Истребители. Трилогия
Шрифт:
Я запомнил его слова, и не бросил, – всегда охотно откликался, если меня просили на какую-нибудь вечеринку прихватить гитару или аккордеон.
Сейчас хмурые лица бойцов разгладились, слушая меня. Скажу честно, у меня никогда не было таких внимательных слушателей. Они буквально впитывали каждое мое слово. И когда я, вспомнив одну песню, тоже в исполнении «Любэ», из кинофильма «Путь к причалу»:
Если радость на всех одна,
На всех и беда одна,
Море встает за волной – волна,
А
Здесь, у самой кромки бортов,
друга прикроет друг,
Друг всегда уступить готов
Место в шлюпке и круг.
Друга не надо просить ни о чем,
С ним не страшна беда.
Друг мой – третье мое плечо –
Будет со мной всегда.
Ну а случится, что он влюблен,
А я на его пути –
Уйду с дороги, таков закон –
Третий должен уйти.
Уйду с дороги, таков закон –
Третий должен…
В конце песни меня оборвал прибежавший часовой, который запыхавшись, быстро сказал:
– Немцы… Цепью идут! Как раз с той стороны, откуда вы пришли, товарищ сержант.
– Уходите, мы вас прикроем, – неожиданно сильным и твердым голос приказал капитан.
– Меня тоже к пулемету, не ходок я, не уйду, – почти немедленно крикнул Курмышев.
Пока бойцы готовили пулеметную позицию, и укладывали у пулемета раненых, которые оставались прикрывать нас, я быстро собирался. Вещмешок за спину, аккордеон на левое плечо, поправить гранату, больно врезавшуюся в живот, и посмотреть на смертников, что оставались, запоминая их.
– Прощайте братцы… и спасибо вам за все! Уходим! – крикнул Слуцкий, вешая на плечо планшет капитана и держа в руках портфель. И мы побежали.
Минуты через три сзади вспыхнула резкая перестрелка, которую перекрывал одиночный пулемет бивший длинными очередями. Через некоторое время к нему присоединилось еще несколько, потом все смолкло.
Как только стрельба стихла, мы все остановились и прислушались.
– Все, кончились наши, – со всхлипом сказал стоящий рядом Демин.
– Не стоять, уходим, – приказал сержант, и мы побежали дальше. При первых минутах мне как-то не до того было чтобы следить за дорогой, но через некоторое время я присмотрелся и понял что мы делаем большой крюк, и возвращаемся к тому полю, где я убил немецких танкистов. Дальнейший путь к фронту, был только через это поле. На то чтобы обойти его, требовалось слишком много времени, которого у нас попросту не было.
Вышли мы к дороге километрах в шести от того места где стоял танк. На дороге было пусто, но слышно гул двигателей.
– Пропускаем, – скомандовал сержант.
Мы пропустили три грузовика полных солдатами, проехавших мимо в сопровождении двух мотоциклов, и осмотревшись перебежали через дорогу нырнув в рожь. Двигались долго, осторожно, а где и вообще по-пластунски, когда по еще видной дороге проезжали машины. Диск солнца уже касался земли, когда мы прошли от дороги километров восемь. Вокруг было одно только поле, пересекаемое полевыми дорогами,
Шли мы всю ночь, обходя деревни и хутора, где нас изредка облаивали собаки, те которые чуяли и были живы. Под самое утро перед дорогой, по которой мы нагло шли, все равно ночью немцы спят, перед нами выросла темная стена, оказавшаяся лесом.
– Идем вглубь километра на два и встаем на отдых, – скомандовал сержант.
Полянка что мы нашли, была просто идеальной для отдыха, но она оказалась занятой. Услышав редкое мычание и туши коров, я понял что тут целое стадо.
А вот бойцы обрадовались, есть хотелось всем, три банки тушенки что оставались у нас, мы схарчили за пару минут на одной из стоянок во время отдыха.
– Стой, кто идет, – окликнул нас тоненький детский голосок.
– Свои! – немедленно откликнулся сержант.
– Какие такие свои, – спросил уже другой голос, явно старика. От этого голоса отчетливо послышался звук взводимых курков.
– Советские бойцы, – ответил сержант.
– Ну подходь, если действительно свои.
При свете костра тускло сверкнули стволы двустволки, которую дед Апанас, продолжал держать в руках.
– К своим значит идете? Отступаете? – спрашивал он.
Я сидел в стороне кушая хлеб с салом, изредка отхлебывая горячего чая из кружки и с интересом прислушивался к разговору.
– Отступаем, – как эхо вздохнул сержант.
– Задание у нас, как можно быстрее пробиться к нашим и доставить им разведданные.
Сидевшие рядом четверо пионеров, три пацана и девчонка лет тринадцати. Два Ивана, Олег, и Ольга, оживились и продолжили нас слушать.
– Разведданные – это серьезно. Покажу я вам одну тропку, о ней мало кто знает, километров тридцать пройдете, никого не встретите. Места там глухие, болотистые.
– Может вы с нами, дорогу покажете?
– Да куда мне. Видите же, с колхозным стадом. Велели гнать на восток, помощников вот дали, пионеров из нашей школы. А тут самолеты, прямо по коровам стреляют ироды, вот я и загнал их сюда. Как к дороге не поедем так немцы одни, второй день стоим двинуться не можем, много раненой скотины.
– Понятно, – сержант даже и не пытался скрыть своего разочарования.
– А вы летчик? – спросила у меня девочка.
– Летчик, – ответил я согласно.
– А у нас самолет есть, – как припечатала она, отчего я поперхнулся.
– Гхде?.. кхе… кхе. Спасибо, – со стоном кивнул я Демину хорошенько врезавшему мне по спине, забыв о ране.
– У нас над селом бой был. Вот один из самолетов и сел на луг в километрах пяти от села, – ответил вместо девчонки дед, сворачивая цигарку.
– Целый? – оживился сержант, при этом взглядом спрашивая у меня. «Справишься?». Я молча кивнул.
– Да кто его знает. Но летчика из него всего в крови вытащили. Мертвый он был, даже не знаю как аэроплан посадил.