История жизни, история души. Том 2
Шрифт:
Кто теперь нам скажет несказанное о несказанном!
Таруса очень хороша. Тут ещё цел домик, где жила семья моего деда — Цветаева, мама — девочкой. Тому больше полстолетия. А Ока всё та же, хоть и столько воды (и не только воды!) утекло. М. б. в августе, когда будете в Москве, найдёте время заехать сюда? У нас тут, правда, не ахти как комфортабельно — но зато кругом изумительно хорошо. Так мне по крайней мере кажется.
Адрес свой летний присылайте непременно — буду сообщать Вам новости - если они, не дай Боже, будут! Pas de nouvelles - bonnes nouvelles...32
Всего Вам самого доброго!
ВашаАЭ
' А. Дымшиц в статье «Мемуары и история» («Октябрь». 1961. № 6) упрекал И. Оренбурга в том, что «в портретах М. Цветаевой и О. Мандельштама
2 Речь идет о кампании в прессе, развернувшейся по поводу статьи И. Оренбурга «О поэзии Марины Цветаевой», опубликованной в альм. «Литературная Москва» (Кн. 2).
3 Обе поэмы - «С моря» (май 1926) и «Новогоднее» (7 февраля 1927) - опубликованы в сб. «Версты» (1928. № 3).
4 А.С. имеет в виду поэму 1928 г. «Красный бычок». Она была написана на смерть Владимира Александровича Завадского (1896-1928), брата подруги М. Цветаевой Веры Аренской. Опубл. в журн. «Воля России» (1928. Кн. 12).
5 Строка из стих. 1922 г. Б. Пастернака «Звезды летом».
И. И. Емельяновой
10 июня 1961
Милый Ариш, получила твоё письмишко от 4.6. — спасибо, дорогой, что находишь время для меня — а оно там (впрочем, везде) дорого... Рада, что твои письма стали совсем хорошие - правда, м. б., ты для меня специально стараешься, чтобы не волновать старушку, но если это и так, тоже хорошо: значит, хоть таким путём отвлекаешься от своих бед. Мордовский пейзаж и мне нравился, хоть и приходилось им любоваться, так сказать, не вплотную, скорее издалека, а особенно запомнились соловьи. Кажется, именно там я как следует «осознала» их. О Мордовии я знаю мало — только что мордвины состоят из двух племен «эрзя» и «мокша». Мокша есть река, а Эрзя есть скульптор. Племена древнейшие, одежда их национальная напоминает одежду древних славян — при мне ещё носили удивительные домотканые рубахи, длинные до пят, с длинными рукавами, под мышками красные (почему?) ластовицы,подол вышит тончайшей полоской мельчайшего, чёрного с коричневым, узора. Поверх рубахи надевалась тоже домотканая, туго подпоясанная юбка, а рубаха вытягивалась напуском на животе на манер блузы. Всякую всячину — разные там покупки, мордовки клали за пазуху, иной раз помногу, всё это держалось поясом юбки, фигуры получались причудливые. При мне деревенские ещё не знали обуви иной, кроме лапотков и онуч, девушки, под нашим мудрым руководством освоившие тапочки, стеснялись в них вернуться домой — засмеют, как «стиляг»! Онучи — сказка. Они наворачивались на ноги таким образом, чтобы вся нога, от колена до пятки, была ровной, как столбик, а это — большая работа. Бедные девчонки вставали за час до всех остальных, чтобы обуться, как положено, вечно возились со своими онучами, стирали их и всячески лелеяли - девушка, у к<отор>ой они не в порядке — неряха, замуж не возьмут. Села в Мордовии были ещё недавно половина русские, половина татарские, т. е. одно село разделено пополам - одна половина «крещеные», другая - мусульмане; жили рядом, не соприкасаясь. Были и тёмные, отсталые деревушки, и зажиточные, передовые. Встречала я много культурных, интересных людей среди мордвинов. Одна знакомая преподавала в Саранском муз<ыкальном> училище — не могла нахвалиться своими учениками — одарёнными и трудолюбивыми. Вообще то была республика сплошных контрастов — сейчас они, верно, сгладились. Мордовия соприкасается с Рязанщиной, и природа та же, и леса, леса мещорские; из этих лесов, верно, лешие в последнюю очередь ушли!1
11 июня. На этом месте этнографического очерка я вчера уснула — такова неоспоримая и необоримая сила художественного слова. Стоит ужасная жара, настоящее пекло, до 30° в тени, а уж на солнце!.. Ни одного дождя, кроме как по радио, и я с головой ушла в поливку, довольно бесполезную, т. к. вода прямо на глазах испаряется с грядок, а я всё её таскаю и таскаю, обливаясь потом. Жару переношу плохо, и, как в тропиках, ненадолго оживаю лишь после заката солнца. А тут одолевают гости — едут косяками, не хватает ни простынь, ни жратвы, ни терпения. Гость идёт в основном интеллигентный, картошку не чистит, воды не таскает, зато «за поэзию» разговаривает, не закрывая рта. И уже в первый день хочется убивать его на корню.
