Итоги № 2 (2014)
Шрифт:
— Часто вас просят по дружбе о таких одолжениях?
— Бывает. К этому можно по-разному относиться. Ну вот Первый канал убедительно звал на роль отца Высоцкого в фильме о Владимире Семеновиче. Не скажу, что сильно рвался, мне казалось, там играть особенно нечего. Но согласился. Только не думайте, что заставили! Со мной такой номер не проходит. Желание работать в артисте никогда не дремлет. Оно, как вулкан, если не извергается, хотя бы дымится. Хочу думать, что я свободный человек, ни к кому не пришит, не состою нигде в штате. Часто отказываюсь от предложений, если не испытываю актерского интереса. Не стал сниматься в фильме о Валерии Харламове, не буду играть и Святослава Федорова, офтальмолога. Для меня важен сценарий, материал, в который придется окунуться, ансамбль в кадре, предполагаемая прокатная судьба картины. Ведь это единственный настоящий способ быть интересным зрителю. Однако прекрасно
— Из уже начатых проектов выходить вам случалось?
— Дважды. Ушел из «Зимней вишни» и «Земли Санникова». В советскую пору за такие вещи строго наказывали. Запрещали на время приближаться к киностудии, не брали ни в одну картину. Наверное, я мог бы быть посдержаннее, но характер не переделаешь: если шлея под хвост попала, не удержать. Сегодня давал интервью телевидению. Минут пять отвечал на вопросы, а потом корреспондент заявляет: «Ой, извините, мы камеру забыли включить». Я сказал: «Ребята, пока!» — и ушел. Разозлился сильно, не мог по второму разу говорить то же самое. Махровый непрофессионализм! Меня спасает, что в любой момент могу встать и сделать ручкой. Здесь не понравится, туда пойду. Крепостным никогда быть не умел. Ни на работе, ни дома. Когда Леонида Хейфеца, с которым сто лет дружу, попросили из Театра Советской Армии, я в знак солидарности уволился из труппы, сделав это даже раньше, чем Леня. Зашел в репертуарный отдел, накатал заявление по собственному желанию и шмякнул его на стол Андрею Попову, главному режиссеру. У того от неожиданности лицо вытянулось, а я ни секунды не колебался. Хотя уже был женат, рос маленький Ванька. Взял две бутылки водки и поехал к Леньке домой. Он тогда жил на Сущевском Валу… Потом год сидел без работы, в Театр Станиславского поступил лишь в 71-м. Шел по улице Горького и наудачу завернул в кабинет к главному режиссеру. Говорю: «Возьмите в труппу». Можно сказать, напросился… Я всегда смотрел на жизнь с позитивной стороны. И по сей день так. По утрам просыпаюсь и пою. Обожаю арии из опер. Привычка осталась со студенческой поры, когда постоянно слушал Шаляпина и подпевал в меру способностей. Я не самоед и обязательно должен получать удовольствие от того, чем занимаюсь. Едва перестает нравиться, сразу откладываю дело в сторонку. Потом вернусь. А может, никогда. Зачем мучиться, если скучно? Я и зритель требовательный. Был как-то на «Трех товарищах» в «Современнике». Ну не мой спектакль. Встал и ушел. Губенко позвал к себе на Таганку. Даже название спектакля не вспомню. Глупость полная! До конца смотреть не стал, а Николай обиделся. Позвонил, спрашивает: «Сергей, тебя на втором акте не было?» Я хотел объяснить почему, а он уже повесил трубку… Елки, ну мы мужики или ранимые барышни?!
— А если вам кто-нибудь из друзей скажет: «Лажанулся, Каюмыч!»
— Ради бога! Корона с головы не упадет. Во мне живет ирония по отношению к себе, я ее все время подпитываю и лучше любого критика знаю, что могу сделать, а что — нет. Ведь критик не в курсе, как должно было быть, он лишь утверждает, что увиденное им неверно. Художник же всегда в поиске и сомнении, которые без ошибок ничтожны. Но провальных ролей у меня никогда не было — ни в кино, ни в театре. Роль Шута в спектакле «Смерть Иоанна Грозного», который поставил Леонид Хейфец, принесла мне бешеную популярность в театральной Москве. Хотя это был мой дебют на сцене и играл я почти без слов, иначе решал образ. Народ ломился в Театр Советской Армии, люди сидели на ступеньках, чуть ли не висели на люстрах. Чума! Нас представили на Государственную премию, правда, потом из-за политических интриг не дали, узрев намек на отставку Хрущева, еще какую-то чушь. Госпремию СССР я получил в 80-м, сыграв Степана Сечкина в кинофильме Алексея Сахарова «Вкус хлеба». Не зря прошло два года жизни. Образ получился цельный и выстраданный. Странно, но его до сих пор помнят, невзирая на исторический контекст картины… Словом, все, что ни происходит, к лучшему!
