История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3
Шрифт:
Того же месяца мая, 27-го числа, Петрик послал в Сечь кошевому атаману Федьку третье письмо, в котором извещал запорожское войско, что сам хан ушел воевать немцев [208] , а на Украину вместо себя послал калга-султана, который скоро будет в Каменном Затоне, куда для заключения договора должны приехать кошевой атаман и представители от всего запорожского войска.
Независимо от Петрика писал кошевому сам калга-султан. Он извещал Федька, что, хотя вследствие сборов хана в турецкую землю замедлил выходом из Крыма, тем не менее вскоре с войском крымским, ногайским и черкесским, с братом своим Маберек-Гиреем и с Яман-Сагайдаком, готов идти «на потребу» запорожского войска. Относительно запорожских посланцев, отправленных от войска в Крым для обоюдного размена пленных людей, калга-султан писал, что хотя они несколько времени, вследствие военных в Крыму сборов, и были задержаны на месте, но тем не менее в тот день, когда татары выйдут из Крыма, выйдут вместе с ними и сечевые посланцы. Что же касается самих полоняников, то калга-султан просил нисколько не сомневаться на этот счет: за них много раз ходатайствовал пан писарь Петро, и как только татарское войско дойдет до Каменного Затона, то о таком деле султан нисколько не постоит и надеется и другие вопросы к обоюдной пользе свести [209] .
208
Хан с частью крымской и белогородской орды выбрался войной на маджар или цесарчиков в помощь туркам. Величко, III, 103.
209
Архив Мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св. 79а, № 4.
Запорожцы, получив письма Петрика и калга-султана, по-прежнему разделились на две партии: партию сиромы и партию старшин. Первая партия принимала предложение Петрика и намеревалась идти на Украину с тем, чтобы бить там богачей-дуков и арендарей-грабителей; вторая партия отвергала предложение Петрика и не соглашалась с первой. В то время кошевым атаманом был все еще
210
Архив Мин. ин. дел, крымские дела, 1692.
Гетман Мазепа, имевший много врагов на Украине, хотел было воспользоваться затеей Петрика и уничтожить одного из своих скрытых недоброжелателей генерального писаря Василия Кочубея: будучи сам «Махиавель и хитрый лис», как называли его запорожцы, Мазепа всю затею Петрика взвалил на плечи Кочубея. Последнему грозила неминуемая беда, но он в июне месяце написал оправдательный лист киевскому митрополиту Варлааму Ясинскому и в нем клялся и душой, и телом, и имуществом, что он неповинен «в злом начинании» Петрика, несмотря на клевету, которую распускают его враги.
«Его милость (гетман Мазепа) как сначала стал связывать бегство Петрика с моим именем, так и теперь своего вымысла не выпускает из головы, а различные клеветники подтверждают возводимую на меня ложь. Они говорят, во-первых, будто бы я дал ему, Петрику, на приведение каких-то моих замыслов полторы или три тысячи золотых денег, для подтверждения чего прислан был из Полтавщины один хлопец, служивший при Петрике, но раньше того бывший в Запорожье и будто бы слыхавши в Сиче о получении тех денег из уст самого Петрика; но только когда хлопца спросили о том здесь (в Батурине) канчуками, то он отклонил от меня такую напасть; во-вторых, прошлой зимой донесено было из Полтавщины, будто несомненно я дал тому Петрику деньги, и не три тысячи золотых, а две тысячи червонных золотых, в-третьих, донесено киевскому полковнику, что какой-то запорожец говорил, будто бы я дал Петрику в руки денег в битых талерах 30 000 золотых, в-четвертых, полтавский Протопопенко, будучи в Кызыкермене, донес ясневельможному о слышанном там, будто я по два или по три раза посылал свои листы до крымского хана, затягивая его на войну против христиан». Во всем этом Кочубей считал себя совершенно неповинным и «пренаикрепчайше просил у митрополита отческого милостивого себе заступления, превысокого представительства и премудрого предложения, абы человека без суда и розыска не изгубили и не испровергнули» [211] .
211
Величко. Летопись. К., 1855, III, 121–125.
