Иван Болотников Кн.2
Шрифт:
Илейка Муромец появился в Путивле на Филиппов пост, появился шумно. Изведав, что в тюрьме находятся воеводы Шуйского, высланные из восставших городов, тотчас повелел их казнить на Торговой площади. Шаховской просил повременить (не хотелось ему казнить бояр и наживать врагов среди их сородичей: времена шаткие!), но Илейка резко молвил:
— О том мне решать, князь. Я, царевич Петр, не затем пришел к тебе в Путивль, дабы боярам Шуйского задницы лизать. Нещадно казнить!
Разговор был в Воеводской избе, люди Шаховского недоуменно застыли, не зная кого и слушать. Илейка толкнул ногой дверь, крикнул из сеней Митьку Астраханца:
— Выкидывай
В тот же день воеводы Шуйского были казнены. Крутой нрав Илейки обеспокоил Шаховского. Не напрасно ли он позвал «царевича» в Путивль? Этот Ивашке Болотникову не уступит в лютости. Эк, как с боярами расправился! И его, путивльского воеводу, коего ныне вся Русь чтит, зело осрамил. Даже выслушать не захотел. Что приказные скажут? Тоже мне «царский корень!»
А «царский корень» во всю прыть занялся посольскими делами. К киевскому воеводе Острожскому помчал гонец с грамотой Петра Федоровича. «Царевич» просил пропустить его посланников в Речь Посполитую к королю Сигизмунду.
— Пусть Жигмонд ведает, что на Руси объявился сын покойного государя Федора Иваныча — прямой наследник трона Петр Федорович, — поглядывая на Шаховского бойкими властными глазами, говорил Илейка.
«Царевич» не только снарядил гонцов, но вскоре и сам отправился в Речь Посполитую. Поехал с сотней казаков. На рубеже пропустили. «Царевич» посетил Могилев, а затем прибыл в Оршу, где его встретил городской староста Андрей Сапега — маленький, сухонький человек с длинными обвисшими усами и с быстрыми, прощупывающими глазами. Был любезен, почтителен и… насторожен. А что за птица этот самозванный царевич? Умен ли и какими силами располагает?
«Царевич» долго рассказывал о своем «чудесном» спасении и скитаниях по Руси, а затем сказал:
— Ищу в вашем королевстве дядю своего Дмитрия Иваныча. Хочу припасть к его груди и молвить: идем на Москву, государь. Идем бить бояр-изменников. За нами пойдет весь народ русский.
Три дня находился Илейка в доме оршанского старосты Андрея Сапеги, три дня старался пронюхать — а не поддержит ли его король Сигизмунд и не даст ли ему крупное войско, с которым можно отправиться на Москву. Андрей Сапега послал своих людей в Краков, те вернулись и рассказали, что король Сигизмунд благосклонно встретил весть о появлении царевича Петра и, возможно, сумеет принять его у себя во дворце. Андрей Сапега посоветовал «царевичу» ехать в Краков, но Илейка отказался: посольские дела могут затянуться до весны, надо возвращаться на Русь.
«Важно, что Речь Посполитая заговорила обо мне, — думал Илейка. — Дело сделано!»
В Путивле его поджидал гонец от Ивана Болотникова.
— Большой воевода царя Дмитрия осажден в Калуге войсками Василия Шуйского. Иван Исаевич просит твоей помощи, царевич.
Илейка, Шаховской, Телятевский и Василий Масальский (неделей раньше Телятевского прибыл в Путивль) сошлись на совет. После долгих споров надумали выступать всем войском. Мешкать больше нельзя: на Калугу навалилась большая рать. Однако путивльскому войску надо идти не к Калуге, а в Тулу. Калуга осаждена, ее деревянную крепость могут разбить и спалить. В Туле же мощная каменная крепость, город прикрыт с Москвы Алексином и Веневом, верными Болотникову. Пока не поздно, надо войти в Тулу, а затем уже ударить и по войску Шуйского, обложившего Калугу.
