Иствикские ведьмы
Шрифт:
— После Сэма осталось зеркало для бритья, я им пользуюсь иногда, чтобы подкрасить глаза.
— Прекрасно. Давай скорее. Я должна сохранить свой настрой, иначе составные части распадутся.
Джейн опять упорхнула; Сьюки, стоя рядом с Александрой, пыталась ее искусить:
— А как насчет глоточка? Я выпила всего один бокальчик разбавленного бурбона, прежде чем взглянуть без страха в глаза действительности.
— Вот она действительность, к сожалению, Полглотка, милочка. С наперсток водки, остальное долей тоником или «Севен Ап», или водой из-под крана, или чем хочешь. Бедная малышка Дженни.
Когда Александра поднялась по шести грязным ступенькам
Отвратительный доберман, выскочивший из верхнего холла в какую-то открытую Джейн дверь, быстро вбежал в гостиную, стуча когтями по непокрытому полу. Его маслянисто-черная шкура была туго натянута, кое-где морщила и, как военная форма, была украшена оранжевыми носочками и пятнами того же цвета на груди и на морде и двумя маленькими круглыми пятнышками над глазами. Истекая слюной, он уставился на сложенные лодочками руки Александры, полагая, что в них что-то съестное. Даже ноздри у Рэндольфа увлажнились от вожделения, а стоячие уши со складочками внутри казались продолжением прожорливого кишечника.
— Это не для тебя, — строго сказала Александра, блестящие черные глаза собаки казались такими умными, они изо всех сил пытались ее понять.
Сьюки пошла налить выпить; Джейн поспешила принести двустороннее зеркало для бритья на проволочной подставке, пепельницу, наполненную разноцветными кнопками, и подушечку для булавок в виде маленького матерчатого яблока. Было без чего-то семь; в семь сменятся телепередачи, и ребята запросят есть. Женщины поставили зеркало на кофейный столик, имитацию рабочего места сапожника, изготовленную тем инженером-механиком, что уехал в Техас. В серебряном круге зеркала все было увеличено, растянуто, по краям не в фокусе, яркое и огромное в центре. По очереди женщины держали куклу перед зеркалом, как перед ненасытной пастью из другого мира, и втыкали в нее булавки и кнопки.
— Аурам, Ханлии, Тамсии, Тилинос, Атамас, Зианор, Луонайл, — читала Александра.
— Цабаот, Мессия, Эмануэль, Элким, Эйбор, Иод, Хи, Вю, Хи! — звонко и нараспев произносила Джейн.
— Астакот, Адонай, Алга, Он, Эл, Тетраграмматон, Схима, — говорила Сьюки, — Аристон, Анафаксетон, и затем, я позабыла, что дальше.
В груди и голову, бедра и живот погружались острия. До слуха женщин доносились отдаленные неясные выстрелы. Когда насилие в телевизионной программе уже достигало кульминации, статуэтка приобрела нарядный, инкрустированный вид, как ощетинившаяся карта военных действий, как яркая ручная граната в поп-арте или как пышное одеяние шамана. Зеркало для бритья давало расплывчатое цветное отображение. Джейн держала в руках длинную иглу, в такую обычно продевают толстую нитку, когда шьют замшу:
— Кто хочет воткнуть иглу в сердце?
— Можешь ты, — сказала Александра, глядя вниз, чтобы приколоть желтую кнопку симметрично с другой, словно это было абстрактное искусство. Хотя шею и щеки проткнули, никто не осмеливался воткнуть булавку в глаза, глядевшие без выражения или полные грусти, в зависимости от того, как падал свет.
— Ну, нет, вы не спихивайте это на меня, — сказала Джейн Смарт. — Мы все должны, все трое, поставить палец на
Свив свои левые руки в змеиный клубок, они вонзили иглу. Воск сопротивлялся, словно внутри него было что-то твердое.
— Умри, — произнесли одни алые уста, а другие добавили:
— Прими это! — пока женщинами не овладел смех. Игла легко прошла насквозь. На кончике указательного пальца Александры появился кровоточащий синяк.
— Нужно было надеть наперсток, — сказала она.
— Лекса, а что теперь? — спросила Сьюки, тяжело дыша.
Джейн зашипела, созерцая их общее странное творение.
— Мы должны скрепить это злодейство, — сказала Александра. — Джейн, у тебя есть фольга?
Обе женщины захихикали. Александра поняла, что они испуганы. Почему? Природа убивает постоянно, а мы называем ее прекрасной. Александра испытывала какое-то отупение и скованность, как огромная муравьиная царица или пчелиная матка, она не замечала окружающего и вновь возрождалась к жизни своим духом и волей.
Джейн принесла слишком большой лист алюминиевой фольги, в спешке надорвав его. В холле послышались детские шаги.
— Теперь пусть каждая плюнет, — быстро скомандовала Александра, положив Дженни на дрожащий лист. — Плюйте так, чтобы проросло семя смерти, — настаивала она и плюнула первой.
Плевок Джейн был похож на кошачье чихание; Сьюки отхаркнулась, почти как мужчина. Александра сложила фольгу блестящей стороной вовнутрь, аккуратно обернула ею фигурку, чтобы не задеть булавки и не уколоться самой. Получившийся сверток был похож на завернутую для запекания картошку.
Двое детей Джейн, толстый мальчик и худенькая маленькая девочка с грязным личиком, с любопытством их обступили.
— Что это? — захотела узнать девочка. Носик ее сморщился, учуяв недоброе. И верхние, и нижние зубы у нее были скреплены блестящим резным украшением из пластинок. Она ела что-то сладкое зеленого цвета.
Джейн сказала ей:
— Это проект миссис Споффорд, она его нам показывала. Очень тонкий эксперимент, и я знаю, она не хочет его делать заново, поэтому, пожалуйста, не просите ее об этом.
— Умираю с голоду, — сказал мальчик. — Мы не хотим больше гамбургеров из «Немо», хотим нормальный обед, как у других.
Девочка пристально изучала Джейн. В профиль ее продолговатое лицо с выступающими скулами и резко очерченным носом было похоже на лицо Джейн.
— Мама, ты пьяная?
Джейн, с магической быстротой, шлепнула ребенка, как будто они обе, мать и дочь, были частями деревянной игрушки, без конца совершавшей одно и то же движение. Сьюки и Александра, чьи собственные голодные дети плакали где-то в темноте, восприняли это как сигнал и ушли. Они остановились у кирпичной стены дома, через широкие освещенные окна выплескивались на улицу усиливающиеся шум и крики семейной ссоры. Александра спросила у Сьюки:
— Хочешь сохранить это?
Обернутый фольгой сверток в ее руке был теплым.
Красивая тонкая и ловкая рука Сьюки уже держалась за ручку дверцы «Корвета»:
— Я взяла бы, дорогая, но у меня эти крысы или мыши, или что там еще, они объели другую фигурку. Может, они обожают воск?
Вернувшись в собственный дом, который был больше защищен от уличного шума Садовой теперь, когда живая изгородь из сирени оделась листвой, Александра положила принесенный предмет, желая забыть о нем, на верхнюю полку на кухне, рядом с испорченными малышками, которые у нее не хватало духу выбросить, и с запечатанной банкой, содержащей цветную пыль, которая когда-то была дорогим, благонамеренным стариной Оззи.