившись на войсковой совет, подал там кошевому атаману гетманское письмо, то запорожцы, выражая негодование по адресу Мазепы, стали кричать: «Недавно гетман зневолил (нас) своими письмами с ордою розмириться, а теперь вас посылает в Крым, видимо о нас торгуясь». Когда же Радич обратился к казакам с приличным на такой крик выговором, то казаки едва не прибили посланца и его спутников поленьями. Потом, собирая ежедневные рады, они хотели было вернуть посланца назад, не допустив его до Крыма. И только после многих крамол, собравшись на новую раду февраля 17-го дня, постановили отпустить Радича к Кызыкерменю, причем нашли нужным послать вместе с ним собственного толмача с реестром забранных татарами в полон казаков [182] .
182
Там же, мал. подл, акты, 1691, св. 8, 751–715.
В тот же день, то есть февраля 17-го числа, кошевой атаман Иван Гусак написал письмо гетману Мазепе, в котором прежде всего просил прислать недополученное войском за прошлый год жалованье и дать известие относительно времени похода царских войск против неприятелей; затем упрекал его за гадячских мещан, являвшихся сперва в Сечь, а потом в город Батурин «для закупления» Переволочанского перевоза; укорял за город Келеберду, куда запорожцы, благодаря распоряжению гетмана, не имели свободного права присылать на зимовлю своего «войскового арматного стада»; негодовал за раздачу на Украине маетностей знатным товарищам запорожского войска, требовал дать пристанища тем из казаков, которые, уйдя из Малороссии в Запорожье, много трудились на военном поле, а потом пожелали для отдохновения вернуться на родину; домогался присылки для низового войска, кроме 500 бочек муки, отрубей из всех мельниц полтавского полка; упрекал гетмана за то, что он дозволяет ходить двум парам лип (лодок) на Переволочанском перевозе на сотника и священника Переволочны, наконец, выставлял на вид то, что гетман только на словах, а не на самом деле показывает запорожскому войску свою ласку и приязнь [183] .
183
Архив Мин. ин. дел, 1691, св. 85, № 18, мал. подл, акты; № 715–732.
Еще не пришел ответ от гетмана запорожцам на такое письмо, как в Сечи произошло обстоятельство, взволновавшее все курени: это казнь кошевым атаманом Иваном Гусаком казака Матвеевца [184] .
Об этом событии передает очевидец Емельян Доброскок так. Это было в четверг на второй неделе Великого поста. В Деревянкинском курене был казак Матвеевец, в попойке веселый товарищ, на войне удатливый казак, много раз бывавший ватагом, не раз бравший в полон татар, доставлявший их в Москву и чрез все то стяжавший себе уважение от всех своих «куринчиков». Будучи однажды в Москве, Матвеевец виделся там с людьми имеретинского («милитинскаго») царя, которые приглашали его, когда он вернется в Сечь, набрать возможно большее число товариства и идти к пределам имеретинской земли для покорения людей, не подчинявшихся имеретинскому царю, за что и ему самому, и его дружине обещалась большая награда и добыча как лично от царя, так и от войны с неприятелями. Для верности дела одни из людей царя, черкешанин, даже заключил договор с Матвеевцем. Вернувшись из Москвы в Сечь, Матвеевец получил от черкешанина «картку», в которой ему напоминали о его обещании послужить и показать радение имеретинскому царю. Тогда Матвеевец «прюхотил» многих товарищей, составил себе план похода и решил идти челнами сперва по Днепру, из Днепра рекой Конкой до вершины ее, от Конки, перевезя челны через поле на лошадях, до реки Кальмиуса; затем до Кальмиусу [185] снова в челнах до Азовского моря и, наконец, Азовским морем до самой земли имеретинского царя. Сообразив весь этот путь, Матвеевец стал просить кошевого о двух морских судах, какие минувшей осенью взяты были кошевым атаманом с низовым войском на Днепре у неприятелей после розмирья с ними. Кошевой атаман Гусак отвечал на тот раз Матвеевцу отказом, но пообещал ему исполнить его просьбу спустя некоторое время. Прошла зима; пошли весенние воды. Тогда велено было все суда, стоявшие ниже Сечи для защиты от турецких городов, взять под охрану. Матвеевец, видя, что его желание не исполняют, очень опечалился и, заметив один, стоявший под Сечью, дубовый челн, направил к нему своих товарищей, убогих «харпаков», изъявивших согласие ехать с ним в дорогу, чтобы они взяли тот челн и увезли его в дальние от Сечи места. Но кошевой атаман Иван Гусак, узнав о том, потребовал к себе Матвеевца для допроса. Матвеевец пошел к кошевому не один, а взял с собой товарищей, куренного атамана Москальца, знатного товарища Остапца и около двух десятков простых казаков. Придя к кошевому, он стал спрашивать, зачем его звал кошевой к себе. Кошевой с гневом напал на Матвеевца за то, что он, без позволения, забирает челны и уходит из Сечи в неведомый путь. Матвеевец стал отговариваться, и кошевой, выйдя из себя, ударил его по щеке. Не стерпев обиды, Матвеевец схватил кошевого за грудь и стал с ним драться. За кошевого вступились куренные атаманы, за Матвеевца – его товарищи. Но сторона Матвеевца была перебита и перевязана. Матвеевца и его товарищей обвинили в бунте; троих бунтовщиков, самого Матвеевца, Москальца и Остапца, сковали железными ланцюгами, но товарищи Матвеевца разбрелись, Москалец ушел; остались только двое – сам Матвеевец и Остапец. В пятницу второй недели Великого поста кошевой Гусак собрал раду, на раде изложил преступление Матвеевца и спросил, какого наказания достоин он. Бывшее на ту пору низовое товариство и куренные атаманы на такой спрос кошевого ответили, что Матвеевец и его товарищ достойны смертной казни. Тогда решено было осужденных казнить немедленно. Палач, татарский невольник, Матвеевцу немедленно отнял голову, и казненный того же дня был погребен на месте казни; но с Остапцом случилось удивительное чудо: несколько раз татарин ударил его по шее, но никак не мог отрубить ему головы: так и остался он недорезанным. Тогда товарищи взяли его на излечение и стали заживлять его раны. После этого войско запорожское стало негодовать и «похваляться на зомсту» (месть) на кошевого Гусака за то, что он, не дождавшись казаков, ходивших на днепровые луга и в другие места ради рыбной добычи, казнил всеобщего любимца, казака Матвеевца. Особенное неудовольствие высказывали на кошевого те триста человек казаков, которые занимались ловлей осетров в днепровских порогах, они «чинили великое пререкание» на кошевого за то, что он такого человека, как Матвеевец, много раз бывшего в военных промыслах, осудил не по обычаю и поведению запорожского войска. Казаки находили, что Гусак казнил Матвеевца из зависти, боясь, чтобы войско не избрало его своим кошевым [186] .
184
Там же, 1691, св. 86, № 68; 13, мал. подл, акты, № 724, 721; Архив Мин. юстиции, 1691, кн. 62, л. 646.
185
О реке Кальмиусе см.: Яворниикий. Вольности запорожских казаков. СПб., 1890, 159.
186
Архив Мин. ин. дел, мал. подл, акты, 1691, № 721–787.