Иван Болотников (Часть 2)
Шрифт:
– Не дело удумала, девка. Не дойти те до Ельца...
Вершник вдруг поперхнулся, захлопал глазами и застыл с открытым ртом.
– Глянь, робята, - тихо выдавил он.
– Глянь на дорогу.
Впереди, саженях в десяти, поднялся на задние лапы огромный, в бурой шерсти медведь.
Служилые оробели, а медведь стоял средь дороги и разглядывал людей. Агата похолодела, и будто только сейчас увидела она дикий, наугрюмленный лес, и таинственный колдовской сумрак надвигавшейся ночи, и длинные замшелые коряги, тянувшиеся к ней цепкими, высохшими, узловатыми
"Господи! Да что ж это я... Куда ж снарядилась, непутевая", запоздало опомнилась она.
Старший из вершников, не сводя настороженных глаз с медведя, вытянул из кожаных ножен саблю, а двое других выхватили из-за кушаков пистоли.
Косолапый, почуяв недоброе, рявкнул и не спеша убрел в чащу.
– Ну так что, девка, - утер вспотевшее лицо старшой.
– Дале пойдешь али с нами вернешься?
– А вы куда ж?
– Так мы за тобой посланы. Велено на воеводский Двор доставить.
– На воеводский?.. Пошто я понадобилась воеводе?
– озадачилась Агата.
– О том нам не ведомо. Одно лишь скажу. Как прознал Тимофей Егорыч про твой уход, так тотчас повелел догнать тебя и вернуть. Вот так-то, девка. А теперь взбирайся на моего коня да держись покрепче. Поспешать надо, строго произнес старшой.
С того дня Агата оказалась в воеводской светелке. Тимофей Егорыч заходил по три раза на, дню, садился на лавку, веселый и слегка захмелевший, улещал:
– Забудь о Малиновке, Агатушка. Поди, и ее ордынцы порушили. Никто тебя в деревне не ждет. Не горюй. Слезами беды не избыть. Ты меня послушай. Кинь из головы кручину да повеселись вволю. Жизнь-то больно пригожа, глянь за окно. Птицы и те радуются, ишь как в саду заливают. А вон девки на игрище собрались. Ступай-ка к ним, развей кручинушку. Ты ж не черница какая. Вон как поганых сабелькой уважила. Ступай в сад!
Агата либо отмалчивалась, либо отвечала коротко:
– Посижу я, воевода. Не неволь.
Воевода супился и послушно уходил. А затем появился этот могучий, плечистый парень с густыми черными кудрями, падающими на загорелый лоб. Был он замкнут и неразговорчив, будто что-то тревожило его в этом воеводском доме. Тимофей Егорыч называл его своим "другом собинным". Несколько раз он поднимался с ним в светлицу, норовя развеселить Агату. Но Иван больше помалкивал и все о чем-то раздумывал, хмуря темные брови, и Агате почему-то было беспокойно от его отрешенно-задумчивых глаз.
"Вот и ему не сладко в хоромах. А ведь содруг воеводы. Чего бы лучше пей, веселись да девок голубь... Васюта не таков. Тот весь день рта не закрывает, и девки к нему льнут. Бедовый!.. Иван же, как туча черная. С чего бы это?" - раздумывала Агата.
Как-то поутру, сидя у окна в светелке, Агата услышала со двора чей-то басовитый, охрипший голос:
– Кой седни день, Марья?
– Середа, батюшка. Аль запамятовал?
– отвечал женский голос.
– Запамятовал, баба.
– Да уж где те припомнить, коль из погреба не вылазишь. Поди, бочонок вылакал. Вот донесу ужо воеводе.
–
– Вот ить до чего назюзюкался. Середа, идол!
– Я те, дура!.. А по счету кой?
– Шешнадцатый!
– Шешнадцатый?.. Так ить мне седни в карауле стоять. От, дура! И че не упредила! Сотник по морде съездит.
Баба звучно сплюнула и ушла. Служилый же, почесав затылок, что-то невнятно забурчал и вновь полез в погреб.
Девки глядели из окна, смеялись. Агата же невольно охнула. Шестнадцатое! Сейчас идет травень-месяц. Молвила:
– Седни у меня день ангела. Совсем забыла, девоньки.
Подружки поднялись из-за прялок и кинулись к Агате, принялись обнимать.
– То день собинный.
– Грех именины забывать.
– Надо бы воеводе молвить.
– Ой, не надо, подруженьки. Идемте в сад. На качели хочу!
– загорелась Агата, но потом вновь остыла.
– Ой, нет. Поначалу о матушке помолюсь. Пойду в крестовую, а уж потом и на гульбище.
Агата спустилась в молельную, а девки все же упредили воеводу. Тот как услышал, так и возрадовался:
– Добро, девки. Будет вам седни праздник. Всех кличу на пир честной!
Шумно стало в хоромах, то и дело слышались громкие воеводские приказы:
– Лучшие вина и закуску ставьте! Ничего не жалейте!
– Купцов ко мне немедля! Скоморохов!
Более двух часов провела Агата в молельной. Вышла в сад спокойной и умиротворенной, будто тяжкую ношу с себя скинула. Глаза ее лучились, на лице блуждала улыбка.
– Вот и я, подруженьки. Примите в хоровод.
Пока девки гуляли в саду, в хоромах вовсю готовились к пиру. Суетня продолжалась до самого вечера. Потом в сад явился "гонец". То был Васюта Шестак, одетый в синий бархатный кафтан с золотыми застежками. Ступил к Агате, молодцевато тряхнул кудрями и картинно поклонился, коснувшись рукой земли.
– Пожалуй в терем, Агата Степановна.
Подружки лукаво заулыбались, подхватили Агату под руки и повели в хоромы. На красном крыльце стоял сам воевода. На нем белый атласный кафтан с жемчужным козырем, белая шапка, отороченная соболем, желтые сафьяновые сапоги с золотыми подковами. Нарядный и статный, сбежал с высокого крыльца, поклонился степенно, в пояс.
– Пожалуй за стол, Агата Степановна. Чем богаты, тем и рады.
Девки ахнули: экая честь Агате! Сам воевода встречает. Будто боярышня. Вон и слуги оторопели.
Агата и сама немало подивилась. Смутилась, кровь прилила к щекам. Людей полон двор, а воевода дочь крестьянскую чествует. Господи, скорее бы в светлице спрятаться! Вон как рыжий сотник выпялился. А глаза алые, рожу кривит.
Воевода взмахнул рукой, и к Агате подскочили две сенные девки в шелковых голубых сарафанах. В руках одной из них - девичий венец, усыпанный дорогими каменьями.
– Облачись, голубушка.
Агата еще больше засмущалась, хотелось сквозь землю провалиться. Но тут набежали девки и принялись осыпать ее тюльпанами.