История. Узнавай историю, читая классику
Шрифт:
Только ведь и там не дремали. Когда показались на правом берегу Угры всадники, запели громко на левом боевые трубы. Изготовились ратники к битве.
И во время единое с ордынскими полетели русские стрелы. Захрапели, шарахнулись татарские кони. Многие нападающие полетели в воду.
Первая волна словно натолкнулась на невидимую преграду.
– Так их! – возликовал Собинка. – Будут знать, как ходить разбоем на нашу землю!
Однако длилось замешательство короткое мгновение.
Воины, что скакали за первым, вырвались вперед. Рой тяжелых стрел стал гуще.
Молодой
Самую малость мешкал Собинка.
– У, ироды! – процедил с ненавистью.
Высвободил из Глебкиной руки лук. Достал новую стрелу. Со тщанием прицелился во всадника, что убил Глебку. Приметен был – в блестящих, отливающих золотом доспехах и шлеме с алыми перьями. Натянувши прежде до отказа, спустил тетиву лука. Рванулась из рук стрела. Словно тоже торопилась отомстить за Глебку. И – отчетливо увидел Собинка – качнулся злодей в седле. Выпустил круто изогнутый лук.
– Получил?! – с торжеством воскликнул Собинка.
И поторопился.
Метким получился выстрел. Да бессильной оказалась Глебкина стрела против железных доспехов.
На лету подхватил всадник лук. Выпрямился в седле. Рванул стрелу из колчана. И ту стрелу нацелил, как показалось Собинке, точнехонько ему промеж глаз. Вот она, смерть неминучая! И куда от нее денешься?!
Однако нашел спасение, а может, отсрочку Собинка.
Брякнулся животом оземь.
Свистнула над самой головой стрела. Волосы пошевелила. Впилась злобно в дерево, что стояло позади.
– Живой! – обрадовался Собинка.
И тоже прежде времени.
Поднял голову. Всадник в блестящих доспехах еще ближе. Метит новой стрелой.
Оборвалось все внутри у Собинки.
«Теперь конец», – подумал со страхом.
Распластался на песчаном берегу, словно лягушка. Только, не в пример ей, не может никуда прыгнуть. Для того прежде надо встать на ноги. А времени-сроку, даже самого малого, нету. Втянул голову в плечи. Сжался комочком. Крепко зажмурил глаза. Ждал: сейчас ударит, вонзится ордынская стрела, и закричит он от боли, встречая свой смертный час в бою на Угре-реке. Повалится на сырой песок, как Глебка.
А вышло по-другому.
Дрогнула земля. Раскололось небо. Покатился грохот вдоль берега.
Открыл глаза в изумлении Собинка. Понять не может: помер он, и все видится ему на том свете. Или жив еще? И все на этом происходит?
Уразумел – живой, понятно. И спасением обязан Никифору, который в самую пору выстрелил из своей пушки.
И тотчас же – у-ух! – изрыгнула огонь и железо вторая пушка, что стояла по соседству, справа от Вепря.
И снова: у-ух! –
И пошло!
Грохотали пушки, выбрасывая свои смертоносные заряды: ядра железные или каменные и дробовое железо.
Бабах! Бабах! – вторили им пищали, орудия вроде пушек, только жерлами поменьше.
Бах! Бах! Бах! – старались не отставать ручницы, малое огненное оружие, из коего стреляли одиночные пешие али конные ратники.
Едким черным дымом заволокло вокруг. Но чуть разогнал-развеял его ветер, стало видно: ордынская конница, которая только что рвалась к русскому берегу, повернула вспять. Дико ржали обезумевшие от страха лошади. Сшибались, топтали друг друга. Летели в воду ханские воины.
А Никифор приказал громко:
– Заряжай еще, ребята! Дремать опосля будем! Не время сейчас!
Это, вестимо, шутил старый пушкарь. Веселил своих помощников и Собинку. Храбрость их поддерживал.
И опять все сначала. Заряд пороховой, споро поданный Гришкой и Порфишкой. За ним промасленный пыж-перегородка. Следом – дробовое железо и еще один легкий пыж.
– Отходи!
Запалил Никифор фитиль пушки Вепря. И через некоторое время – у-ух! – новый выстрел, подобный земному грому.
Сколько длился огненный бой, затруднился бы сказать Собинка. Пролетел, кажись, единым мигом. Собинка в нем тоже потрудился. Таскал воду из реки для охлаждения горячего от стрельбы Вепря.
Тот огненный бой, коего никак не ждали в Орде, и решил исход первого сражения.
Отстояли русские пушкари, пищальники и иные огненные стрельцы, вместе с лучниками, броды на реке Угре. Не пустили на свой берег хищное воинство.
Воспрянули духом в русских полках.
– Истинно, не так страшен черт, как его малюют! – говорили молодые воины.
На что старые отвечали:
– Цыплят считают осенью…
Однако повеселели и они. Сказывают же: лиха беда начало!
Никифор добродушно подшучивал над Собинкой:
– Небось божий свет с овчинку показался под ордынской стрелой, а?
– Иначе с чего б ему целовать землицу-матушку? Эва, как проворно распластался. Аж упредил быстрого на руку конника! – подхватил Гришка.
Никифор осудил Гришкины слова:
– Тут, милок, зря скалишь зубы. Нашелся он – не струсил, не растерялся. А это на войне важнее иной раз прочего.
– Все одно, – отозвался благодарно Собинка. – Кабы не ты, кормил бы я сейчас раков в речке.
– Тоже верно, – усмехнулся Никифор. И похвалил: – Хоть и нерасчетливо, а метко пустил стрелу. Только теперь крепко помни: стрелой воина в железных латах или кольчуге одолеть мудрено.
– Огненным боем надо?
– И со сноровкой к тому же.
Более в тот день враги не пытались перейти реку. Расположились на правом берегу. До самых сумерек сильно тревожили своими тяжелыми стрелами русские полки. И временами слышались вскрик отчаянный или стон. Означало то, что достигла какого-то бедолагу татарская стрела.