Итоги № 15 (2012)
Шрифт:
— Ваш отец ощущал себя советским человеком?
— А вот он по убеждениям был красным и работал на советскую разведку.
— Ну и как быть сыном разведчика?
— Ну, об этой стороне его жизни я узнал не сразу. А увидел первый раз отца, когда мне было уже пять лет. Это случилось в Коннектикуте, недалеко от Нью-Йорка, на даче у маминых друзей, где мы жили летом. Был субботний день, я играл на чердаке с лодкой, к которой была привязана веревка, и никак не мог справиться с узлом. Тут появилась мама и сказала, что внизу находится один мужчина, который очень хорошо умеет развязывать узлы. Я спустился. Действительно, сидит худощавый мужчина с такими
— На чистом английском?
— На чистом английском языке. А он говорил с некоторым акцентом. Но узел, с которым я не смог справиться, развязал. Причем так легко, что у меня возникли сомнения в своей полноценности. Вот такое неожиданное детское ощущение… И тогда мама сказала, что этот гражданин мой отец.
— Гражданин оказался приличным?
— Более чем приличным! Но очень сложным и, на мой взгляд, трагичным. В домашней жизни папа был человеком авторитарным — перенес на нашу семью атмосферу семьи, в которой вырос и где всем командовала его мать. Я восстал против такого домашнего деспотизма, и долго наши отношения с отцом оставались сложными. Что, впрочем, не мешало мне его любить.
Мама была полной противоположностью отца. Она была настоящей француженкой, причем происхождением из высокой буржуазии. Она любила папу и обожала своих детей — меня и младшего брата Павлика, который родился в 1945 году. Тем не менее поначалу отец не хотел связывать себя семьей, и, когда мне было всего три месяца, мама увезла меня из Франции в Америку. Она ждала его пять лет без всякой надежды. И он, судя по всему, так ничего и не предпринял бы. Моя бабушка, умирая, настояла, чтобы он женился на матери…
— А что такое настоящая француженка?
— Трудно объяснить... Например, настоящая француженка никогда не позволит непочтительного отношения к себе. Во Франции принято так: мальчик встает, когда в комнату входит взрослый, а мужчина обязательно поднимется со своего места, если входит женщина. И по-другому просто невозможно. Все происходит автоматически. Впрочем, это общие каноны. Есть и другие моменты.
Например, отношение к детям. Материнская любовь по-французски очень сдержанная: мама скорее сама подставит щечку, чтобы ты ее поцеловал, и редко когда поцелует тебя первой. Объятия — тоже большая редкость, особенно в высоких буржуазных кругах. Все держатся друг от друга на некотором расстоянии, считается, будто в бурном проявлении эмоций есть что-то неприличное… И еще. Во французских семьях детям с раннего возраста прививается умение радоваться сегодняшнему дню, здесь и сейчас, потому что неизвестно, что будет завтра. Или другое национальное правило: умей найти выход из любой ситуации!
— Кто же играл первую скрипку в отношениях ваших родителей?
— Мама всю жизнь любила только отца. Отец же у меня был очень обаятельный, такой шарман… Думаю, он многократно изменял матери. Я же очень переживал, и это была одна из причин моих непростых отношений с отцом.
Когда мне уже было около тридцати, я высказался по поводу его романа с одной женщиной. До отца это дошло, он вызвал меня и ужасно стыдил: дескать, как я мог в такое поверить и так далее. Я чувствовал себя подонком, просто не знал, что ответить… Но проходит некоторое время, а я переписывался с одним человеком, который присылал почту на Главпочтамт, и мне по ошибке выдали письмо отцу от той самой женщины. Сказать, что я обиделся, значит, ничего не сказать. Решил: придет день, и я ему все выложу! А день такой так и не пришел, потому что у отца случился инфаркт…
— Как же вы все-таки узнали, что он был связан с разведкой?
—
— Так ваш отец был советским шпионом с советским паспортом? Это что же, легенда такая?
— Про легенду не знаю. Но гражданином СССР он стал потому, что его отец был литовским гражданином. А когда Прибалтика стала советской, все имеющие эстонское, литовское или латышское гражданство, а также их дети, автоматически получили советское гражданство. Отец принял его еще в 1940 или 1941 году, когда мы уже перебрались из Парижа в Нью-Йорк. А до этого у него был нансеновский паспорт — специальный документ для перемещенных лиц. Вот отец и поменял его на краснокожую книжицу. А у матери так и оставалось французское гражданство.
…Так вот его босс из Metro-Goldwyn-Mayer говорил: бросай, дескать, свое советское гражданство, а мы тебе быстренько поможем стать гражданином США. Но папа, человек абсолютно принципиальный, сказал как отрезал: «Нет!»
— Так верил в светлое будущее?
— Абсолютно! И его уволили. Он оказался в черных списках, нигде не мог найти работу. Хотели вернуться во Францию, но французов предупредили, что к ним собирается «опасный красный». И тут советское правительство предложило отцу работу на «Совэкспортфильме» в советской зоне оккупации Германии.
— Очень интересно…
— Еще как! Ведь он по сути становился реэмигрантом, а в те времена, да и потом тоже, реэмигрантов на загранработу по линии советских госучреждений не посылали. В лучшем случае они отправлялись в Казахстан, а то и подальше… Но тогда я ничего этого не понимал. И только много позже стал размышлять: за какие это заслуги?..
Ну а потом были обнародованы материалы проекта «Венона» — это кодовое название секретной программы американской контрразведки, благодаря которой были раскрыты имена многих наших разведчиков, в том числе работавших в США. В их числе упоминался мой отец. Там было сказано, что Владимир А. Познер, скорее всего, был агентом советской разведки, работавшим под оперативным псевдонимом Платон.
— И как отреагировал ваш отец на эти разоблачения?
— Я с ним на эту тему никогда не разговаривал, а сам он никогда ничего не говорил. Тем не менее его постоянно опекал один генерал из КГБ.
— В чем это выражалось?
— Время от времени они встречались. А еще была такая история. По-моему, в 1971 году меня пригласили на ужин сразу три советника — из посольства ФРГ, финский советник и японский. Я был страшно горд этим приглашением: думал, что стал таким важным… Вот идиот! А за ужином зашел разговор об антисемитизме, и я подтвердил, что он в СССР имеется и все такое прочее… Через несколько дней позвонил папа и попросил срочно приехать. Приезжаю, а у него дожидается меня этот самый генерал из КГБ, некто Виктор Александрович. Приглашает меня в «Прагу». Садимся в отдельном кабинете, он настоятельно рекомендует мне заказать что-нибудь повкуснее, а потом вынимает из кармана несколько листов и говорит: «Читай!» Это был донос, дословный пересказ того, что я сказал за ужином с советниками. «Если догадаешься, кто донес, будешь молодец...»