Самое трудное в моей жизни то, что время постоянно обгоняет меня, я целыми днями кручусь-верчусь и ничего не успеваю,
Бедный Малыш, если и у вас такая же жара, представляю себе, как тяжело работать, особенно на поле, в открытом месте. В холод работа греет, а от жары не укрыться. Впрочем, м. б., именно на вас и проливаются те «кратковременные дожди и грозы», к<оторые> старательно обходят нас стороной? Относительно присланных вам босоножек я, ей-Богу, не в курсе - передала Инке твою просьбу и немного денег, ведь размера твоего я не знаю, а присылать наобум, на глазок, обувь - немыслимо. Почему вы не отдали часть вещей Мите, когда он приезжал? Ведь это немыслимо - столько таскать за собой? Или, м. б., основной вес был продукты? Хотя, как подумаешь, самый минимум необходимого плюс постель - и вот уже куча тяжёлых вещей, а у вас ведь не только минимум накопился. Это тасканье вещей — дополнительное наказанье за свои и чужие грехи. От этого они не становятся легче. Очень сочувствую тебе по поводу радио, я тоже не перевариваю, когда оно включено целый день и никак не умею от него «отрешаться», как другие, особенно от больших порций песен, романсов и арий из опер. Зато - нет худа без добра — ты «образовываешься» волей-неволей и постигаешь тысячу разнообразнейших вещей, которыми иной раз и блеснуть можно в непринуждённом разговоре. Помню, как приезжавшая Вера2 была потрясена моей эрудицией в целом ряде областей, о к<отор>ых она и не слыхивала; ей всё хотелось поговорить о литературе, а я её уводила к беспривязному содержанию скота, скоростным плавкам металла и передовым агроприёмам возделывания сельскохозяйственных культур.
Не представляю себе, что Инесса находит сказать тебе обо мне: мы видимся чрезвычайно редко, и обычно я её жестоко накачиваю насчёт количества, качества и стоимости отправляемых вам посылок, ибо ваши немыслимые багажи — результат её беспардонной деятельности на этой ниве; уговариваю её беречь и растягивать на подольше наши немудрящие «средства». Инка смотрит на меня выразительными глазами, но делает по-своему, и на каждый ваш писк реагирует так, как будто вы горите ярким пламенем, и тушит его своими слезами и, как писала мне бабка, «посылает им самую дорогую колбасу, от к<отор>ой Ирочка болеет». А вообще, таких друзей, как Инка, нет на белом свете, это последний представитель вымершей породы бронтозавров от дружбы. Прелесть, что за человек. Бабка её обглодала начисто, остались одни фижмочки из упаковочной марли да страдальческие, полные слёз очки; спотыкается она, кстати сказать, по-прежнему на своем тернистом пути. Будь с ней поласковей.
Будь умницей, веди себя хорошо, это так важно! Обнимаю вас, будьте здоровы!
Ваша Аля
А.С. была в лагере в Потьме (Мордовия) в 1943 г. Но по утверждению И.И. Емельяновой, описания мордовок и их нарядов не устарели.
2 Вера Александровна Сувчинская.
В.Н. Орлову
14 июля 1961
Милый Владимир Николаевич, простите ради Бога меня, кретинку! Вместо того чтобы доставить Вам удовольствие стихами, я то то пропускаю при переписке, то это, а время идёт, и Ваш собственный сборничек «ЛС» остаётся неосуществлённым. Виной тому не небрежность или рассеянность, а усталость — переписываю поздно вечером, клюю носом, и вот результат!
Всё время кто-нб. гостит и приходит на огонёк, и я кручусь у керосинок и по хозяйству целыми днями, бессмысленно и утомительно. Быт труден, и на «бытие» времени не остаётся.
Через два дня уедут очередные гости - тогда напишу Вам, а вот пока стихи:
Я эту книгу поручаю ветру И встречным журавлям.
Давным-давно — перекричать разлуку —
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихри войн.
Пусть странствует она - свечой под праздник -Вот так: из длани в длань.
О ветер, ветер, верный мой свидетель,
До милых донеси,
Что еженощно я во сне свершаю Путь - с Севера на Юг.
Москва, февраль 19201.
Раздел «1920 г.» (после «Бальмонту»2) начинается моими детскими строками:
Кремлю:
Над твоим черноголовым верхом Вороны кружат...