Тем временем Петрик вновь написал июня 22-го дня из Акмечеги (Симферополя) к запорожскому войску письмо и в нем снова возбуждал казаков к восстанию против московского правительства, малороссийского гетмана и призывал к союзу с Крымом.
«Не раз открыто говорил я вам, старым и меньшим, добрым молодцам, в какой опасности обретается наш малороссийский край и до какого упадка приходит отчизна наша чрез ненавистных монархов, среди которых мы подлинно житие свое имеем: как львы лютые, рты свои разверсши, хотят поглотить нас о всякое время, то есть учинить своими невольниками. И недивно, что так поступает король польский, потому что мы издавна были его подданными и, за божиего помощью, с ордами при Хмельницком выбились из подданства и такой ему причинили урон, от которого он и по сие время не может оправиться и всеми силами старается, как бы снова взять в подданство малороссийский народ, и через нас отомстить за учиненную ему обиду. Хан крымский за то на нас враждует, что мы ему и всему его государству, живя в соседстве с давних пор, на поле и на воде чинили беду в людях и добычах, как и теперь чиним. Не удивительно, что московские цари, которые не через меч нами завладели, перевели наш край Чигиринский на заднепровскую сторону, обсадились нашими людьми со всех сторон, и откуда бы ни пришел неприятель, наши города и села попалив, наших людей в неволю набрав, возвращаются назад, а Москва за нами, как за стеною, цела и, всем этим не довольствуясь, старается всех нас сделать своими холопами и невольниками. Для этого первых наших гетманов Многогрешного и Поповича (Самойловича), которые за нас стояли, забрали совсем в неволю, а потом и нас всех хотели взять в вечное подданство, но им Господь Бог, ради невинных душ, не помог привести в исполнение своих замыслов: они хотели разорить Крым, осадить своими людьми кызыкерменские города, потом прогнать нас из Сечи и учинить по городам воевод. Не могши исполнить этого, они позволили нынешнему гетману пораздавать городовой старшине маетности, а старшина, поделившись нашею братией, позаписывали их себе и детям своим в вечность и только что в плуги не запрягают, а уже как хотят, так и поворачивают, точно невольниками своими. Москва для того нашим старшим это позволила, чтоб наши люди таким тяжким подданством оплошились и не противились москалям исполнять над нами свои замыслы, то есть, учинив по городам воевод своих, взять нас в рабство вечное: когда наши люди от таких излишних податей и тяжестей замужичеют, то Москва Днепр и Самару осадит своими городами, как уже в Орлике город и на Самаре в двух городах москалей посадили, а в это лето над Днепром в Протовче и на Самаре в нескольких местах города чинить имела. К тому же я вам, добрым молодцам, много объявлял, что король польский, имея досаду на царей московских за то, что они не воевали Крыма, хотел с ордами идти на Москву, но прежде отобрать в свое подданство нашу Украину. Если бы это ему удалось, то хорошо ли бы нам было? Сами вы, добрые молодцы, подлинно знаете, что делалось при Чарнецком и при других панах лядских, которые приходили на нашу Украину, как они нас мучили. Не бывали ли братья наши на колах, в прорубях в воде, не принуждены ли были казацкие жены детей своих в вару варить, не поливали ли ляхи людей наших на морозе, не сыпали ли они огонь за голенища, не отнимали ли жолнеры имения? Этого ляхи еще не забыли и теперь готовы то же самое над нами делать. А если бы московские цари заключили мир с крымским ханом, для чего уже и посла своего в Крым послали, а нас своими городами над Днепром и над Самарою осадили, то разве не исполнились бы их замыслы, то разве не сделали бы нас сперва паны, а потом москали как птицу, хотя крылья и имеющую, но ощипанную и разве спокойно не учинили бы нас своими вечными невольниками. Если бы король польский или цари московские с крымским ханом