Первыми выступили из Путивля полки Телятевского и Масальского. Они пошли на Венев, что был окружен ратью Шуйского под началом воеводы Андрея Хилкова.
Чуть
Глава 4
Подмет
Тяжелые дни переживал Болотников. Калуга упорно, ожесточенно сражалась. По крепости били пушки, корежа тын медными, чугунными и свинцовыми ядрами; кое-где появились бреши, но их тотчас заделали бревнами и кулями с землей.
С крепости ответно палил наряд Терентия Рязанца, палил метко, разяще. Но ядер и пороху оставалось все меньше и меньше.
— Что делать будем, воевода? — спросил Рязанец.
Иван Исаевич слазил в зелейные погреба и приказал:
— Ни зелье, ни ядра боле не расходовать. Побережем на черный день.
— Худо будет, воевода.
— Выстоим, выстоим, Авдеич! Скоро подмога придет.
Иван Исаевич надеялся на царевича Петра. Еще по осени услышал он о казачьем войске, шедшем на Украйну с Волги. Казаков ведет сын царя Федора и племянник Дмитрия — царевич Петр. Ведет грозно, убивая и казня воевод Шуйского, громя барские усадища. Болотников тому немало подивился: царевич ли? Уж слишком жестоко расправляется с господами сын Рюриковича. Добро бы встретиться с Петром Федоровичем.
Когда подходили к Москве, Матвей Аничкин изловил лазутчиков Шуйского, мутивших рать. Один из них вовсю хулил царевича, называя его «самозванцем и вором Илейкой из города Мурома». И лейка-де тот подлого звания, на Волге казаковал и разбоем промышлял, был холопом сына боярского Григория Елагина. Бежал на Терек и там середь воров-казаков себя царевичем Петром назвал. У царя же Федора Иваныча никакого сына и в помине не было: дочь Феодосью родила ему Ирина Годунова. Илейка — самозванец и антихрист!
Так кто ж он все-таки, раздумывал Иван Исаевич, царских кровей аль из черного люда? Вестоплетам Шуйского и на полушку верить нельзя: сам изолгался и лазутчиков своих кривдой начинил. Ныне и в Калугу пролезли. Сколь не вылавливай, а их будто комаров на болоте, Аничкина бы сюда.
Аничкин!
С тоской, болью и гневом услышал о страшной казни Матвея. Не стало одного из самых надежных и верных содругов.
«Как ты был надобен рати, Матвей!.. Не помогла тебе и ладанка, кою снял со своей груди. Ладанку споганил Мамон. Он же Василису и Никитку схватил».
Стон, горький безысходный стон вырвался из груди Болотникова. На душе было так черно и тягостно, что, казалось, не было уже никаких сил, чтоб превозмочь себя, забыться, уйти от мрачных дум; думы те не покидали, они постоянно жили в нем, терзали сердце.
Мамон! Не человек — зверь, зверь страшный, кровожадный, и ныне в руках этого зверя жена и сын. Как вырвать, как спасти? Вся надежда на лазутчиков, что пошли с Давыдкой. Но удастся ли им вызволить?.. Василиса, Никитка. Как хочется глянуть на вас, обнять. Боже, сохрани им жизнь. Неужели им погибнуть от Мамона. Нет, хватит, хватит дурных мыслей! А они приходили ночами, когда крепость отдыхала от вражьих пушек и когда устанавливалась мертвая тишь, приносившая Болотникову не покой, а страдания. Все чаще и чаще его покидал сон и он, раздираемый черными думами, мучился до самого утра; чтобы не оставаться наедине с собой, среди ночи вываливался из душных, жарко натопленных воеводских покоев и рыскал по крепости; лазил по стенам и башням, заделывал вместе с ратниками бреши, проверял караулы, заглядывал в кузни, где и ночами не прекращалась работа.