Истребители. Трилогия
Шрифт:
– Плохие дела, товарищ политрук. Не чувствую я машину. Уже три минуты летим, на два километра поднялись, а машину я не чувствую, – мне хотелось плакать, я был такого мнения о себе, а тут такой облом.
Свое самомнение я получил, пробуя летать на самых разных типах самолетов, и на первых же минутах сразу понимал, что и как можно на ней делать. Чувствовал машину. Даже во время авиашоу во Франции над аэродромом «СЕРНИ-ФЕРТЕ-АЛЛЕ» под Парижем в прошлом году, где я летал на B-24 «Либерейтор», который мне разрешил пилотировать
– Возвращаться мы не можем… – начал было говорить Никифоров, как я досадливо прервал его.
– Да не в этом дело, я ПОКА его не почувствовал, мне нужно время. Так что я сейчас буду делать небольшие маневры, и виражи, вы внимание не обращайте, лучше за воздухом следите.
– Мы с курса сбились. Возьми на семь… это правее, – сказал он.
– Знаю я как ориентироваться, – пробурчал я, делая осторожный поворот направо.
– Вижу линию фронта, – сказал я, делая легкие виражи на право, налево. Дымы от горящей техники действительно были видны хорошо.
– Курс семнадцать, – сказал Никифоров.
Повернув, куда он приказал я, внезапно для всех заорал:
– А-а-а. Есть! Чувствую машину!!! Чтоб ее… в… и…
– Командир, в чем дело? – попытался прокричаться через мой мат, Никифоров.
– Я машину почувствовал!
– Все нормально? – осторожно спросил Никифоров.
– Норма все, самолет – мой, – и, в подтверждение, сделал бочку с выходом из пике.
– Командир больше так не делай, или лучше предупреждай, мы и так поняли что у тебя все в порядке, – сердито сказал Никифоров, под одобрительное молчание Степанова.
– Подходим к месту прорыва. Начинаем работу, – внезапно сказал штурман.
– Работаем, – ответил я.
Во время поворотов я внимательно осматривал землю, изредка отвлекаясь от наблюдения за небом. Особист постоянно бормотал в ларингофон передавая данные о местоположении немецких и наших войск, количестве и вооружении. Честно говоря, что он там видит, на изрядно задымленной земле, не понятно, но он не умолкает не на минуту, указывая куда мне и где повернуть.
В километре от нас, двенадцать «хеншелей» бомбили наши войска, неподалеку висела «рама», от чего я крепко сжимал штурвал, так хотелось атаковать их.
– Командир, под нами мост, и скопление войск. Штаб приказал разбомбить его, – сказал Никифоров, на миг прервав передачу данных.
– Ху.м что ли?
Оба члена экипажа засмеялись.
– Нет. Думаю вторым вылетом. Взять полную нагрузку и… Справимся?
– Не знаю, я истребитель. Не бомбил никогда. Попробуем.
Мы висели над войсками Вермахта еще минут тридцать, после чего ушли от места прорыва на юг, согласуясь со штабом фронта.
– Товарищ
– Сейчас… Возвращаемся, нам дали разрешение.
Самое сложное это посадка. Поэтому на подлете к аэродрому я был во внимании, оба члена экипажа следили за воздухом, чтобы нас не сбили при посадке, так что я не отвлекался, наблюдая еще и за небом.
– Есть касание, – пробормотал я, и стал притормаживать самолет, полностью убавив газ. Когда мы подкатились к месту стоянки, где нас уже ждал топливозаправщик, машина с бомбами и механики, я дал газу и лихо развернулся, заглушив моторы. От штаба к нам пылила полуторка с командованием.
Я последним вылез из машины, и встал под ветерком, который остужал мое разгоряченное тело. Гимнастерка вся в пятнах пота, под ветром стала слегка холодить тело. Сильно зачесалась спина, там, где рана. Потянувшись, я под гудение нагнетателя бензовоза, и шум бензиновой струи в бак, сказал присевшему рядом на снятый парашют, Степанову:
– Хорошо-то как. Слушай, а нас кормить то будут? А то есть охота.
– Не знаю, товарищ старший сержант.
– Будут, товарищ старший сержант, столовую предупредили… да вон уже несут, – сказал один из ползающих по самолету механиков.
И действительно от столовой к нам быстрым шагом, даже можно сказать трусцой спешили две официантки с бидоном и корзиной.
Особист, вместе с фотоаппаратом уехал в штаб, оставив начштаба. Переговорив с механиками, которые заканчивали осмотр раскаленных моторов, он направился к нам.
– Так, товарищ старший сержант. Теперь составляем рапорт о вылете, – сказал он подходя к нам, и на ходу доставая лист бумаги.
Вздохнув, я встал и используя крыло как стол, согласуясь с капитаном быстро накидал черновик.
– Нормально. Теперь переписывай.
Написав рапорт и расписавшись отдал его капитану, который изучив, и как-то озадаченно кинув на меня взгляд, тоже расписался, что-то дописав, После чего убрал лист в папку, и направился к штабу.
«По-русски же писал, что это он так на меня посмотрел?» – озадаченно подумал я, гладя ему в спину.
– Кушайте товарищи летчики, – услышал я девичий мелодичный голосок.
– Что у нас сегодня, Любаш? – спросил я у знакомой официантки, которая носила нам обед в санчасть.
– Вареники.
– Вишневые?
– Нет, товарищ летчик. С творогом.
Вернувшийся без фотоаппарата особист, присоединился к нам. Быстро и торопливо пообедав, мы снова заняли свои места, и после приказа пошли на взлет.
– Ну ни хрена себе!!!
– Что? – спросил особист.
– Да как ей управлять теперь? Мы сколько взяли?
– Так механик же говорил…
– Да говорил что полную, а сколько это?
– По две двестипятидесятки на внешних держателях, и шесть соток во внутреннем бомболюке.