помирились, то к кому бы нам было приклониться, кто бы нам в такой беде подал помощь? Если и ныне, когда мы за Москвой находимся, татары берут нас в неволю и кто как хочет, так и пользуется, то тогда еще больше брали бы и пользовались, а в городах кызыкерменских вы вновь давали бы от зверей и от рыб десятину, а от соли и от котла по полуефимку. Много раз, во время моего пребывания в Сече, я советовал вам, добрым молодцам, взяться за такое дело и не допустить до последнего упадка и до крайней опасности нашу любезную отчизну Украину; но так как никто из вас взяться за то и стоять за своих людей не захотел, а уже много раз наша Украина имела быть заневолена, то я, оставив отца своего, жену, детей, родственников, с немалою маетностию, пришел к вам, добрым молодцам, на Запорожье и, призвав ныне Господа Бога и пречистую Его Матерь, христианскую заступницу, на помощь, взялся за то дело… А потом, приехав в Кызыкермень, договорился об учинении мира с беем, его милостью Кенан-мурзою. Затем, приехав в Перекоп, те статьи и присягу, которые чинил в Кызыкермене, я подтвердил на вечные времена с наияснейшим ханом его милостью и со всем государством крымским. Это видели очами своими и ваши посланцы Леско Сыса с товариством и вам, добрым молодцам, надеюсь, уже пересказали. Бог видит, что не для своей славы, а для целости и обороны малороссийского нашего края, для помноження и охранения вольностей запорожского низового и городового и для вольной войсковой на Днепр добычи я начал это дело. А чтоб вам, добрым молодцам, славному войску запорожскому, все то от мала до велика было ведомо, посылаю пункты и присягу свою вашей милости. Те пункты и присягу я учинил именем всей Украины и всего запорожского войска и дал их государству крымскому, а его милость Кенан-мурза-бей свои статьи и присягу дал от всего Крыма. И то все я вам посылаю. Те статьи от слова до слова вы можете вычитать в посполитой раде, и в них, как я разумею, вы ничего вредного для себя и отчизны нашей любезной не найдете. А если бы из милостей ваших кто-либо сказал, для чего мы имеем воевать своих отцов, матерей, жен и приятелей и куда мы, разорив наш край, денемся или кто даст нам тогда хлеба; то не дай, Боже, чтобы мы воевали свою отчизну, и я вам, добрым молодцам, предлагаю, какая же то добрая птица, которая марает и разоряет гнездо свое, и что то за добрый господин, который воюет свою отчину? Когда же придем к Каменному Затону, то ваша милость, добрые молодцы, кто захочет с нами идти в нынешнюю дорогу и пособить компании, тут же из Сечи прибывайте, и мы будем иметь с вами совет, куда нам с ордами идти, дабы городам своим, селам и людям в них находящимся, никакой и самой малейшей обиды не учинити, ибо не для того начали мы дело, чтобы своих людей воевать, а для того, чтобы при помощи божией, освободить их и себя от москвичей и панов наших грабительной неволи. А как, за благоволением и помощью Бога и за вашим войсковым ведомом и советом, это дело окончится, то вы сами, как разумные головы, рассудите, лучше ли быть в неволе или на воле, лучше ли быть чужим слугою или себе господином, лучше ли быть у москаля или у поляка невольником мужиком, или лучше вольным казаком. Ибо когда славной памяти гетман Богдан Хмельницкий с войском запорожским и с ордами из-под лядского ига выбился, то не добро ли нашей Украине делалось? Или не было ль у казаков злата, серебра, добрых сукон, коней и иной скотины? А когда мы стали московским царям холопами, то наша Чигиринская сторона пришла в полное разорение, а нас перегнали на сю сторону Днепра, то ни у одного нашего брата не только животов, но и лаптей не стало, большая часть нашей братии очутилась в московских городах заневоленной и всякий год берут их там татары вместо дани в тяжкую крымскую неволю, о
212
Архив Мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св. 79а, № 4.