Постой, паровоз / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
Постой, паровоз
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
В прокате «Анна Каренина» Джо Райта
Роман Толстого адаптировал Том Стоппард, имеющий «Оскар» за «Влюбленного Шекспира». Вместе с режиссером они решили перенести «Анну Каренину» как бы на подмостки, в театр, столь не любимый Толстым за бьющую в глаза фальшь. Первые полчаса здесь танцуют почти непрерывно (хореограф Сиди Шеркауи) под дивную музыку Дарио Марианелли, несколько, впрочем, злоупотребившего мотивом песни «Во поле береза стояла». Потом театр предсказуемо переходит на чеховские интонации — тоже наш мировой бренд, жаль только, не имеющий никакого отношения к нравам высшего света, описанным у Толстого. Уличить авторов в «развесистой клюкве» нельзя — это же все театральная условность. И грандиозные интерьеры каких-то тадж-махалов и расписанных фресками дворцов, в которых разыграны сцены из романа. И настырные задники с видом храма Василия Блаженного. И целиком обледеневший поезд, как из голливудских рождественских сказок. И подиумные костюмы Жаклин Дюрран — от линий и изгибов платьев Анны и Кити (Алисия Викандер) не оторваться. И публика, которая тут же, на экране, следит за героями вместе с нами.
Зрелищность этой «Анны Карениной» на уровне лучших современных шоу. Режиссер требовал, чтобы уже на съемочной площадке все точно соответствовало заранее рассчитанному по тактам музыки монтажу. И все склеилось идеально. Работа виртуозная, эффектная, дорогая, если не по стоимости (бюджет фильма не оглашен), то по выделке. Но вряд ли новаторская. После «Вани с 42-й улицы» Луи Маля, «Нью-Йорка, Нью-Йорка» Чарли Кауфмана, «Цезарь должен умереть» братьев Тавиани, «Корпорации «Святые моторы» Леоса Каракса это просто перевод арт-хаусного приема в регистр масскульта. Впрочем, мировой бокс-офис «Анны Карениной» неплохой, но не выдающийся — пока около 36 миллионов долларов. В номинации «Золотого глобуса» попала лишь музыка к фильму.
Что в сухом остатке? Отличный вальс в духе Шнитке. Бедняжка Фру-Фру, упавшая со сцены в партер. Потрясающее платье Бетси Тверской (Рут Уилсон) цвета лайма. Крашеный блондин Вронский (Аарон Тейлор-Джонсон из фильма «Пипец»), по-пацански затягивающийся на балу папироской. Нестрашный Каренин (Джуд Лоу), достающий из коробочки «резиновое изделие № 2», чтобы заняться супружеским сексом. Стива (Мэтью Макфейден), сплетничающий в ресторане. И Левин (Домналл Глисон), похожий на протестантского пастора, когда он выдает в себе, как сказали бы сегодня, полного мракобеса и охранителя. А ведь режиссер только Левину подарил подлинные просторы полей и ночь в стогу — как единственному герою, лишенному фальши.
В конце света / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
В конце света
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
На прилавках — роман Евгения Водолазкина «Лавр»
Отношения с историей в нашей стране с петровских времен и по сей день остаются сложными и нервными. А это значит, что историческому роману у нас неуютно — как далеко в прошлое ни заберись, все равно окажешься на спорной территории, под огнем чьих-нибудь идеологических орудий. Вот и пришлось этому жанру убраться из опасной ниши высокой словесности туда, где поспокойнее, — в область непритязательного и, как следствие, ненаказуемого массового чтива... Новый роман петербуржца Евгения Водолазкина — первое за очень долгое время счастливое исключение из этого правила: его «Лавр» — безусловно, высокая актуальная проза и вместе с тем идеальный исторический роман.