Истребители. Трилогия

Поселягин Владимир Геннадьевич

В это время диктор замахал руками прося продолжать, сам он был пока не дееспособен, это было видно.

– Как я уже говорил, таких рассказов у меня несколько. Точно не скажу, но больше десятка, а сейчас я хотел бы рассказать пару анекдотов, пока мне несут гитару.

Начну… хм… представьте. Сейчас с врагом сражается каждый – и на фронте, и в тылу. И не только в нашем. Вот представьте: служит в главном управлении немецкой разведки, допустим, некий… э-э-э… фон Штирлиц, истинный ариец, патриот фашистского Рейха – пробы негде ставить.

Но это по документам. А на самом деле – коммунист, чекист старой закалки Максим Максимович Максимов. Человек, обладающий огромным мужеством, холодным аналитическим умом, но и наделённый невероятной удачливостью.

И в процессе выполнения им заданий советского командования, в самом фашистском логове случаются удивительные истории. Для затравки например, вот такие:

– Штирлиц, а вы, почему не закусываете? – с подозрением спрашивает Мюллер: – Вы что – русский?

– Мы, немцы, – народ экономный, – выкрутился Штирлиц.

Штирлиц зашел в туалет, вытащил карандаш и написал на стене: «Мюллер – скотина».

Это была первая надпись, сделанная советским бойцом на Рейхстаге.

Мюллер шел по лесу и услышал стук.

«Дятел» – подумал Мюллер.

«Сам ты дятел» – подумал Штирлиц, сворачивая рацию.

Мюллер шел по улице. Вдруг ему на голову упал кирпич.

«Вот те раз» – подумал Мюллер.

«Вот те два» – подумал Штирлиц, бросая второй кирпич.

– Это конечно простенькие анекдоты. Давайте посложнее:

Гитлер принимает в своем кабинете Муссолини. Вдруг дверь распахивается, входит Штирлиц, ни на кого не обращая внимания, подходит к сейфу, открывает его своим ключом и начинает рыться в нем, выбрасывая ненужные документы на пол.

– Кто это? – удивленно спрашивает Дуче.

– Русский разведчик Максимов, – безразличным тоном отвечает Фюрер. – У нас замом Мюллера числится.

– Так почему же вы его не арестуете?

– А, все равно отвертится.

К концу войны положение Германии было столь плачевно, что даже в рейхсканцелярии приходилось стоять в очереди для того, чтобы купить колбасы. Однако Штирлиц, вопреки всем нормам поведения, всегда брал без очереди. Гестаповцы очень возмущались этим. Они еще не знали, что Герои Советского Союза обслуживаются вне очереди.

Гестапо обложило все выходы, но Штирлиц вышел через вход.

– Или вот…

Приезжает Гитлер в сумасшедший дом. Все пациенты выстраиваются в шеренгу и поднимают правую руку с криком «Хайль Гитлер!». Гитлер проходит вдоль шеренги, и в конце видит человека с опущенной рукой. Спрашивает:

«Что же ты меня не приветствуешь?»

Человек отвечает:

«Так я же не псих, я санитар».

– А вот еще:

Гитлер падал с крыши рейхстага и чудом зацепился за дерево. На следующий день чудо распухло и мешало ходить.

– Или… А вот и гитару с гармонью принесли.

Подхватив гитару, принесенную местной служащей с потекшей тушью, она явно плакала, сделал перебор, проверяя звучание,

и прежде чем играть, произнес:

– После юмора хотелось бы спеть чего-нибудь такого, веселого, бодрого, военного. К сожалению, таких у меня всего пара, надеюсь, вам понравятся, я их еще не исполнял.

Первая посвящается всем водителям, и не только фронта, а еще и тем, кто кует победу у нас в тылу.

Через горы, реки и долины,

Сквозь пургу, огонь и черный дым

Мы вели машины,

Объезжая мины,

По путям-дорогам фронтовым…

– Хэ-хэ-хэ, – вытирая слезы от смеха, невольно хохотнул Мерецков.

– Да, как ни странно, но первую часть он отработал хоть и напряженно, но за цензуру не вышел, – ответил Симанович.

– Это да. Вроде все в порядке. Вон, слышишь, и песни хорошие… Нужные.

– Это да, главное чтобы что-нибудь не ляпнул, отвечать то нам.

– Если бы хотел, то ляпнул, видишь же, что он себя контролирует.

– Посмотрим, до конца эфира еще десять минут осталось. Давайте лучше песню дослушаем, хорошо поет, все-таки талант у мальчишки…

Эх, путь-дорожка фронтовая!

Не страшна нам бомбежка любая,

Помирать нам рановато –

Есть у нас еще дома дела.

Путь для нас к Берлину, между прочим,

Был, друзья, не легок и не скор.

Шли мы дни и ночи, было трудно очень,

Но баранку не бросал шофер.

Может быть, отдельным штатским людям

Эта песня малость невдомек.

Мы ж не позабудем, где мы жить ни будем,

Фронтовых изъезженных дорог.

Эх, путь-дорожка фронтовая!

Не страшна нам бомбежка любая,

Помирать нам рановато –

Есть у нас еще дома дела.

(Б. Ласкина)

– А сейчас товарищи, представьте, что прошло двадцать… ну может даже тридцать лет. Мы, конечно, победили, и вот какую песню МОГУТ написать наши потомки… – после того как песня стихла, послышался немного плавающий, слегка запинающиеся голос Суворова.

– О чем это он? – повернулся к комиссару Симанович.