В том же июне месяце, как рассказывал об этом старосанджаровский житель, освободившийся из крымской неволи, Никита Антоненко-Сластюн, крымский хан, вместе с калга-султаном, Батырча-мурзой, многими беями и мурзами и другими крымскими начальниками, выехал в Черную долину в самый понедельник зеленых святок и, находясь в расстоянии одной или полутора миль от Перекопа, учинил на открытом месте раду. На другой день после той рады калга-султан призвал к себе из Перекопа Петрика, бывших с ним 15 человек казаков и несколько человек запорожцев, нарочно из Сечи в Крым присланных для освобождения из неволи пленников и в числе их Никиты Антоненка-Сластюна. Когда Петрик, по тому зову, прибыл из Перекопа в Каланчак, то его немедленно объявили гетманом всей Малороссии и дали ему хоругвь большую, прапор малый, бунчук с конским хвостом, пернач серебряный, чугу златоглавую [213] и коня с полным прибором турецкого; ближнему советнику Петрика [214] коня и чугу одну; пятнадцати казакам его и приехавшим для освобождения из неволи полоняников запорожцам дали по одному киндяку и по паре сапог сафьяновых. На другой день после этого Петрик призвал к себе всех запорожских посланцев и освобожденного из неволи Никиту Антоненка-Сластюна и, выпивая вино, стал говорить им, что чрез него имеет начаться такая война, во время которой отец на сына, сын на отца пойдет; но все это он усмирит, только бы пристало к нему войско низовое. Говорил он и то, что переселит жителей с левой стороны Днепра на правую и сделает свободными всех от аренд, индуктов, сердюков, подвод, ральцев и других повинностей. Передавал он и то, что надеется получить помощь в малороссийских городах и что имеет больше поводов сердиться на Кочубея, чем на Мазепу.
213
Чуга от турецкого coha, что значит сукно; у сербов чога – род свиты, архалука.
214
Нужно думать, вышеназванный Василий Бузский.
После объявления Петрика гетманом хан поехал против маджаров (венгров), а калга-султан, Батырча-мурза и Петрик решили идти к Каменному Затону, несколько выше Чертомлыкской Сечи у левого берега Днепра, там, где речка Конка впервые впадает в Днепр [215] .
Прежде прихода к Каменному Затону Петрик отправил письмо к Ивану Гусаку с требованием, чтобы кошевой встретил его в Каменном Затоне с хлебом-солью. На это кошевой послал Петрику ответ, что кто его отправил в Крым, тот должен и встречать, а как кошевой его не посылал, то не намерен его и встречать. Самому калга-султану кошевой отписал, что запорожцы, соблюдая верность царскому пресветлому величеству, до Петриковой душегубной прелести не склоняются, отчизны своей воевать с ним не станут, а калга-султана просят, чтобы он Петрика, как Иуду и изменника, и близко не приводил к ним. После Петрова дня пришел сперва на Каменный Затон Батырча-мурза с 5000 татар, а за ним калга-султан и сам Петрик с 15 000 татар и 12 человеками запорожских казаков [216] .
215
Величко. Летопись. К., 1855, III, 103–105. Относительно времени объявления Петрика гетманом существуют показания Никиты Антоненка и Кондрата Михайлова; первый показывал, что это произошло в Каланчаке, второй – в Каменном Затоне; в Каланчаке Антоненко лично был, но не был там Михайлов; зато в Каменном Затоне лично был Михайлов, но не был там Антоненко. Из этого можно заключить, что оба казака показывали верно: может быть, в Каланчаке Петрик объявлен был гетманом в первый раз, а в Каменном Затоне во второй.
216
Архив Мин. ин. дел, подлинники, 1692, № 841–856; Архив Мин. юстиции, книга Малороссийского приказа, 1692, № 66, л. 106–129.
