Итоги № 11 (2013)
Шрифт:
В книге «Век необычайный» Отшельник писал: «...Мне и вправду выпал счастливый билет. Я не умер от тифа в 34-м, не погиб в окружении в 41-м, парашют мой раскрылся на всех моих семи десантных прыжках, а в последнем — боевом, под Вязьмой, в марте 43-го — я нарвался на минную растяжку, но на теле не оказалось даже царапины».
Но вот февраль, Масленица. От предложения Сергея Александровича Филатова поздравить Васильевых с очередной годовщиной свадьбы не отказалась, конечно. С утра напекла большую стопку блинов, с этим грузом водрузилась на заднее сиденье машины рядом с Даниилом Александровичем Граниным, который давно хотел повидаться с Васильевым, да все случай не выпадал.
—
— Зоря, как нам тут живется? По-моему, неплохо живется. Главное, работается здесь хорошо, в Москве это невозможно, а тут тишина, — оживленно отвечает хозяин и тянется к своей крошечной, с наперсток, отпитой наполовину рюмке.
— Так ты что ж — так безвылазно здесь и сидишь? — подначивая хозяина, продолжает гость. — И никуда ни ногой?
— Да почему же? В Москве редко бываю, а тут, в Солнечногорске...
— И что — помнят, приглашают? — не унимается насмешливый Гранин.
— И помнят, и приглашают, — не поддается Васильев. — Вот недавно в школе выступал.
— Так теперь же книг никто не читает, они тебя разве что по фильмам знают, если, конечно, смотрели.
— Да нет, они читают. И вопросы хорошие задают, — стойко держится хозяин.
— Им эти вопросы небось учительница перед твоим приходом раздала!
— Ну не знаю, мне кажется, им со мной интересно было, а мне с ними. Они меня поблагодарили.
Васильев замолкает, поглядывая через плечо Гранина на заснеженные яблони в саду.
Гранин доволен: переиграл-переговорил собрата, и его раскрасневшееся лицо обретает по-мальчишески озорное выражение.
Темнеет. Прощаемся. Борис Львович выносит со второго этажа новенький пятитомник, протягивает Даниилу Александровичу.
— Ты хоть подписал, не забыл? — посмеивается Гранин, забирая под мышку увесистый дар.
Едем обратно в полной темноте. И мне на память приходят строки Бориса Васильева из его воспоминаний «Век необычайный»: «...Я буду лежать, закинув руки за голову, смотреть на далекие звезды и ощупывать свою жизнь, ища в ней вывихи и переломы, старые ссадины и свежие синяки, затянувшиеся шрамы и незаживающие язвы.
Я еду с ярмарки. Помашите мне вслед...»
И я машу ему вслед, машу... машу... машу...
Чудачники / Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
Чудачники
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Театр
«Чудаки» Максима Горького в Театре Маяковского
Премьерой спектакля «Чудаки» на Малой сцене Юрий Иоффе отметил свой юбилей. 33 года из 65 он служит в «Маяковке». И этот театральный глагол «служит» к нему относится безоговорочно, как мало к кому из режиссеров. Особенно если вспомнить, что служить ему досталось рядом с Андреем Александровичем Гончаровым, о характере которого сказать сложный — ничего не сказать. Осенью в день 90-летия театра показали спектакль-капустник «Девятьподесять», посвященный этапам большого пути. Так вот, на мой вкус, лучшим эпизодом, самым точным и бесконечно нежным, стала сценка, героем которой
Эта пьеса Максима Горького не относится к хитам классика, и современный зритель, купивший билеты по цене от 400 до 800 рублей, не отягощен воспоминаниями о ролях великих предшественников. Впрочем, думаю, не отягощен даже знанием содержания — фильма не было. Так что свежесть восприятия обеспечена, а зрительский интерес будет поддержан адюльтерным сюжетом. Хотя и содержание этой комедии вполне себе современно. Один из популярнейших театральных блогеров Арлекин очень точно назвал ее персонажей «чудачники», отсылая ко всем известной пьесе «Дачники». И хотя «Чудаки» написаны позже, уже после революции 1905 года, многие мотивы перекликаются. Пьеса менее социально заострена, зато куда как более иронична по отношению к интеллигенции. Здесь даже главный герой писатель Мастаков (Евгений Парамонов) очевидная самопародия автора. Не случайно свое знаменитое определение интеллигенции, которая вовсе «не мозг нации», вождь революции дал именно в письме пролетарскому писателю, почувствовав его единомышленником и в этом отношении.
В спектакле к ней, интеллигенции, отнеслись соответственно. Хотя рассматривают снисходительно, поместив во вполне чеховский пейзаж акварельной дачи, где свет пробивается сквозь щели в дощатом заборе (художник Анастасия Глебова). С усмешкой, но без сатирического оскала. В этой отчасти примирительной интонации и есть ощущение хождения по замкнутому кругу: извечные рассуждения за чашкой чая о том, как просветить народ, указав ему путь к светлому будущему. Говорят, говорят, говорят... А сами при этом не очень гигиеничны в личной жизни и откровенно тяготятся необходимостью ухаживать за умирающим от чахотки молодым революционером Васей (Роман Фомин) и сострадать, брезгливо выслушивая его декламацию «Буревестника».
Но куда эмоциональнее прозвучал другой мотив пьесы. Кто-то из женщин бросил вначале слово «мужчинки», весьма точно характеризующее здешних дачников, рифмуясь с их социальным статусом — прослойка. Не знаю, говорили ли во времена Горького «чудаки на букву «м», но, кажется, в спектакле именно такого рода типажи представлены разнообразно, правда, жирновато и оттого однопланово. Дамы вышли тоньше. Упоительнее и в своем фальшивом любовном лицедействе (поединок жены Мастакова — Наталья Филиппова и его любовницы — Дарья Повереннова), и в своей фальшивой жертвенной истовости (невеста Васи — Наталья Палагушкина и ее мать — Людмила Иванилова).
А вот финал спектакля не задался. Так случается с пересмешниками. Словно испугавшись легковесности и отсутствия моралите, что и радовало, режиссер вдруг сгустил мрак в самом прямом смысле и вывел всех героев из всех щелей со свечками в руках. По ком они горят?
Космос как искусство / Искусство и культура / Художественный дневник / Выставка