Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
Обозники распрягли лошадей и пошли по избам. Но всюду было пусто, лишь у церквушки увидели дряхлого старика в ветхом рубище. Тот стоял пред вратами на коленях и о чем-то тихо молился.
— Здорово жили, отец, — прервал его молитву Егор.
Старик подслеповато, подставив сухую ладошку к седеньким бровям, глянул на мужика.
— Здорово, родимый… Подыми-ка меня, мочи нет.
Мужики подхватили деда за руки, подняли.
— Не держат ноги-то, помру завтре. Вы тут, чу, на ночлег станете. Похороните, родимые, а я за вас богу помолюсь. Не задолю, до солнышка
— Пожил бы, отец. Успеешь к богу-то, — молвил большак.
— Не, родимые, на покой пора.
— А где ж народ, отец?
— Сошли. Кто в леса, а кто в земли окрайные. От Микиты Пупка сошли, озоровал осударь наш, шибко озоровал. От бессытицы и сбёгли.
Старик закашлялся, изо рта его пошла сукровица. Мужики внесли деда в ближнюю избу, положили на лавку. Когда тот отдышался, Васюта протянул ему ломоть хлеба.
— Пожуй, отец.
Старик вяло отмахнулся.
— Не, сынок. Нутро не принимает.
— Плох дед. Знать и впрямь помрет, — перекрестился большак и повелел скликать мужиков.
Растопили печь, сварили уху. Ели споро: рано подыматься.
— Дни погожие, как бы тухлец не завелся, — степенно ронял за ухой Егор. — Тогда хлебнешь горя. На царевом дворе за таку рыбу не пожалуют. Либо кнутом попотчуют, либо в темницу сволокут. При государе Иване Васильевиче знакомца моего, из Ростова, на дыбе растянули. Доставил на Кормовой двор десять чанов, а один подыс-портился. Царев повар съел рыбину да и слег — животом занедужил. Может, чем и другим объелся, но указал на большака. Схватили — и на дыбу, пытать зачали. Пошто-де, государя умыслил извести? Не кинул ли в бочку зелья отравного? Так и загубили человека.
— Проклятое наше дело, — угрюмо проронил один из возниц.
— Худое, братцы, — поддакнул Егор. — Я с теми подводами тоже ходил. Впервой на Москву послали. Приехал в Белокаменну — рот разинул. Кремль, терема, соборы. Сроду такой красы не видел. А вспять из царева града ехал — кровушкой исходил, пластом на телеге лежал. Едва ноги не протянул. И не один я. Всех батогами пожаловали. Вот так-то, ребята!
Поднялись на зорьке. Васюта тронул старика за плечо, но тот не шелохнулся. Прислонился ухом к груди, она была холодной и безжизненной. Широко перекрестился.
— Преставился наш дед. Надо могилу рыть.
— Батюшку бы сюды. Грешно без отходной, — молвил Егор.
Мужик из Угодич кивнул на Васюту.
— В попы его отрядили. За благословением к патриарху едет.
— Вона как, — протянул Егор. — Так проводи упокойника, христов человек.
— Не доводилось мне. Канон у белогостицких монахов постиг, но сам не погребал, да и нельзя без духовного сана, — растерялся Васюта.
— Ничего, перед богом зачтется. Ты тут молись, а мы домовину пойдем ладить.
Мужики вышли из избы, и Васюта остался один с покойником. Боязни не было, но молитвы почему-то вдруг забылись, и не сразу он припомнил нужный канон, где просил у господа простить земные грехи раба божия Ипатия и упокоить его в вечных обителях со святыми.
Похоронив старца, тронулись дальше. И вновь обступили дремучие
Налетели скоморохи — хмельные, шумные, дерзкие; обступили обоз, оглушили бубнами, рожками и волынками. Вожак, рыжекудрый детина, вспрыгнул на переднюю подводу.
— Что везем, бородачи? Кажи товар красный, наряжай люд сермяжный!
— Людишки мы малые, шли бы себе, — зажав в руке топор, хмуро бросил большак.
Детина шмякнул дубиной по чану.
— Зелено винцо, ребятушки! Гулять будем!
— Не тронь. Рыбу везем.
— Ай, врешь. Глянем, ребятушки!
Вышиб днище, запустил пятерню в чан и тотчас отдернул руку.
— Винцо ли, Сергуня?
— Стрекава [186] , веселые. Ой, жалит! Кинь рукавицу.
186
Стрекава — крапива.
Хохотнул, выбросил стрекаву наземь, швырнул ватаге рыбину.
— Не соврал, борода. Худой товар, ребятушки. Оброк везете?
— Оброк, паря. Не вели рушить, батогами запорют. Тяглецы мы царевы.
— Так бы и сказывал, — улыбнулся Сергуня. — Мы-то думали, купчишки прут. Езжай с богом, подневольных не трогаем. В путь, веселые!
Ватага быстро снялась, будто её и не было, а большак поднял с земли выбитое днище, заворчал незлобливо:
— Вот народ. Шастают по дорогам, прокудники.
Укрыл чан и вновь повел обоз вдоль глухого, дремучего бора.
К Сретенским воротам Скородома [187] подъехали в полдень. С высокой, в два копья, башни на обозников, позевывая, глянул караульный стрелец в красном кафтане.
— Что за люд?
— С Ростова, служилый. Оброк на царев двор везем. Отворяй! — крикнул большак.
— Чего шумишь? Экой торопыга. Десятника нету, а без него впущать не велено. Жди.
Большак зло крутнул головой и потянулся за пазуху. Заворчал: — Лихоимцы. Кой раз езжу и все деньгу вымогают. Ну, Москва-матушка…
187
Скородом — деревянный город, выстроенный в Москве в 1591 г.
Васюта распрощался с обозниками на Никольской улице Китай-города.
— Спасибо за сопутье, мужики. Дай вам бог удачи. Может, когда и свидимся.
— И ты, смотри, не плошай, — хлопнул его по плечу большак. — Будешь у владыки, помолись за нас. Авось и упремудрит господь на путь добрый.
Мужики поехали к Красной площади, а Васюта неторопливо зашагал по Никольской. Улица шумная, нарядная. Васюта загляделся было на высокие боярские терема с узорными башнями и шатровыми навесами, но тотчас его сильно двинули в бок.