Прибытие Петрика в Каменный Затон, как и следовало ожидать, произвело в Запорожье большое замешательство среди казаков, и если они не пошли навстречу татар, то тому был причиной кошевой Иван Гусак, человек твердой воли и прозорливого ума. Не желая ставить себя в открытую вражду против татар, он поспешил «поновить» с крымским юртом и с турскими на Днепре городками мир на том, чтобы казакам вольно было на низовьях Днепра добываться рыбными ловлями и соляными промыслами. В то же время он твердо решил так или иначе отвратить запорожскую чернь от предприятия Петрика. Между тем в Запорожье уже начиналось настоящее брожение умов. Пользуясь поновленным с басурманами миром, одна ватага запорожских казаков, предводимая каким-то полковником, двинулась было к низовьям реки Днепра с намерением подать известие тем товарищам своим, которые раньше того ушли в немалом числе на промыслы к лиману Днепра. Но этому движению воспрепятствовали сами басурмане, которые не хотели пустить двигавшейся ватаги казаков мимо турецких на Днепре городков, и тогда полковник, руководивший ватагой, остановился на острове, называемом Носоковским, и стал принимать к себе всех приходивших к нему людей. Другая ватага выбралась было сухим путем возами для соляной добычи к Азовскому морю на урочище Берды. Кошевой атаман эту часть промышленных казаков велел остановить и впредь до будущего рассмотрения своего в Каменном Затоне задержать. Но только эта ватага, собрав большой табор возле себя, стала ждать прихода Петрика и татар и потом хотела идти на Молочные Воды и на Берды. Тогда кошевой Гусак объявил, что кто дерзнет идти ватагой из Каменного Затона, того он прикажет «жестокою виселицею наказать». Третья ватага числом около 500 человек под начальством ватага Мартышевского, собравшись «пехотным походом», пошла на Азовское море «для учинення над басурманами водными проходами промыслов», но задержалась в одном месте по письму кошевого Гусака. В это время какой-то золотарь из Опушного заколол ватага Мартышевского, но казаки застрелили золотаря, выбрали себе другого ватага и пошли на море; дорогой, идя по лугам, они много бед людям принесли и объявляли везде, что им уже не для чего возвращаться назад. Четвертая казацкая ватага стояла в поле недалеко от Сечи, ожидая там случая, куда бы ей пойти. Кроме этого было еще несколько ватаг. Такова ватага Федька, который стоял на Сокольной и грабил проезжих людей; и хотя за ним посылали, чтобы он ехал в Сечь, но он не слушался того приказания. Возле Федька стоял какой-то Степан с такой же своевольной, что и при Федьке, которая отбирала у проезжих людей хлеб, рыбу, котлы и ждала Петрикова прихода [217] . Все это в сильной степени беспокоило кошевого Гусака, который, желая очистить проезжие пути от разных ватагов, имел послать по два казака из каждого куреня. Но более всего тревожила кошевого Гусака весть о затее Петрика и о приходе с ним в Каменный Затон татар. «Кошевой и куренные атаманы с товариством, – писал сам гетман Мазепа в Москву, – неотходно от Сечи обретаются и чают Ныне в Каменном Затоне калга-султана с ордами и с изменником плутом Петриком… Но если он, тут, придет на то урочище Каменный Затон, то они хотят порадеть: ухватив в свои руки, там же умертвить» [218] .
217
Так доносил Мазепе июня 29-го дня с «Днепровского побережья» его дозорца Иван Рутковский.
218
Архив Мин. ин. дел, крымские дела, 1692, св. 79а, № 4.
Глава 6
Отправка гетманом Мазепой в Сечь посланца Горбаченка. Тайная беседа Горбаченка с кошевым Гусаком и извещение о том от гетмана в Москву. Приезд Петрика в Каменный Затон; свидание его с кошевым Гусаком. Рада в Запорожской Сечи по поводу предложения Петрика и уклончивый ответ со стороны кошевого Гусака. Универсал гетмана Мазепы к малороссийским казакам с объявлением о замыслах изменника Петрика. Обмен посланцами гетмана Мазепы и кошевого Гусака по поводу замыслов Петрика. Первый поход Петрика на Украину и быстрое возвращение его назад. Вопрос об арендах на Украине и вмешательство в это дело запорожских казаков. Второй поход Петрика на Украину и позорное отступление его
Гетман Мазепа, уверившись доподлинно в неизменной преданности запорожских казаков русскому престолу, отправил в Сечь, по приказу царей, своего посланца Сидора Горбаченка с тем, чтобы похвалить Ивана Гусака и все запорожское войско за постоянство и за верность великим государям и уговорить кошевого атамана, дабы он того плута Петрика схватил и в город Батурин прислал. Посланец должен был передать всему войску гетманский лист, а с кошевым атаманом поговорить наедине и за его услуги двойную «заплату» ему пообещать, в залог чего передать ему гостинец – 20 ефимков и турецкую саблю в 40 рублей да товарищам его судье, писарю и есаулу по 10 ефимков также наедине вручить. Гетманский посланец, прибыв в Сечь, прежде всего представился кошевому Гусаку и имел с ним тайный разговор. Кошевой Гусак зазвал Сидора Горбаченка к себе в чулан и там, поцеловав перед ним крест, стал уверять, что он во всем желает добра гетману и что гетман по тому самому нисколько не должен сомневаться в нем.