Истребитель 2Z
Шрифт:
— Но мы уклонились от вопроса о пресловутом «зете». Вы, синьор Урландо, ничего больше не добавите нам о «зете»? Может быть, имеется и еще значение «зета»? Три значения мы пока насчитали. Число электронов, заряд ядра и — как это? — фотоны… Четвертого значения не было?
Урландо неуверенно качнул головой:
— Нет.
Лебедев прищурил глаза:
— Я не химик, я летчик. Поэтому меня интересует вопрос, который Груздев забыл вам задать: почему вы назвали свою машину не просто истребителем,
Урландо опустил голову и молчал. Голованов переглянулся с Груздевым:
— Действительно, почему «2Z»?
Глаза Лебедева весело смеялись:
— Я и не физик. Но в данном случае я, пожалуй, смогу вам помочь. Вы, Урландо, склонны к мечтательности. Только ваша мечтательность — очень дурного свойства. Ваши способности изуродованы отвратительным воспитанием, лакейством перед фашистскими чиновниками. И все же вы хотели… да… Вспомните-ка стихи Пушкина.
Урландо поднял голову вопросительно. Лебедев кивнул:
— Да, да, вспомните: вы хотели «…и в подлости сохранить оттенок благородства». Вы — фашист-истребитель. Но вы прятали это под личиной ученого и изобретателя. И два ваших «зета» — это…
Тут Лебедев вежливо обратился к стенографистке:
— Товарищ Васильева, простите, я вас спрошу: вы пудритесь?
Та пожала плечами, но увидала в глазах Лебедева, помимо улыбки, что-то очень серьезное и ответила:
— «Элладой»… Любимый запах.
— Не найдется ли в таком случае у вас в сумочке зеркала?
Стенографистка быстро порылась в сумочке, вынула кругленькое зеркальце:
— Оно маленькое, товарищ Лебедев.
— Хватит, — заметил тот.
Посмотрелся в зеркальце, пригладил волосы и продолжал:
— Так вот, насчет «зета». Смотрите сюда…
Он начертил на бумаге один «зет». Груздев с любопытством следил за кончиком карандаша, двигавшегося по бумаге. Голованов тоже посмотрел и написал такой же «зет» у себя в ручном блокноте.
— А теперь напишем второй «зет», но только не рядом с первым, а поперек…
Лебедев старательно вывел латинскую букву и кивнул стенографистке:
— Этого не записывайте. Я занимаюсь математикой. Пишу главную формулу Урландо. И сейчас постараюсь расшифровать его политическую алгебру.
— Что же получилось? — пошевелил губами Груздев.
Лебедев усмехнулся:
— Поглядите на эти перекрещенные «зеты» в зеркальце.
Он поставил зеркало против написанных букв:
— Ну?
— Фашистская свастика! — крикнул Голованов.
— А ведь верно! — удивилась стенографистка.
— Теперь записывайте, — заметил ей Лебедев. — Вы, синьор Урландо, склонны к красивой декламации. Но посмотрите на себя в зеркало. Посмотрите в зеркало на свой истребитель. Мы видим перед собой благообразное лицо с черными усиками. Но это — маска. Посмотрите
Часы звякнули четыре раза. Лебедев позвонил. Дверь в комнату распахнулась.
— На сегодня довольно. Вас ждут, господин Урландо, пожалуйте, — сделал учтиво-приглашающий жест Лебедев. — Мы продолжим нашу беседу в следующий раз.
Урландо встал. Прежде чем уйти, он упавшим голосом пробормотал:
— И вы опять остаетесь правы, Лебедев. Вы очень тонко поиздевались над моим шифром.
Лебедев развел руками:
— Я только анализировал и делал некоторые напрашивающиеся выводы.
Когда Урландо вышел, Лебедев подождал, пока захлопнется дверь, и сказал задумчиво:
— Сколько любопытного, сколько сюрпризов для науки и техники! В интересное время живем мы, друзья.
Груздев что-то записывал на листе бумаги. Кончив, взял Лебедева за локоть и отвел в сторону:
— Видите ли, Антон Григорьевич, я не хотел говорить при этом фашисте… Дело в том, что за время вашего отсутствия произошло много событий. Бутягин в своих последних работах пошел гораздо дальше Урландо, и некоторые практические выводы из его знаменитого уравнения «трех эс» чрезвычайно любопытны. Частично они воплощены в некоторых работах нашего института. Но перспективы настолько велики, что думаю после окончания военных действий снова перейти на мирную работу с Николаем Петровичем.
— А институт? — поинтересовался Лебедев.
— Думаю, что во главе института станет Голованов.
Лебедев посмотрел в окно. По голубому ясному небу летела эскадрилья странных бескрылых воздушных кораблей.
— Жизнь — любопытная штука. Люди изменяются на глазах. И ты должен сам двигаться вперед, чтобы не отставать. Вот она — диалектика жизни, материальный базис и внешние факторы. Они формируют человеческий материал.
Опять с товарищами
Гуров повернулся к широкому окну и взглянул вниз:
— Под нами Вязьма… Красивый городок! Узорчатый.
Лебедев оторвался от газеты:
— У нас красивых мест не пересчитать.
Самолет прорезал небольшое облачко и опять вынырнул в прохладный осенний, насыщенный солнечным светом воздух. Ласковые глаза Лебедева задумчиво смотрели в окно:
— Да, браток, красавица — наша родина! А знаешь, Вася… сегодня я, кажется, в первый раз в жизни лечу в качестве обыкновенного пассажира.